Земные наши заботы

привез

— Ты вчера уехал, а я все думаю: что-то еще хотел прочитать тебе, да не

прочитал. Только под утро вспомнил, — почти виновато проговорил Мальцев,

снимая пальто и к столу присаживаясь. Сел, придвинул к себе настольную лампу

и — извлек из пакета «Письма об изучении природы» Герцена. — Вот,

послушай...

Он читает, я слушаю и пытаюсь, не производя лишнего шума, одеться — не

приходилось мне еще вести беседу в таком вот виде.

— А это сам почитай...

Терентий Семенович отдал мне книгу, откинулся на спинку стула. Я уже

говорил, слушать он готов часами. Слушает и думает. Ему лучше думается,

когда слышит голос. Мысль, давно высказанная, как бы оживает, с нее спадает

налет времени, и звучит она уже в устах современника, даже собеседника, с

которым можно и поспорить.

Читаю:

— «Среди всего этого явился человек, который сказал своим современникам:

«Посмотрите вниз; посмотрите на эту природу, от которой вы силитесь улететь

кудато; сойдите с башни, на которую взобрались и откуда ничего не видать;

подойдите поближе к миру явлений — изучите его. Вы ведь не убежите из

природы: она со всех сторон, и ваша мнимая власть над ней — самообольщение;

природу можно покорять только ее собственными орудиями; а вы их не знаете;

обуздайте же избалованный... ум ваш настолько, чтобы он занялся делом, чтоб

он признал несомненное событие вас окружающей среды, чтоб он склонился пред

повсюдным влиянием природы — и начинайте, проникнутые уважением и любовью,

труд добросовестный».

— Это Герцен взгляды философа Бэкона излагает, — пояснил Мальцев

задумчиво и тихо. И посоветовал: — Умная книга, посмотри, будет время.

— Читал, — говорю.

А он мне:

— Читать мало, вникнуть надо, изучить. Изучить, чтобы уразуметь —

властвует над природой не механизированный человек, не грубая сила, а

человек, овладевающий знанием общих закономерностей. Грубая сила может лишь

разрушить природу, тогда как разумная власть — украсить и обогатить.

Украсить и обогатить настолько, насколько человек овладел знанием ее

законов.

Терентий Семенович оделся, уходить собрался.

— И все же жаль, без вашей статьи уезжаю, — вырвалось у меня.

— Да привез же я! — ответил он. И извлек ее из того же пакета,

перепечатанную и подписанную. Это его размышления о планировании,

агротехнике и урожае, или точнее, как хозяйствовать, чтобы каждый год быть с

хлебом.

Я проводил Терентия Семеновича до машины.

— Домой сейчас?

— Нет, в лесхоз надо заехать, березовых дровишек выписать. Добрые хозяева

с лета запасаются, а я вот до зимы дооткладывался.

И уехал Вечером ему выступать (попросили) в комсомольско-молодежном клубе

«Родная земля». Завтра — перед студентами в педагогическом институте по

случаю какого-то юбилея (письмо прислали и звонили несколько раз). Потом в

местную школу приглашали заглянуть, с учениками побеседовать. Потом еще и

еще куда-то, на какие-то встречи, беседы, юбилеи.

А сейчас за дровишками поехал, потому что летом не успел запастись.

(летом ему некогда. Он за всю свою жизнь ни разу и в отпуске-то не был, ни

на каких курортах не отдыхал). Привезет дрова, отложит книги и рукописи,

облачится в стариковские теплые валенки выше колен, в долгополое изношенное

пальто, наденет шапку — одно ухо торчком, будет дрова колоть и в поленницы у

стены складывать. Отсюда по одной-две охапки он будет в избу носить, но

дровишки эти, не успев просохнуть, будут шипеть в печи и чадить.

Уехал Терентий Семенович, и мне тоскливо-тоскливо сделалось, будто с

отцом своим я расстался. Будто я, здоровый человек, способный и дров

наколоть, и многие другие работы поделать, не сделал ничего. Ни я не сделал,

ни сельские школьники, ни члены молодежного клуба, ни районные руководители,

которые чуть не каждый день с разными просьбами к нему обращаются.

