Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Своими я начну забивать её в тот момент, когда моя личная жизнь станет столь же насыщенной, как и твоя.

– Лучше не надо, – произнёс Кэри, свесив голову с кровати и продолжая смотреть на Даниэля. – Не подумай, что я не желаю тебе ярких впечатлений. Желаю. Пусть их будет как можно больше, самых разнообразных, хороших, чудесных, восхитительных и просто охеренных. Но лучше не такими способами их получать, как это делаю я.

– Ты не ищешь неприятностей.

– Они сами меня находят. Да… – протянул Кэрмит и засмеялся. – Но красивым жить не запретишь.

– Красиво, – поправил Даниэль, не уловив общего посыла.

Кэрмит улыбнулся снисходительно, словно услышал величайшую глупость, но растолковывать, какой смысл был вложен в слова, не стал.

– И красивым. И красиво, – решил пойти на компромисс, после чего уже не засмеялся, а практически захохотал, продолжая смотреть на окружающую обстановку с иного ракурса.

С ног на голову.

Сколько раз он слышал это выражение? И почему ни разу не проверил таким простым способом, как именно будет выглядеть перевёрнутый мир? Следственный эксперимент показал: ничего особенного.

Только тошноты немного, а, в целом, можно жить.

От обычного положения вещей иногда тошнило гораздо сильнее.

Размеренный ритм существования на территории академии, нарушенный скандальными событиями до наступления рождественских каникул, вновь вошёл в привычное русло. Учебный процесс, клубы по интересам, соблюдение порядка. Никаких промахов со стороны учеников, никаких форс-мажорных обстоятельств.

Оживление наступило разве что с приближением февраля, а вместе с ним – праздника, прежде незнакомого ученикам «Орхидеи». Не в том смысле, что они о нём никогда не слышали, и теперь всё было в новинку, а в том, что праздновать в былое время не доводилось.

Да-да, именно он – день влюблённых, организация которого в прошлые годы считалась нецелесообразной, а теперь стала вполне оправданной. Мальчики, девочки, розочки, открытки и милая романтика.

Суета, связанная с этим мероприятием, Кэрмита одновременно раздражала и будоражила. Он находился в предвкушении, размышляя над тем, стоит ли использовать подвернувшийся шанс для очередного признания в своих чувствах, или же ему это совершенно не нужно? С одной стороны, хотелось… С другой, он сделал это ещё в начале года, но так и не добился взаимности.

Алекс продолжал хранить молчание, держать дистанцию и – Кэрмит часто цеплялся мысленно именно за это выражение – разбираться в себе.

День влюблённых превратил мозги учеников в сахарную вату, а образцовое учебное заведение со строгими порядками – в какой-то невероятный улей, наполненный сумасшедшими пчёлами.

Кэрмит наблюдал за несколькими девушками, надевшими вместо стандартной формы белые платьица и такие же крылья. Стоял в коридоре, прикрываясь книгой, делал вид, что занят чтением, но периодически нет-нет, но подсматривал за одноклассниками, да и за другими обитателями академии. На год, на два младше. Счастливые и влюблённые. Или не влюблённые, но решившие порадовать друзей своими подарками. В конце концов, внимание приятно всем, независимо от того, что они говорят.

Мероприятие было, пожалуй, слишком успешным для того, чтобы оказаться одноразовой акцией без повторения. Кажется, в школе рождалась новая ежегодная традиция.

Кэрмит получил несколько роз, сам пока отправил только две. Герде и Даниэлю естественно. Вручать цветы Каю и Николасу было нелепо. Кто-то в этом сомневался? Вряд ли.

Стоит ли отправлять валентинку Алексу, Кэрмит не определился. Он хотел это сделать, но каждый раз, когда готов был совершить необратимый, несколько вызывающий поступок, преодолев последние препятствия, внутри что-то напрягалось и тянуло его обратно. В сомнениях прошло несколько часов.

Занятия подходили к концу, а он всё ещё не передал через посыльных главный цветок дня.

Если Даниэлю и Герде предназначались цветы дружбы, то Алексу следовало вручить тот, что символизировал страстную любовь.

Этика и разум выступали «против».

