В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

Данзо остановился, обернувшись через плечо, узкими потухшими глазами, вокруг которых расходились дряблые морщины, тяжелыми обвисшими мешками нависая на старой коже, рассматривая Сая с головы до ног.

— Хочешь, чтобы я стал приманкой? Интересно.

— Шимура-сама…

Но он лишь взмахнул рукой, делая знак, чтобы Сай замолчал. Тот покорно склонил голову, опуская свои глаза.

Данзо думал лишь об одном. О том, что Сай — глупый ребенок, который считает, что он умнее и прозорливее всех.

Как только Шимура узнал — это случилось вчера вечером — от своих многочисленных глаз и ушей, что Сай в Скрытом Листе, он ждал этого визита и этой просьбы, чтобы окончательно убедиться, что никто иной, как Сай предал его, рассказав Сарутоби всю правду. И, скорее всего, также младшему Учихе.

Убийство Саске могло бы показаться заманчивой идеей, если бы Шимура не понимал, что намереваются убить его самого.

— Жизнь Саске гарантирует Конохе безопасность, разве ты не помнишь? Не помнишь о его старшем брате?

Сай, засунув руку себе под плащ, вытащил свиток, положив его у своих ног.

— Я забрал у Итачи-сана то, что нам угрожало. Теперь он бессилен и бесполезен.

Шимуре было достаточно кинуть один-единственный взгляд на свиток, чтобы признать в нем тот самый, который он писал перед тем, как отдать в руки Торуне. По телу скользнула волна облегчения, уголки губ дрогнули: теперь сомнений и колебаний не будет, Учиха Саске будет мертв.

Скрестив руки на животе, Шимура отвернулся в сторону.

— Саске нужен нам для того, чтобы убить Итачи, — возразил хриплым голосом Данзо. Сай кивнул головой, но тут же добавил:

— Учиха Итачи-сан серьезно болен, возможно, он умрет раньше, чем Саске-кун добрался бы до него. Поэтому мне ничего не будет стоить убить и его, только бы искупить свой промах перед вами, — низкий поклон.

Холодный взгляд Шимуры остался без внимания его подчиненного.

Сай, кончиком языка облизывая свои пересохшие губы, напряженно ожидал ответа.

Тот не заставил себя ждать.

— Хорошо, я дам тебе шанс исправиться. Проводишь меня, а сейчас ступай и скажи, пусть ко мне зайдут люди у двери, — Шимура взмахнул дряблой рукой, властным и тяжелым жестом приказывая Саю удалиться, что он и сделал с внутренним ликованием. Теперь все кончится. Теперь Учиха Саске освободится от своей безумной ненависти, а он, Сай, начнет жить так, как наивно мечтал там, в Отафуку: с друзьями в Скрытом Листе.

Как только Шимура остался наедине с собой ожидать охрану за дверью, он грузно оперся о стол, безотрывно и задумчиво смотря на шляпу Хокаге.

Терять ее из-за какого-то зеленого и дерзкого юнца, младшего брата Учихи Итачи, он не собирался. Тем более, если Саске задумал встретиться наедине для разговора, стало быть, он знал всю правду и никак иначе, потому что в другом случае, зная его характер, он бы направил свою ненависть на Итачи и не показался в Скрытом Листе.

Учиха Саске сам приговорил себя к смерти еще много месяцев назад; Шимура, поглаживая лезвие своей катаны, спутницы его молодости, усмехался про себя, уверенно сжимая еще до сих пор крепкий кулак.

***

Этот лес со становления устройства шиноби и Скрытого Листа считался местом проведения проверки способностей чуунинов: плотная утоптанная площадка, притаившаяся между деревьями в восточном лесу. Из-за того, что тень разлапистых ветвей и листьев не закрывала собой этот участок, даже глубокой ночью при полной луне, то выглядывающей из облаков, то снова заходящей за них, здесь было светло.

Восточный лес, в чаще которого нередко проводили закрытые казни, как например, казнь Учихи Фугаку и Учихи Микото, всегда был пуст и безлюден, кроме дней проверки. Выбраться сюда в любое другое время — никого не встретить на своем пути кроме одинокого холодного ветра, всегда дующего тут, что послужило созданием в древности легенд о том, что духи проклинают это место. Восточная часть леса была дика и нетронута рукой человека, сквозь сплетенные между собой ветви, которые словно пытались растерзать попавшего в них человека, почти нельзя было пройти, поэтому на площадку вела одна тропа, длинная и чистая, протоптанная годами.

