Loving Longest 2 (СИ)

Однажды, придя к ним, Майтимо застал дома одного Тургона. Тот со своей обычной сдержанной любезностью предложил ему молока и печенья; Майтимо сидел напротив него в огромной белой кухне дома Финголфина, Тургон улыбался ему, и Майтимо набрался смелости спросить:

— Почему ты всё время закрываешь свою комнату?

— Если хочешь, — ответил Тургон, — я тебе её покажу.

Он протянул Майтимо узкую руку и повёл его по коридору. Тургон повернул ключ, и зашёл. Комната оказалась очень тёмной; за окном были густые кусты, усыпанные цветами, окно обвивал плющ. Тургон несколькими движениями зажёг огни.

Здесь были лучащиеся светом опалово-хрустальные цветы, медово-оранжевые сосуды с золотыми искрами внутри, полупрозрачные вазы, в стенах которых застыли серебряные колосья и странные изумрудные ягоды, письменный прибор, похожий на зелёную пенную волну, тонкостенные хрупкие, совершенно прозрачные лампы — казалось, ледяные узоры на них парят в воздухе вокруг огня.

— Это… это невероятно, — выговорил Майтимо. — Это всё ты сделал? Почему ты это никому не показываешь?

— Это всего лишь стекло, — улыбнулся Тургон. — Ничего особенного.

Однажды, через несколько лет после того дня, Майтимо увидел во время приёма в доме Финголфина на столе переливающуюся сиренево-золотую вазу — работу Тургона. Феанор и Финголфин подошли к ней; Финголфин что-то сказал, и Майтимо услышал, как Феанор ответил:

— Это подогретый песок и пепел, Аракано, — когда Феанор показывал своё недовольство, он называл Финголфина его материнским именем, — твоему сыну уже не десять лет, а он всё лепит куличики из песка. Не пойму, зачем ты ставишь это на стол. Это же всё не настоящее. — Феанор нервно тронул ожерелье у себя на шее.

Майтимо стало страшно неудобно; краем глаза он видел, как побледнел Тургон. Когда гости разошлись, он спустился в сад; ему хотелось попросить прощения у Тургона, сказать ему что-то ободряющее; он подошёл к окну его комнаты и понял — поздно.

Вся комната, полы, кровать, стены, стол — были усеяны сверкающими осколками; Пенлод и Фингон держали Тургона за руки, но всё уже было разбито. Майтимо страшно испугался за Фингона — в таком разгроме он мог бы опасно порезаться.

— Прекрати! Немедленно! — Фингон вцепился в руки младшего брата так, что Майтимо показалось — он вот-вот сломает ему запястья. Пенлод судорожно обнимал Тургона сзади, уткнувшись лицом ему в плечо. — Что ты делаешь! — Никогда до этого на лице Фингона Майтимо не видел такой ярости. — Ты не имеешь права так делать! Турьо!

Тургон молчал. Он дрожал не переставая, и единственный раз за всю их жизнь Майтимо увидел, как он плачет.

Майтимо любил Тургона. Любил, потому что он был братом Фингона — хотя он и знал об их тяжёлой ссоре, которую Фингон пытался от него скрыть. И он просто его любил, потому что понимал, что несмотря на свой величественный образ, который он создал себе здесь, в Средиземье, Тургон — светлое, хрупкое, такое же беззащитное и ранимое существо, как и его стеклянные цветы, и, думал Майтимо, одного удара достаточно, чтобы разбить его.

Он уже достаточно намучился от мысли, что Тургон погибал, когда он, здоровый, сильный, умелый воин (о потерянной правой ладони он уже давно забыл) ничего не сделал, чтобы помочь, чтобы хотя бы попытаться его спасти. И сейчас жить дальше с мыслью, что Тургон в плену, что над ним издевались, мучили, может быть — насиловали, он не смог.

— Я должен его найти, — сказал он, обращаясь к Амроду. — Должен. Хотя бы попробовать. Я должен вытащить его оттуда.

— Если ты думаешь, что должен… — начал Амрод.

— Нет! — с негодованием ответил Маэдрос. — Конечно же, нет! — он понял, что Амрод хочет сказать «если ты думаешь, что должен отплатить Фингону за своё спасение».

— Майтимо… Майтимо, это самоубийство, — сказал Амрод. Он с тревогой, растерянно обернулся к Финдуилас. — Это же… скорее всего, это ошибка. Я бы тоже хотел, чтобы он был жив, но этого быть не может. Даже если он жив, Майтимо, подумай… Больше десяти лет в плену. Он не мог сохранить рассудок.

