Снохождение (СИ)

Эти крайне нехитрые слова, сказанные дхааркой, почему-то успокоили Миланэ.

— Библиотека Марны, Миланэ. Книги, книги, целые кучи книг! — смеялся Синга.

Он водил Миланэ по Марне. Вообще-то, она не очень любила бродить и рассматривать городские достопримечательности — однажды уже пришлось насытиться этим по полной; но Синга был весел, смешлив, ко всему относился с изрядной иронией, без тяжести. Вообще, он был хорош как собеседник и компаньон, его выгодно отличала лёгкость и непринуждённость в общении.

— Я была в ней, — отметила Миланэ.

Затем они покатались, поехав, куда глаза глядят; бродили по каким-то лавкам; как ни в чём не бывало зашли поесть к одному из многочисленных богатых друзей Синги; заглянули в Дом Сестёр, где Миланэ некоторое время объясняла значение фресок классического искусства Ашаи-Китрах; в общем, жгли время. Миланэ всё-таки решила побыть с ним до конца, чтобы, во-первых, не обижать ближайшего родственника патрона, и, во-вторых, до конца понять его как льва. Откровенно говоря, Синга не очень привлекал; он был именно из тех, кому суждено быть вечными «друзьями» самок, как бы им не хотелось иного. Ему же компания дочери Андарии — и это было заметно — доставляла настоящее удовольствие.

Развеяться оказалось полезно: уже два дня она пребывала в неважном духе — подкосило то, что надежды снова встретить «Снохождение» оказались призрачными, и как выяснилось, они постоянно жили всё это время. В том, что показанные ей книги были фальшивкой — она не сомневалась. Но все размышления о том, кто, зачем и почему создал её, причём в таком масштабе, приводили в глухой тупик.

«Этой фальшивкой некто желал очернить имя Малиэль либо скрыть настоящий текст. Но это слишком даже для Надзора».

Миланэ улыбнулась Синге в ответ на его комплимент.

«Так… Но та ученица-Вестающая где-то разыскала настоящий экземпляр. Значит, его можно найти. А может, её убийство было подстроенным? Может, её убили из-за “Снохождения”? Раньше мне это не приходило в голову. Она где-то его достала… купила… украла… подарили… и её убили. Изощрённо, но возможно. Кто? Надо попробовать найти ответ в мантике. Свои же? Вестающие? Нет-нет… Это слишком. Но всё равно, допустим. Тогда всё сходится: ученица слишком увлеклась вероборчеством, её решили без скандала, даже с почестью, убрать вон. Что стоит направить на неправильный путь? Ничего. Её направили, она попала в лапы варварам, убийство. Какая чистая схема».

— А давай пойдём по этой улочке? — Синга не давал спокойно поразмыслить.

— Хорошо.

«Изумительно. Если допустить, что “Снохождение” столь опасно — а похоже, что так — то выходит, я хожу по лезвиям кинжалов. Но вот что интересно. Комментарии к нему я везла в куче других, я, простая дисциплара. Сёстры Сидны, как теперь понятно, писали их по этому фальшивому тексту. Но в библиотеке Марны — настоящая книга! Подлинник! И на нём сверху валяются напрочь лживые комментарии. А всё почему? Да потому что сами сёстры Сидны верят в подлинность того фальшивого текста. Тогда кто знает о настоящем тексте? Известно кто. Вестающие. Ну, ещё я. Значит, Вестающие полагают, что в нём — огромная опасность. Почему?..»

Миланэ, как ни странно, очень помогало то, что она не сидит в тишине, а ходит с Сингой, вполуха слушая болтовню. Мысль неслась быстро, чётко, мгновенно. Всё становилось понятным, ясным, определённым; мрак непонимания отступал.

«Глупый вопрос — почему… Когда говоришь о сновидении, значит, сразу вспоминаешь Вестающих. И наоборот. Значит, там есть тайны, которые Вестающие не желают раскрывать. Возможно, там описан некий способ общения во снах…»

Вдруг Миланэ воскликнула:

— Так, постой.

— Что случилось? — участливо спросил Синга.

Что-то не сходилось. Катастрофически не сходилось.

— Эм… давай свернём-ка направо. Что за флаги на улице?..

— Это улица кондитеров. Они всегда вывешивают эмблемы цехов на флажках…

«Если там есть тайны для Вестающих, то какой смысл им убивать свою же ученицу ради них? Она была их ученицей — безусловно. Ей был отдан весь почёт — это тоже так. Значит, мои догадки не совсем верны. Точнее, вовсе неверны. Или её не убили нарочно, или не убили ради книги. Похоже, “Снохождение” не играет в смерти ученицы никакой роли… Да ясное дело! Убийцы первым делом, любой ценой, нашли бы его — и забрали. Очевидно. Улика! Значит, она в тот злосчастный день просто имела книгу при себе, не более… Значит, я снова пришла туда, откуда моя мысль отправилась в путь. Ну чудно!».

