Земные наши заботы

И еще вот что я хочу сказать. Мы не можем управлять погодой, но

подладиться под нее можем, с некоторой степенью риска, конечно. Можем

подладиться к погодным условиям, составляющим климат местности, не только

сроками сева, но и структурой посевных площадей. Чем она рациональнее, тем

меньше мы будем зависимы от погоды...

Однако нам, гордым людям, не хочется подлаживаться. Нам управлять погодой

хочется. И когда-нибудь, познав законы природы, мы научимся этому, — такова

давняя мечта земледельца. Однажды я высказал ее Мальцеву.

— Может, и научимся. Только не знаю, сумеем ли управлять как следует, на

великую пользу себе и природе, — ответил Мальцев задумчиво, глядя на

сложенные на коленях руки. — Ведь сейчас, когда мы говорим про управление

погодой, то имеем в виду интересы одного сельского хозяйства. Но когда

научимся это делать, то неминуемы будут споры и согласования между самыми

разными ведомствами. Возьмем простейший пример: на время проведения тех же

летних Олимпийских игр и зрители, и спортсмены, и другие заинтересованные

стороны захотят иметь сухую безоблачную погоду, а в это время хлебная нива,

луга и пастбища нуждаются в хороших дождях. И я не уверен, что земледелец в

этом споре сторон одержит верх. Словом, все будет, как и сегодня: крестьянин

радуется летнему дождю — дождь урожай поит живительной влагой, а горожанин

клянет этот самый живительный для нивы дождь — он нарушает все его планы, с

берега реки прогнал или с лесной ягодной поляны. Сейчас мы миримся с этим,

вынуждены приспосабливаться к погоде, а когда управление окажется в наших

руках, каждый потребует учитывать и его интересы...

Потом я раскрыл «Письма из деревни» Энгельгардта и среди подчеркнутых

Мальцевым строк нашел такое: «Если бы хозяину дать власть над погодой, чтобы

по его мановению шел дождь или делалось вёдро, словом, чтобы в его руках

были все атмосферические изменения, то, я уверен, не найдется хозяина,

который, командуя погодой, сумел бы так все подладить, чтобы у него был

наивысший урожай, наибольший доход. Увлекся бы, например, уборкой сена,

напустил бы безмерно звонкую погоду и в то же время позабыл бы холодком

ударить на какую-нибудь бабочку или муху. Ан у него червяк либо лен, либо

хлеб пожрал бы или скот от язвы подох бы».

На встрече в Тимирязевке Мальцев не мечтал управлять погодой. Он говорил

о том, как лучше подладиться к ней.

Слушали его ученые с интересом. И мне показалось, они слушают человека,

впервые рассказывающего о новой теории земледелия.

Вот я и подумал: а осознали мы всю значимость того, что сделал Мальцев в

агрономической науке? Мы хорошо знаем и часто говорим лишь об одном: он

предложил «не пахать». Нет, он на практике отверг и разрушил теорию

убывающего плодородия, возведенную в закон природы. Говорите, разрушить еще

недостаточно? Он дорогу другим проложил — обосновал закон возрастающего

плодородия почвы и научился управлять им. Сам научился и нас этому учит. И

предупреждает: будущая жизнь на Земле, благополучие человечества во многом

зависят и от того, как нам удастся сохранить почву и умножить ее плодородие.

Движимый этой благороднейшей заботой, он отыскал в природе диалектические

законы и на их основе разработал систему земледелия, при которой растения

сами «работают» над улучшением плодородия используемых человеком земель.

Именно Мальцев явился творцом новой земледельческой истории нашей державы.

А мы говорим: он предложил «не пахать». Приняв эту систему, мало кто

обратил внимание на научную основу — на философию земледелия. А ведь именно

знание объективной диалектики и позволило ему «вывести теорию и практику из

длительного застоя», как о том в один голос говорили четверть века назад.

