Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

– Я слышала, Майк обрел в вашем лице благодарного слушателя, – ехидно прищурилась она.

– Еще какого, – не сдержавшись, пожаловался Амор.

– Илария называет это компенсаторной функцией, – печально опустив веки, поведала ему Альба. – Вроде как на той ферме им запрещали говорить, надсмотрщик там был говнистый даже для этого разряда людишек и очень не любил разговоры. Если вообще у них были силы для разговоров. Вот он теперь и компенсирует. Он совершенно безобидный.

Амор только головой покивал. В его сознании снова отчего-то всплыла эта мысль, что будь он в своем обычном состоянии – до беспокойств рядом с деревней, до этого похода, он наверняка смог бы поддержать праздную светскую беседу, придумать легкомысленную фразу, позволившую бы Альбе сказать что-нибудь еще. И беседа катилась бы дальше, создавая впечатление увлеченности их обоих.

Альбе, впрочем, было все равно. И насчет Майка она позволила себе это замечание, чтобы при необходимости заступиться за него, буде он воздействовал на нервы отца Амора сильней, чем допустимо. Но Амор был снисходителен, и она позволила этой теме увянуть.

– Вы уже получили разрешение от вашего начальства? – спросила она после паузы. Которой, очевидно, наслаждалась не меньше, чем Амор. – Не хочу вас подстегивать, отец Даг, и отлично понимаю, что у вас может полностью отсутствовать всякое желание заниматься чем-либо общественно-полезным, и что ваше состояние едва ли позволяет вам в полной мере и с полной отдачей заниматься вашей профессиональной, – она пальцами левой руки обозначила кавычки, выделив последнее слово, – деятельностью. Я слишком давлю на вас, понимаю. Но самый лучший психотерапевт может оказаться бессильным временами, а священнику по умолчанию открыт доступ к иным резервам в психике людей, на что я бы очень хотела рассчитывать. И ладно, признаюсь в собственном корыстном интересе. Очень хочу побывать на служении. Последний раз я была в Лагосе что-то около пяти месяцев назад, и все. И это было епископское служение, слишком безликое, чтобы получить от него удовлетворение.

Она нравилась Амору – не священнику, не мужчине, а человеку. Своей неторопливостью, искрой иронии и самоиронии, поблескивавшей в глазах, трогавшей уголки рта, окрашивавшей фразы, даже темпом речи нравилась – неторопливым, интонациями – расслабленными, ни в коей мере не мягкими. В Альбе Франк не было ничего мягкого: она была поджарой, очевидно, не в последнюю очередь из-за диеты и обилия обязанностей; волосы были коротко стрижены, не крашены, справа за виском в выгоревших каштановых волосах поблескивала седина. И даже ее настойчивость, с которой она требовала ответа от отца Амора, пусть бы это было и виноватое «нет», тоже привлекала его. И дорогие серьги, статусные часы, которые она носила с естественностью привычного к таким вещам человека – и при этом сандалии-близнецы тех, в которых бегал Майк и ходил Амор.

– Они совещаются, – невесело признался Амор. – Это глупо и черство, но ваш лагерь поддерживается европейской ветвью церкви, а я несу послушание в африканском епископате. И это расценивается как нарушение территориальной подчиненности. Это я еще не знаю точки зрения епископата, которому вы подчинены.

– Они не смогут прислать священника еще добрых четыре месяца. Поэтому, скрепя сердце, с недовольной миной, но епископ Петреску согласился с тем, чтобы вы действовали на нашей территории, – поморщившись, призналась Альба, отводя взгляд. – Если позволите быть откровенной, это стоило мне двух часов ругани и доброй сотни тысяч мертвых нервных клеток. Эти высокопоставленные лица могут быть исключительно упрямыми.

Или она потребовала – а этого высокопоставленные лица не терпели, подумал Амор. С нее станется.

– Если позволите, госпожа Франк…

– Альба. – Категорично перебила его она. – К чему эти глупости. Просто Альба. И нет, это ни в коей мере не обязывает вас предлагать, чтобы и я обращалась к вам по имени. Меня вполне устроит «отец Даг».

Амор не удержался и засмеялся.