А сердце – «за».

Неприятнее всего было думать о том, что цветок, им выбранный, моментально отправится в мусорную корзину, а Алекс позднее скажет, что данный поступок – ошибка. Не стоило этого делать.

Приятно, но лишнее.

Тем не менее, зуд на кончиках пальцев с каждой минутой становился всё сильнее. Кэрмит понимал, что если не купит цветок сейчас и не передаст его через ангелочков-посыльных, весной оборвёт все розы в саду академии голыми руками, не боясь пораниться, исколет и расцарапает ладони, истечёт кровью, но бросит этот ворох к ногам Алекса, чтобы доказать силу своей любви.

На годы вперёд, с процентами.

Алекс не присылал ему поздравительных открыток и не говорил ничего, наталкивающего на мысли о том, что, возможно, это случится под финал учебного дня.

С чего бы ему так поступать, в самом-то деле? Сегодня он будет отправлять сообщения романтического содержания своей девушке. Сегодня у них будет скайп, признания в любви и поцелуи через экран, а у Кэрмита готическая музыка в наушниках, роза, возвращённая Алексом, послание на сохранённых после похода в кофейню салфетках и желание поскорее проснуться в дне следующем. Там, где не будет всеобщего помешательства на делах любовных, зато появится возможность максимально сосредоточиться на учёбе.

– Твой русский ужасен, – говорил Даниэль, наблюдая за чужими попытками прочитать стихотворение на языке оригинала.

– Какой из них?

– Не Алекс. Хотя, и он тоже. Но вообще-то я о произношении.

– Как будто я этого не знаю, – усмехался Кэрмит, гипнотизируя планшет, на экране которого были символы, кажется, отпечатавшиеся на сетчатке, но до сих пор не желавшие приобретать в исполнении Кэри красивое правильное звучание.

– Неужели ты и сейчас хочешь его выучить? После того…

– Хочу, – отвечал Кэрмит, приподнимая уголок губ в подобии улыбки и отрываясь от экрана.

– Кажется, я догадываюсь, ради кого.

– Ты не догадываешься. Ты знаешь.

– Мой влюблённый друг, усложняющий себе жизнь незначительными мелочами, – резюмировал Даниэль. – Вы прекрасно общаетесь на английском. Так зачем тратить время и нервы на то, что тебе никогда не пригодится в дальнейшем? Я сильно сомневаюсь, что однажды ты соберёшь чемоданы и отправишься в Россию на постоянное место жительства. Скорее поставлю на то, что он останется здесь.

– Исключительно в целях самообразования и расширения горизонтов.

– Почти поверил.

– Не говорю, что планирую научиться бегло разговаривать, но хотя бы это стихотворение я обязан выучить в первозданном виде.

– Оно, что, какое-то особенное?

– Представь себе.

– Ну-ну.

Скепсиса Даниэлю было не занимать. Терпения, впрочем, тоже, потому что попытки Кэрмита он не сопровождал взрывами хохота, наблюдая за ними с совершенно спокойным выражением лица. Сама серьёзность. Лишь изредка Даниэль позволял себе выдавать такие комментарии, спускающие с небес на землю и подталкивающие к дальнейшему самосовершенствованию.

Раз за разом перечитывая послание на салфетках, Кэрмит проникался всё сильнее. В настоящее время он находил представленные строки невероятно красивыми, несмотря на то, что при первом ознакомлении они показались ему несколько нелогичными. Одно сильно противоречило другому. Алекс охотно объяснял ему смысл, указывая на суть спорных заявлений, подчёркивая их важность. Кэрмит внимательно слушал. После лаконичной, но от того не менее полной лекции всё окончательно встало на свои места, а белых пятен в восприятии не осталось вовсе.

Ему хотелось ответить чем-то не менее красивым, но на ум ничего дельного не приходило. Кэрмит перебирал варианты с применением творчества всех известных ему поэтов, писавших о любви, отметая варианты слишком очевидные и потрясающе растиражированные. Отличиться, не быть похожим на других. Пока все цитируют Шекспира, он сделает ставку на кого-нибудь другого.

Знать бы ещё, на кого.