Об ученом, о его месте в науке, мы часто судим по тому, сколько было у

него учеников, последователей, какую школу он создал. Это ученики напоминают

нам о нем, возвеличивая и дело, и имя ученого, потому что и они, ученики,

получают отраженную славу и от дела, и от имени.

Мальцев не в институте, не в окружении ученых создавал свое учение, а на

колхозном поле, поэтому ни учеников у него нет, ни школы. У него есть

хорошие последователи, которые смело пошли по дороге, проложенной Мальцевым.

Но они, как говорится, и сами с усами. Они, приезжавшие к нему поучиться,

теперь заявляют: «Смешно и досадно, когда в печати утверждают, что мы

повторяем разработки Терентия Мальцева». Думается, не на пользу такие

заявления, такое отречение и забвение того, что сделано Мальцевым во славу

науки нашей и отечества.

Виноваты и мы, писатели, журналисты, кинематографисты. Мы видим в его

жизни пример нравственного служения долгу, земле и призванию. Мы наш идеал в

нем видим. Он — совесть народа нашего. Одно в наших рассказах плохо — не

ученый у нас выступает, а только много повидавший на своем веку хлебороб,

которому конечно же есть что сказать молодежи.

Да, он хлебороб, но и ученый, ученый со славным именем. Он живет не

одними интересами науки. Его, великого российского земледельца, волнует и

нравственная сторона нашего бытия.

Вспоминается мне один разговор, случившийся после посещения сельского

клуба, где «показывали себя» пьяные парни. Признаться, я бы не обратил на

них никакого внимания (где их нет, пьяных), если бы не увидел, как изменился

в лице Терентий Семенович. Наверно, вид чертей не поразил бы так верующего,

как пьянь эта подействовала на Мальцева. Только что он увлеченно говорил о

законах природы, к познанию которых человечество всегда стремилось и будет

стремиться. И вдруг словно споткнулся, сник — пьяных увидел. Они, окончившие

десять классов и имея все возможности тренировать ум свой, ядом его убивают.

— Жалко мне все же тупоголовых людей этих, — признался Мальцев, когда

домой к нему мы вернулись.— Зачем, спрашивается, их десять лет в школе

учили? Так, если не спохватятся вовремя, и свою жизнь впустую проживут,

ничего доброго не сделав, и чужую заедят.

Сказав это, он подошел к книжному шкафу, снял с полки книгу.

— Сейчас прочитаю вам одно хорошее высказывание Энгельса... Вот,

послушайте: «Общественные силы, подобно силам природы, действуют слепо,

насильственно, разрушительно, пока мы не познали их и не считаемся с ними.

Но раз мы познали их, поняли их действие, направление и влияние, то только

от нас самих зависит подчинять их все более и более нашей воле и с их

помощью достигать наших целей».

— Так вот, — продолжал Мальцев, — когда земледелец действует так, будто

никаких естественных сил природы не существует, когда не считается с ее

законами, то он расплачивается за это не только недобором урожая, но еще и

урон природе наносит, нарушает экологическое равновесие, что оборачивается

многими бедами, порой непредсказуемыми. Наверное, то же самое и в обществе?

Думаю, не надо бы нам делать вид, будто все идет хорошо. Да и нельзя не

считаться с теми явлениями, которые все ощутимее беспокоят общество, а не

только нас с вами. Уклоняться от прямого ответа и действия — значит

позволять этим явлениям разрастаться. Сами посудите: бурьян, сорняк в поле

вреден, но он не делает наши культурные растения сорняком. А всякая дрянь и

пьянь в человеческом обществе может делать такой же дрянью и пьянью вполне

хороших людей. И, к сожалению, делает...

Так что, могу подтвердить, нравственная сторона нашего бытия волнует

Мальцева все сильнее. Волнует, потому что он знает: даже идеальная система

земледелия не даст желаемого эффекта, если исполнять замысел будет пьяный

тракторист.