Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Амору показалось, что последние слова вязкой вонючей смолой повисли на губах майора Тафари – он кривился, шевелил губами, словно пытаясь избавиться от них. Вполне могло случиться, что для него личным крестовым походом стало бы найти того самозванца, дерзнувшего так оскорбить его незаконным присвоением звания. И – забавно – Амору была знакома и бесконечно близка эта решимость: Яспер не меньше гордился своим званием, местом службы, своим окружением.

Он подумал было о том, что не мешало бы убедить майора чуть повременить с допросом Эше: возможно, доктор Урбан подберет средство, найдет способ, и Эше чуть откроется, простит вселенную и себя, и ему проще будет переносить допросы. И – Амору было очевидно, что такой роскоши военные и полиция позволить себе не могут: на всем континенте вспыхивали новые точки напряженности; некоторые территории были слишком огромны, для бандитов, экстремистов, для разбойников всех мастей оказывалось немало подходящих мест, чтобы скрываться, они набирали силу, и с ними было куда сложней справиться. Поэтому приходилось забывать о чуткости, милосердии, терпении, а – действовать, действовать, действовать. И Амор был согласен с майором Тафари: у Иге был верный глаз, неплохая память, но ему действительно не хватало ума, опыта, знаний, чтобы не только сообщать мелочи вроде машин, на которых они ездили, оружия, мест, в лучшем случае пары имен, упомянутых в разговорах старших – «лейтенантов», «сержантов», не менее. И Амор ненавидел себя, но – признавал правоту майора Тафари еще в одном: если Иге был прав и «сэр майор» действительно выделял Эше, то он мог показывать свое расположение, и откровенничая с ним. Кто его знает, что он мог сболтнуть мальчику. Амор шел за Тафари, словно на казнь. Его уже тянуло блевать. А прикажи ему кто разворачиваться и идти в свою часовенку, а Тафари справится без него, и Амор бы не подчинился. То ли взыграло его тщеславие: он, священник лагеря, которому Эше уже признался в самом большом своем страхе, наверняка сможет воздействовать на него и дальше таким образом, чтобы мальчик разговорился с майором Тафари. То ли его сострадание: дурацкое представление, что Эше нужно защитить, что ему наверняка понадобится поддержка. То ли Амор просто устал до такой степени, что шел, куда его вели – на протест у него не было сил.

Амор опустился на стул у двери и обмяк. Майор Тафари застыл в изножии кровати и сложил руки на груди. Лейтенант Кваси стоял сбоку. Амор вяло подумал, что такой прессинг ни к чему хорошему не приведет, а куда меньше расположит к ним Эше. При таком раскладе вряд ли придется рассчитывать на сотрудничество; Эше – парень упрямый, молчать умеет, майор Тафари же вооружен бесконечным количеством инструкций, а помимо них камерой на лацкане, которая методично записывает все его переговоры. И вместе все это сделает офицеров беспомощными, и плевать, как усердно старается для общего блага бедный провинциальный священник.

Майор Тафари представился, представил своего коллегу из других структур, Амора, бездумной скороговоркой произнес формулу, уведомляющую Эше о его правах и обязанностях, и замолчал. Эше приоткрыл глаза – снова закрыл их. Тафари посмотрел на дисплей, по которому бежали зубцы кардиограммы. Его, кажется, удовлетворило то, что он видел; Амор мог это понять – Эше заметно волновался. Как это должно помочь майору Тафари и развязать мальчику язык, Амор представлял с трудом.

– У тебя есть вопросы? – сурово спросил майор Тафари.

– Есть, – угрюмо отозвался Эше.

– Я слушаю.

– Когда вы перестали бить вашу бабушку?

Эше не открывал глаз. Но его губы удовлетворенно дрогнули – Амор был уверен, что ему не показалось. И – властные структуры, не властные, помощь правопорядку, саботаж – ему понравилось. Но не майору Тафари.

– Вопросы по существу. По сказанному мной, – медленно закипая, процедил Тафари.

– А вас перестал трахать в жопу ваш начальник? – не скрываясь, ухмыльнулся Эше.

Тафари угрожающе молчал, сжав челюсти, играя желваками, в бешенстве глядя на Эше. Медленно, но верно приходил в состояние ярости лейтенант Кваси. Эше смотрел то на одного, то на другого сквозь щелочки глаз. Он был доволен.