— Миланэ, есть предложение.

«Но один важный вывод можно сделать наверняка: ученица где-то достала настоящий текст. Значит, он существует».

— Внимаю.

— Я тут вспомнил, что сегодня у моего близкого друга Талсы будут небольшие посиделки. Соберутся только друзья.

«Ничего ты не вспомнил», — чуяла ложь Миланэ. — «Ты просто не решился сразу предложить».

— А кто там будет?

— Хорошая компания, уверяю. Сыновья-дочери самых известных родов Марны. Мы все хорошие друзья и отличные бездельники, — засмеялся Синга, и Миланэ улыбнулась в ответ. — Вполне уютная обстановка: нас будет шестеро, самое большее — семеро.

— Согласна. Только я не желала бы допоздна составлять компанию столь добрым Сунгам — третий день плохо сплю. Уверяю — дело лишь в моей усталости.

— Конечно, конечно, — смеялся Синга. — Мы чуть-чуть побудем. Самую малость.

Миланэ ещё раз взглянула на окна Марнской библиотеки.

Двухэтажный дом с широким фасадом снаружи выглядел очень богато, даже вычурно. У входа сидели красного мрамора псы с острыми мордами, а на массивном фронтоне, сверху, в застывшем танце покоилась Ахлиа, мифическая праматерь всех Сунгов, чей культ ещё сохранился в лесной глуши запада Империи; находился дом вовсе не в центре Марны, где обычно селится знать, а в южном предместье. Синга объяснил, что совсем недалеко находится и его дом, поэтому-то здесь он — частый гость.

Их изысканно встретили служители-Сунги, обходительно препроводили в большую гостиную; скорее, даже не комнату, а залу. Изумило обилие зелени прямо внутри этой залы: здесь росли пальмы из Кафны, какие-то карликовые деревья, вились плющи и где-то в клетке пронзительно пела канарейка.

Потолок посередине был застеклён, прямо как купол стаамса Сидны.

— Амончик! Друг! — пронзительно вскричал кто-то, да так, что Миланэ вздрогнула. Она даже не заметила эту далёкую компанию в дальнем углу.

Синга и лев обнялись, держась руками за локти друг друга.

— Что-как, Талси? — просторечно обратился к нему Синга.

— Да вот сидим, посиживаем. Эй, раз так, давай послушаем, это… Я пригласил флейтисток — вот такие! — сидят в гостевых комнатах, ждут.

— Не надо, у меня голова раскалывается, — раздался вялый голос.

— Не надо? И не надо. Пошли!

Миланэ последовала за Сингой и хозяином. Они подошли, и дочь Сидны ощутила на себе взгляды. Первой очень капризно вопросила-поинтересовалась молодая особа:

— Сингушка, это кто с тобой?

— Ашаи моего рода, Эллазиши.

— О! Ашаи? — весь встрепенулся Талса-хозяин, словно только теперь её увидел. — А да, та самая, которую взял твой отец? Какая приятная встреча. Талса.

— Ваалу-Миланэ-Белсарра, — ответила дочь Сидны, постеснявшись добавить «из рода Нарзаи».

— Не сочти за труды, Миланиши, — мгновенно освоился с её номеном этот Талса-хозяин, да так непринуждённо, что она даже не обиделась, скорее напротив, — присоединяйся к нам. Ничего, если я буду избегать номена? Правда? Чего бы ты хотела, скажи, прошу?

— Пожалуй, мне досаждает крошечная жажда, — придумала Миланэ.

Ей ничего не хотелось на самом деле. Но стало любопытно.

В её расположение попала целая стопка ковров, огромная, широченная, высотой в колено. На таких же коврах возлегали, опираясь о горы подушек, и остальные участники компании. Все сидели, образовав большой круг, шагов в пять, не меньше. Слева от неё разместился Синга, будто у себя дома, перевернувшись на живот; далее на подушках, вытянув лапы, восседал Талса, радушный и крайне симпатичный молодой лев, свободный в манерах; далее, скромно поджав лапы, неподвижно восседала львица безумной красоты (умри от зависти любая) с благородными и грустными чертами, напоминая изваяние неведомого скульптора-гения; подле неё возлегала, закинув лапу на лапу, та самая капризная особа в очень дорогом и весьма безвкусном наряде, роста высокого и окраса золотосветлого; особняком сидел лев, который никак не вписывался в эту молодую компанию — лет сорока, тучный, заросший, с громадными золотыми перстнями на смешных пальцах, сопящий и лениво уплетающий куски мяса, и он был единственным, перед кем стоял крошечный столик с большой тарелкой; справа от Миланэ с хитро-блудливым взглядом, иронической полуулыбкой и нагловатой мордашкой, подогнув под себя лапу, играя хвостом, сидел тёмный, молодой лев.