Камаэль (СИ)

– В чём дело? Почему я закован? – с трудом разлепив губы и повернув пересохший язык, всё же выдавил я. – И во что? Куарт, ну и мерзкий сплав!

– Двимерит, серебро, полынь. – Коротко и резко отозвался Павший, теперь глядя только на дорогу. Элиаса у него под боком я не наблюдал. – Ты стал опасен, дорогой. Именно поэтому остаток пути ты проведёшь в цепях.

– Да как ты смеешь? – ярость вспыхнула в груди, обожгла горло и язык, но тут же улеглась, оставив меня абсолютно обессиленным, точно сдувшийся шарик. И вместо эмоций осталась лишь выжженная дыра, заставив низко опустить голову. – Что со мной?

– Надо полагать, Джером не оставил тебя без сувенира. – Уже более охотно отозвался Аэлирн, но тепла в его голосе стало больше ненамного. – Скорее всего, это простенькое, но весьма мерзкое проклятие. В конце концов, пока твоя месть не свершится, ты всего лишь ходячий труп с большим магическим потенциалом. А некроманты очень любят играть с такими опасными игрушками. Пока он жив, пока жив Джинджер, я не смогу снять с тебя эти оковы.

– Но почему? Это несправедливо, – я канючил, как ребёнок, а чувствовал себя и того хуже. Ребёнок с температурой и зверски болящим зубом. Мне хотелось заплакать, забить руками и ногами, высказать всё, что я думаю по этому поводу. Но единственной проблемой было то, что я ничего не думал. Мне было плевать, что они думают и хотят, желают. В крови жглась раскалённым огнём жажда: исполнить предназначение и, наконец, умереть. Если хорошенько подумать, то смерть не так страшна, как её рисуют. Ты уходишь в иной мир, отличный от нашего абсолютно всем. Нет мыслей, чувств, желаний. Это было моим истинным спасением. Что может быть лучше абсолютной пустоты, холода, небытия? – Аэлирн, я не смогу.

Павший поднял на меня взгляд. Ледяной, обжигающий, спокойный. Он чувствовал то же, что и я, понимал, но у него была совершенно другая цель. Аэлирн едва слышно вздохнул, но звук этот резанул по моему слуху, впился гнилыми когтями в моё существо, и огромных сил стоило не закричать. А как хотелось! Заорать, чтобы все услышали. Чёрт с ним, с пониманием! Его бы добиться у единственного, самого важного человека, попытаться донести до него свою душу. Но всё разбивалось о единственный вопрос: «Где здесь смысл?» Возможно, он был прав. Как никогда! Но мне отчаянно хотелось, чтобы меня поняли, чтобы со мной согласились. Необъятное, непомерное желание. «Ты – тот, кто сможет понять, согласиться. Ты и никто более. – Шептал внутри проникновенный голос в самое ухо, разбавляя своим ядом идеал моей мечты. – Им нет до тебя дела, им плевать. Они хотят лишь уюта для себя, правильного для себя. Какое им дело до твоих низких желаний?» И я рыдал навзрыд, впивался мыслями в свою грудь, чтобы вытащить безмолвное сердце, показать им всем. В груди горела ярость, стремление отомстить, показать им всем, что я что-то могу. Пожалуй, последнее было даже ярче мести. И оттого мне было худо. Хотелось выблевать собственные мечты, порывы, вырвать их из себя, все чувства, оставив лишь элементарные позывы – есть, пить, спать, размножаться. Мне хотелось, чтобы меня любили, хотелось угодить тем, кого я сам любил, хотелось нравиться им. И в те мгновения, как никогда ясно, я понимал, что это не принесёт своих плодов. Они хотят удобств себе. Должно быть, любовь – желание отвергнуть себя и сделать лучше для них. «Если Джинджер не убьёт меня, я сделаю это сам. – Ясно пронеслось в мыслях, пока я впивался пальцами в луку седла и пытался успокоиться.» Злость горела ярко, горячо, вместе с ней зажигалось отчаяние. Из горла вырвался жалкий хрип, вместе с ним – всхлип.

– Жалость к самому себе. – Проговорил Аэлирн, не сводя взгляда с дороги. – Это первая дорога к Павшему, Льюис. Остерегись.

– Я уже Павший, что ты хочешь от меня? – прошипел я, силясь не сорваться на крик. – Чем тебе ещё угодить?

– Видеть во всём причину своих бед из-за других – вот это Павший. Эти ублюдки любят обвинять других. – Неожиданно спокойно отозвался он, всего на секунду глянув на меня.