Однако в лесу не было ничего сказочного или мистического, ветер по какой-то причине дул здесь всегда, на деревья можно было, если постараться, залезть, даже не поцарапав руки.

Это было идеальное место для выяснения отношений; люди, страдающие предрассудками, никогда не думали о том, чтобы прийти сюда ночью; ходили слухи, что многие самоубийства и убийства происходили здесь, и никто не знает, сколько тел, пропавших без вести, зарыто под деревьями и гниют в зарослях ликорисов, кроваво-красным ковром раскинутых в гуще деревьев; старики рассказывали, что эти цветы вырастали из крови убитых. Ветер и лес, глухим забором стоящий вокруг поляны, заглушат и стоны, и крики, и звуки схватки.

Саске недолго колебался, выбирая место, которое его всегда, еще со времен, когда они с Наруто пытались пройти его ночью, манило своей тишиной и пустотой. Одетый в серое косодэ и длинные черные штаны, он, обхватив худую и холодную стопу одного из членов Корня АНБУ, волочил по земле его тело, оттаскивая в заросли ко второму, убитому им же.

Саске был далеко не глупым ребенком, чтобы попасться на банальный трюк. Спрятаться в засаде на дереве и увидеть двух членов Корня, подкрадывающихся к поляне, было нетрудно: Саске выполнял задания в сотни раз сложнее, поэтому он не приложил особого труда, чтобы с широкой ветки из старого лука, который взял специально для этой цели, насмерть убить одного и ранить другого, после чего, чтобы не тратить ни сил, ни времени, спрыгнув на землю, катаной отсечь ему голову.

Ненависть сделала Саске сильнее. Его удары были молниеносны и попадали точно в цель.

Он больше не щадил. Он не мог щадить тех, кого ненавидел, тех, кто уничтожил его прежнего, честного шиноби, желающего спокойно служить своей деревне и жить своей жизнью.

Кровь из тел убитых жадно впитывалась в землю, сами они, затвердевшие и похолодевшие, лежали в зарослях кустов, брошенные Саске. Он едва сдерживал внутри себя обжигающую волну жара от ненависти, которой упивался и в которой тонул. Он чувствовал, как она затягивает его все глубже, увлекая на дно, с которого потом уже не выбраться; единственный способ освободиться от нее — это выплеснуть ее наружу с той силой, которую она собой породила.

Разрушающая сила ненависти как огонь сжигала и Учиху Саске, и все, до чего он касался своими руками.

Он прекрасно понимал, что Шимура знает и ход его жестоких мыслей, и его желания, более того, он уже знает про предательство Сая, и, черт, сама мысль о том, что сейчас один на один Саске сойдется с тем, имя которого заставляет сердце сгорать в огне ненависти, — эта мысль приводила его в эйфорию.

У Учихи Саске свое правосудие и свой путь шиноби. Ему не оставили других выходов, поэтому пусть винят себя.

Как будто ему этого так хотелось! Как будто ему хотелось уничтожать то, что он любил! Но его заставляют, и он не отступится.

Как только все закончится, весь ад, ненависть, от которой Саске безумно устал, но которая, не отпуская его, крепче сжимает свои раскаленные железные тиски, — она покинет его измученное и истерзанное сознание, оставляя после себя огромную обожженную рану, уже не кровоточащую, но ноющую из-за пустоты, которую залечит и успокоит только лишь Итачи.

Ненависть съедала Саске, он не мог из-за нее думать о гуманности, соглашаясь, что стал слишком жестоким даже для того состояния, в котором находился, но сила, которую он получил взамен, сила, течение которой он чувствовал в себе, в своих руках, в своей крови, — она была как живительный воздух, Саске ей упивался, приходил в восторг.

Ненависть будет длиться до тех пор, пока он не отомстит. Когда не будет того, что можно ненавидеть, все пройдет.

Все пройдет, но, увы, того мертвого Саске уже никогда не вернуть. Останется вечно подозрительный к людям, презирающий людей, равнодушный к ним расчетливый циник.