— Я тоже? — спросил Маэдрос.

У Амрода перехватило дыхание, когда он осознал, что сказал.

— Я же не имел тебя в виду, Майтимо. Прости. Но ты же знаешь, что Враг особенно сильно ненавидел его. Я просто боюсь представить, что с ним сотворили.

— Я тоже, — сказал старший. — И поэтому я постараюсь его найти.

— Как ты это сделаешь? — Амрод встревожился ещё больше.

Маэдрос задумался.

— Для меня это неприятная задача, — наконец, отозвался он, — но раз Фаэлин сказала, что видела Тургона в покоях Маэглина, то чтобы узнать о судьбе Тургона, в первую очередь надо обратиться к Маэглину. Насколько я знаю, сейчас в Химринге находится гарнизон из Ангбанда, который возглавляет приятель Маэглина — Салгант. Маэглин там бывает. Я знаю несколько способов пробраться в Химринг, которые Салгант вряд ли успел узнать. Этого должно быть достаточно, чтобы встретиться с Маэглином и как следует расспросить его.

— Я с тобой, — сказал Амрод.

— Не надо, Питьо, — вздохнул Маэдрос, — это же совсем не твоё дело.

— Нет, надо, я тебя не оставлю, ты же знаешь.

— Я тоже пойду, — заявила неожиданно Финдуилас. — Я не хочу оставаться без вас дома, дядя, мне страшно будет. И кроме того, я племянница Ангрода Железнорукого — у меня сильные руки и хорошее зрение. Это мой отец, король Ородрет, не хотел, чтобы я сражалась. А мой второй отец — простой лесной эльф, и он выучил меня стрелять. И когда Маэглин вам скажет всё, что нужно, я с удовольствием всажу ему стрелу в висок через оба глаза.

====== Глава 18. Серебряный браслет ======

Где печка с сумраком боролась,

Я слышал голос — ржаной, как колос:

«Ты не куй меня, мати,

К каменной палате!

Ты прикуй меня, мати,

К девичьей кровати!»

Он пел по-сельскому у горна,

Где все — рубаха даже — черно.

Велимир Хлебников

Салгант выглянул на улицу. Его комнаты — бывшие личные покои Маэдроса — были наверху, там, где заканчивались стены и начинались огромные башни. Широкий, огороженный с обеих стороны резными перилами парапет на вершине стены — тут могли бы проскакать пять всадников — соединял южную башню с западной.

Южная башня была жилой, в западной находились мастерская и покои, где Маэдрос некогда хранил свои книги, музыкальные инструменты, картины и другие предметы искусства. Сейчас от всего этого мало что осталось; несколько чудом сохранившихся арф и лютней Салгант забрал себе.

Через стеклянную дверь Салгант увидел, как из западной башни к нему по стене идут две женщины: его сожительница Зайрет и её подруга. Хотя в Гондолине Салгант был главой целого Дома, он мало что умел, кроме игры на арфе; всеми делами занимался его младший брат, который не пережил взятия города. Когда по настоянию Маэглина его назначили командовать гарнизоном Химринга, Салгант совсем растерялся; указания Маэглина мало чем помогали. Зайрет, бойкая молодая женщина-эдайн, взялась неизвестно откуда и быстро взяла в оборот бестолкового эльфа; даже орки её слушались. Бывший глава Дома Арфы с ужасом думал, что будет, когда она постареет. Физические отношения у них не сложились, да Салгант в них особо и не нуждался; когда ему рассказывали, что Зайрет развлекается с другими мужчинами, он лишь отмахивался, что тоже не добавляло ему уважения подчинённых.

Зайрет скинула лёгкий и тёплый кожаный жилет; её подруга была одета в серую заячью шубку. Салгант с недоверием и некоторой неприязнью посмотрел на хорошенькую Лалайт. На ней было тяжёлое платье из сиреневой парчи с тонкими серебряными узорами явно эльфийской работы; на платье — два ряда жемчужных пуговиц (самая большая жемчужина была явно снята с серебряного дерева в Гондолине); в ушах — бриллиантовые серёжки в виде арф; в светло-каштановых локонах искрилась бриллиантовая арфа-заколка. Совершенно непонятно было, откуда эта девица взялась и на какие средства она живёт, тем более, что она всё время говорила о выгодном замужестве.