Амор предпочитал молчать. Он не должен был одобрять выходку Эше, но не мог ничего поделать с собой – его забавляло, как легко, оказывается, можно вывести из себя двух уважающих себя, самоуверенных мужчин. И кому – щенку, заморышу, не подохшему только потому, что ему повезло. И что еще было очевидно тем лучше, чем дольше Амор развлекался: Эше действительно мог сообщить куда больше толковых сведений, чем простоватый Иге. Ход, который предпринял Эше, был совсем не прост. Своим умом до него в юном возрасте додуматься – граничит с невероятным.

– Иными словами, ты предпочитаешь не сотрудничать с властями, саботировать попытки установить порядок и осуществить правосудие над преступниками. – Сдерживая бешенство, хлестал словами Тафари. – Ты предпочитаешь содействовать преступникам, которые убивают, грабят и калечат мирное население.

– Так я тоже преступник, – огрызнулся Эше. – Я тоже убивал, грабил и калечил мирное население.

Он с ненавистью смотрел на Тафари. Тот – упер кулаки в бока.

– Ты делал это добровольно? – спросил он.

– Я делал это. – Ответил Эше. – Понимаете? Я – делал – это. Я тоже преступник.

– Это решает суд. До его решения – нет. Понял?

Эше смотрел на него. Затем – перевел взгляд на Амора.

– Суд совести давно решил это. Он признал меня преступником. Так ведь?

Амор пожал плечами.

– Твой личный суд, Эше. А то, что личное, не всегда справедливо, – стараясь звучать мягко, но не снисходительно, чтобы это не выглядело, как разговор с малоумным, отозвался Амор.

Эше презрительно фыркнул и закрыл глаза.

– Если бы твой суд был достойным, он бы приговорил тебя к тому, чтобы помогать правосудию, – задумчиво продолжил Амор. – Тем более от этого действительно зависят многие жизни.

– Мне плевать, – процедил Эше.

– Вот именно, – пробормотал Амор, рассматривая пальцы.

– Что «вот именно»? – мальчик попытался поднять голову.

– Грош цена тому суду, которым ты себя к чему-то приговорил. Твой суд выбрал самое легкое наказание. Лицемерный, формальный суд. – Равнодушно заметил Амор. Подумал было достать комм и проверить сообщения, но решил, что это было бы перебором.

– Да что вы понимаете! – воскликнул Эше. В его голосе слышны были слезы. Амор покосился на него – Эше закрыл глаза. Амор посмотрел на Тафари – тот, внимательно изучал его. Амор виновато улыбнулся, пожал плечами.

– Ну так расскажи, – флегматично произнес он. – Чтобы я понял.

Эше открыл глаза – в них действительно стояли слезы.

– Видишь? – тихо сказал Амор. – И может быть еще больней. И может стать бесконечно больно и невыносимо тяжело. И это будет достойным тебя наказанием. Попробуем еще раз?

Эше шмыгнул, поднес руку к лицу, начал вытирать слезы. Он судорожно всхлипывал, тихо трясся на кровати, снова шмыгал носом.

Будучи в странном, отчаянно-возбужденном состоянии, будучи ослеплен светом, оглушен тишиной, почти теряя сознание от собственного сердцебиения, Амор заметил, что у Эше не хватало по фаланге на двух пальцах. Отчего-то эта деталь особенно бросилась ему в глаза. Амор в испуге покосился на ноги Эше – неужели что-то пропустил, перевел дыхание: вроде конечности были на месте.

Он придвинул стул к кровати, привычно положил руки на перила, опустил на них подбородок.

– Тебе нужно мое благословение? – спросил он.

– Нет, – сквозь зубы выдавил Эше.

Амор кивнул. Бросил взгляд на Тафари – тот стоял, склонив голову, сцепив руки за спиной. Амор похлопал Эше по руке.

– Ну что, попробуем еще раз? – спросил он. – Майор Тафари может задавать тебе вопросы?

Эше сглотнул, попытался кивнуть. Лежа – не получилось. Но его поняли.

Майор Тафари начал с простых, формальных вопросов. Имя – Эше Амади. Возраст: двенадцать лет и еще немного. Эше помнил свой день рождения. Город, из которого был родом. Отец был учителем, мать – работала «в городе», по его словам. Кваси проверил по базе данных, смог восстановить сведения о его семье. Отец был директором школы, мать – служащей администрации в крошечном городке с населением под пять тысяч человек. Оба погибли во время налета неустановленного вооруженного отряда, который по косвенным признакам определили как восточно-африканский. Отец сгорел вместе со школой, мать и еще нескольких служащих растреляли на площади перед зданием мэрии. Двое детей, один умер от лихорадки, второй – Эше – числился пропавшим без вести.