Все мы охотно приглашаем его в гости, любим его и аплодируем ему.

Получаем от него все, что нам хочется получить И ни на минуту не

задумываемся, что отвлекаем его от дела, от заботы «о сохранении всей

возделываемой площади земли в состоянии постоянной пригодности для будущих

возрастающих потребностей».

Однако не то плохо, что приглашаем его всюду — такое внимание человеку

тоже нужно. Плохо другое... До поездки в деревню Мальцево я думал: там

каждый школьник наверняка юный опытник, увлеченный исследователь природы.

Там от мала до велика живут какой-то особой жизнью — ведь они (позавидовать

можно!) живут рядом с человеком, имя которого, дела которого войдут в

золотой фонд нации и государства нашего, войдут в историю развития

отечественного земледелия.

Но походил я по деревне, в школу заглянул — и поразился: ну никакого, ни

малейшего интереса к деятельности своего великого земляка. Не принимают

никакого участия ни на опытных делянках, где новые пшеницы Мальцевы

выхаживают, ни на селекционной станции не бывают (за исключением редких

экскурсий). Даже на пришкольном участке не ведут никакой опытной работы.

Поразительно: школа, из окон которой виден и дом Мальцева, и опытная

станция, не имеет никаких связующих нитей ни с этим домом, ни со станцией.

Великое, свершаясь рядом, не вызывает никакого отклика в юных душах. Не

спрашивайте у школьников (взрослые тоже не скажут), чем велик ученый

Мальцев. Они знают только прославленного колхозника Мальцева, с которым

каждый день (каждый день!) на деревенской улице встречаются. Но им и в

голову не приходит, что даже одной такой встречи достаточно, чтобы вся жизнь

обрела какой-то иной смысл, чтобы когда-нибудь с полным правом мог сказать:

истины искать, природу исследовать я учился у Терентия Семеновича

Мальцева...

Однако не за этим ли едут и едут к нему школьники издалека? Подойдут к

дому, стоят и робко ждут, не решаясь взяться за железную щеколду, чтобы

калитку открыть и во двор заглянуть. Увидит их Терентий Семенович, выйдет,

не принаряживаясь, за калитку, сядет вместе с ребятишками на бревнышки перед

домом. — патриарх наш и юное племя, — и потечет неспешная беседа, беседа

всегда вполне серьезная, но и доступная ребятам. Умеет Мальцев говорить на

волнующие его темы и с учеными, и со школьниками. На самые неожиданные

вопросы отвечает.

— Дедушка Терентий Семенович, а вам трудно работать? — спросила его одна

из маленьких школьниц, приехавших всем классом «в гости к дедушке Мальцеву».

Подобный вопрос, показалось мне, застал великого российского земледельца

врасплох. Терентий Семенович развел руки, улыбнулся, погладил девочку по

голове, потом сказал:

— Как и тебе учиться. Если лень одолеет или уроки запустишь, то трудно.

Правда?.. Вот. А когда себе не даешь поблажки, то ничего, все получается,

все ладится — и человеку тогда легко и весело, любое трудное дело тогда не в

тягость...

Слушал я его и ждал, что он в подтверждение приведет вот эти слова

Садриддина Айни: «Если б лентяи знали, как работа, утомляя тело, веселит

душу!» Нет, не привел, хоть и зачитывал мне их совсем недавно. Не любит он

подкреплять слова свои цитатами, не любит украшать себя чужими мыслями.

Не сказал, умолчал и о том, что за всю свою жизнь он ни разу не

попросился в отпуск, чтобы отдохнуть от трудного своего дела. Ни разу не

отпустило оно его на какой-нибудь ближний или дальний курорт, хотя путевку

ему конечно же дали бы в любое время.

В одну из встреч с Мальцевым я при каждом удобном случае напоминал ему о

статье, которую он готовил для журнала. Знал, что она давно написана, но

что-то в ней еще не нравилось ему, и поэтому держал, не давал ее, но и