– Я даже буду уверенней себя чувствовать, обращаясь к вам именно так, – хладнокровно продолжила Альба и подняла стакан. – Ваше здоровье.

– Благословений, – отозвался Амор.

– М, кстати о благословениях. Будете чай?

– С удовольствием, – бодро ответил он.

Она поднялась; Амор, поколебавшись, сказал ей в спину:

– Если мне не изменяет моя способность оценивать людей, мой епископ может согласиться со взаимовыгодным предложением.

– А именно? – Альба застыла рядом с кухонными шкафами.

– Ваша выгода – в присутствии священника. Их выгода… м-м, они удовлетворятся материальной, я полагаю. Боюсь, я слишком циничен, но из того, что я помню о его высокопреосвященстве, он охотно прислушивался к подобным доводам.

Альба продолжила делать чай. Очевидно, обдумывая при этом сказанное Амором.

Поставив перед ним стакан, она уселась, снова вытянула ноги и начала:

– Вы ведь понимаете, что мы – благотворительная миссия? С соответствующим бюджетом, отец Амор.

Ему ничего не оставалось, кроме как пристыженно отвести глаза и кивнуть.

– Я подумаю, сколько мы сможем выкроить. Возможно, сумму, кратную вашему окладу.

Амор усмехнулся.

– Я жил на пожертвования и случайные заработки. Мне платили не слишком регулярно.

Альба подняла брови.

– У меня было не слишком много возможностей и желания контролировать эту процедуру. И по большому счету, много ли мне нужно было.

– Тогда, если позволите, сумма пожертвований, исчисляющихся в вашей пенсии, к примеру, только унизит епископат, потому что это будут сущие крохи, – хмыкнула она.

– Запросто. – Повинно склонил голову Амор.

– А если предложить несколько иную компенсацию? – спросила она, внезапно оживившись. – Нематериальную? Как его высокопреосвященство отнесется о хвалебных репортажах в европейских СМИ о деятельности его церкви? У меня есть знакомства. Он достаточно тщеславен для этого?

– Именно хвалебных? – уточнил Амор.

– Ну разумеется.

Это могло сработать. Его высокопреосвященство не чуждался восхвалений в свой адрес, и признание в Европе, в ощутимой близости к Риму могло здорово потешить его самолюбие.

Амор долго собирался с духом, прежде чем связаться с братом Юстином. Но – был рад увидеть его. Тот принялся расспрашивать его о самочувствии, просто до мельчайших деталей, которые, к своему облегчению, Амор не помнил. Сказал только, что врачи обещают полностью поставить на ноги недели через две и даже с начальной психологической реабилитацией подсобить.

– Да-да, – рассеянно произнес брат Юстин, – это очень полезное обещание. Непременно воспользуйтесь им. Необходимо при первой же возможности заботиться о душевном здравии, это абсолютный императив в нашей работе. Там ведь есть качественные психологи данной направленности?

– Еще бы, – буркнул Амор. – Я во время стажировок на всех тех курсах столько не встречал, сколько здесь всех этих терапевтов по психологии критических состояний.

Затем началась куда более щекотливая часть разговора: Амор просил разрешения отслужить службы и проводить другие обряды. Брат Юстин кривился, пытался поднимать другие темы, но Амор упрямо возвращался к одному и тому же. Он настаивал, что его долг служителя церкви и христианина – предстоять нуждающимся, и что привычные и желанные действия наверняка будут содействовать его самочувствию. И только обещание не настаивать на пенсии за время, проведенное в лагере, обеспечить пожертвования распорядителей в лагере и, возможно, другие льготы, о которых куда лучшее представление имеет местный административный директор, как-то убедили брата Юстина. Правда, оставался сам епископ.

Оставив Альбу утрясать детали, Амор отправился дальше, к майору Ниссену. Он зашел в детский барак за Иге, почти не удивился, обнаружив его рядом с кроватью Эше.

– Как он? – тихо спросил Амор, хотя знал от врачей, что Эше тяжело-стабилен, пока в искусственной коме, но завтра, скорее всего, его начнут будить, что критических повреждений органов нет, мальчишка силен и очень хочет жить, несмотря на сорок сороков болячек, и что, возможно, к Иге не мешало бы куда лучше присмотреться, да вот беда – он очень не хочет лечиться.