– Мне плевать, Аэлирн. – Это сорвалось с моих губ неожиданно и резко, холоднее, чем я рассчитывал. – Павший, не Павший. Это мелочи. Если ты отыщешь Виктора, если сможешь ему помочь, то я буду благодарен. Но это всё, что я могу тебе дать.

– Думаешь, мне зачем-то нужна твоя благодарность? – внезапно прошипел он, сощурив глаза. – Думаешь, мне есть до твоей благодарности какое-то дело? Да мне параллельно. Это – правда. Но я лишь хочу твоей честности.

– Честности? – огонь стал лишь ярче, ожесточённее. – Ну, так получай её. Я бы разорвал бы и Виктора, и Габриэля своими руками. Порвал на мелкие клочки за то, что они сделали. Думаешь, мне хотелось такой жизни? Думаешь, я желал быть Королём? Плевал я на ваших Светлых с таких высот, какие тебе даже не снились. Мне всё равно, что с ними станет. Пусть сгниют в земле тысячу раз. Пусть их переварят черви. Пусть их плоды сожрут птицы. Ты считаешь, что я хочу править таким государством, заботиться о таких подданных? Нет. Совсем нет. Я хотел окончить медицинский институт, как приличный человек, найти своё предназначение. Место, если пожелаешь. То место, где бы я себя чувствовал уместным, где бы я чувствовал себя правильно. Век бы мои глаза тебя не видели, Аэлирн. Тебя, твою справедливость, твои помыслы, твою месть. Знаешь, что? Пусть они и ты горят синим огнём. Особенно ты. Если бы я не был твоей кровью, всё бы обошлось проще. Скорее всего, меня бы не стали искать Тёмные, не стал бы искать никто. Я бы жил так, как хотел – вшивым докторишкой во вшивой клинике, не думая ни о чьих судьбах, только о том, что перед глазами. Я бы заботился о счетах за электричество и воду, думал, во сколько в следующем году обойдётся аренда земли дома. Вот и всё. Я бы хотел, чтобы вас всех не было в моей жизни.

– Это говоришь не ты, – едва слышно прошептал Аэлирн, не сводя с меня взгляда, сжимая до побеления костяшек пальцы на поводьях. – Это всё проклятье, Льюис.

– Проклятье или нет – мне плевать. Лишь бы вас со мной не было, лишь бы оказались как можно дальше от меня. Уходи, Аэлирн. Ты и эти лицемерные ублюдки. Все до единого. Забирай эту «армию» и иди, куда глаза глядят, а я пойду своей дорогой.

Я уже было дёрнул поводья, собираясь развернуть коня, убраться куда подальше, но краем глаза углядел стремительное движение. Аэлирн соскочил со своей лошади, затем приблизился ко мне и рванул за цепь, свисающую с шеи. Небо взметнулось, встало на дыбы, и земля с особой силой ударила меня в спину и затылок, впиваясь болью в самые подкорки сознания. Воздух выбило из груди, и я всё пытался обрести его обратно, ошарашено хлопая глазами, но и зрение предало меня. Первым, что я увидел, было лицо взбешённого Аэлирна. Глаза его налились кровью, губы мелко дрожали то ли от злости, то ли от боли. Пальцы его сжались на моём воротнике.

– Возьми свои слова назад, мальчишка, – процедил он сквозь зубы, склоняясь к самым моим губам, затем обхватывая ладонями лицо. – Возьми их назад, Льюис, пока не стало слишком поздно.

– А то что? – я приподнял бровь, силясь заткнуть хоть чем-нибудь жгучую дыру ненависти и злости. – Что ты сделаешь тогда?

– Тогда я призову к клятве на крови, что ты дал когда-то. И тебе придётся извиниться против своей воли. Льюис, я прошу тебя, – лицо его исказилось от боли, руки обвили мои плечи, притягивая к вздрагивающей груди Павшего. – Не оставляй меня так. Я пойду с тобой до конца, куда только скажешь, но не так. Я помогу тебе справиться с этим безумием, только позволь мне.

От него пахло тёплым сладким молоком и корицей, нежными пряностями, едва ощутимо – потом, и все эти запахи смешивались столь гармонично, в столь знакомый и успокаивающий поток, что противиться не было сил. Глаза закрывались сами собой, пока я прижимался лицом к его плечу, обвивал его талию руками. От земли исходил влажный холод, мелкие камни давили на бёдра, но было плевать. Упиваясь знакомым запахом любимого мужчины, я постепенно успокаивался, приходил в себя.

– Я, – начал было я, пытаясь вытащить из себя просьбу о прощении, но губы Павшего накрыли мои собственные, не давая проронить ни звука.