Созидательный реванш (Сборник интервью)

— Успех этой пьесы не удивителен. Там яркие, очень сегодняшние герои. Ну чего стоит хотя бы один из героев пьесы — предводитель дворянства Ленинского района!

— Посмотрев «Халам-Бунду» во МХАТе имени Горького, Александр Ширвиндт, задумчиво пыхнул трубкой и попросил: «Напиши нам, только еще смешнее и острее! Мы — Театр сатиры, а сатиры нет ни хрена!» Так появилась пьеса «Хомо Эректус, или Обмен женами». Почему про свинг? А потому что драматургу сегодня надо буквально перехватывать внимание публики, заманивать зрителя, избалованного бесконечной телевизионной и прочей развлекаловкой, почти отвыкшего думать. Я как бы говорю: садитесь поудобнее, сейчас вам будет про свинг… И когда зритель втягивается в сюжет, когда назад пути нет, вдруг выясняется, что речь идет не о свинге, а о больных вопросах нашей жизни, нравственных вопросах. Ширвиндту пьеса понравилась, но после распределения часть актеров отказались репетировать: мол, не наш материал… Ширвиндт сделал новое распределение. Потом стали исчезать один за другим постановщики. Поговаривали, пьеса высмеивает те ценности, за которые в начале девяностых шли на баррикады, что пьеса антидемократична. В общем, извините за самонадеянность, но очень похоже на то, что происходило некогда с пьесами Булгакова. Так продолжалось два года, пока не появился режиссер Андрей Житинкин, поставивший спектакль быстро, жестко, четко, с лучшими актерами театра: Васильевым, Яковлевой, Рябовой, Вавиловым, Подкаминской…

Спектакль обругали практически все издания. Вообще, театральная критика, как и литературная, меня не любит. Кому ж понравится автор, способный общаться с публикой напрямую, минуя посредников-критиков, ведь я же их, по сути, без «гешефта» оставляю. И про «Контрольный выстрел» писали, что это ерунда в духе Софронова… Но сработало «сарафанное радио». «Хомо эректус» идет уже много лет по три-четыре раза в месяц, собирая полный зал, а зал-то в «Сатире» ого-го! Следующую мою пьесу, написанную специально для этого театра, поставил уже сам Ширвиндт, и «Женщины без границ» идут с тем же успехом, хотя и об этом спектакле тоже писали через губу. Но вспомните, сколько было восторженных рецензий на спектакли, которых давно уже нет, о которых все забыли, свозив на фестиваль и напялив «золотую маску»? А мои пьесы идут и по-прежнему собирают полные залы.

Один критик, видимо, человек небезнадежный, лет пять спустя после премьеры снова забрел на «Эректус» и, обнаружив овации переполненного зала, написал в том духе, что, видимо, с Поляковым мы что-то не поняли и надо бы разбираться всерьез. Вот жду — может, разберутся? Кстати, Ольга Аросева на художественном совете сказала об «Эректусе» удивительную вещь, мол, мы ждали такую вот нашу, «сатировскую» пьесу столько лет, а когда нам принесли, мы ее сначала не узнали, даже автора обидели. С таким вот «неузнаванием» я много раз сталкивался…

— Недавняя премьера на Малой сцене ЦАТРА — спектакль по вашей пьесе «Одноклассники». Пьеса написана в лучших традициях российской драматургии, заставляет вспомнить «Традиционный сбор» В. Розова. Но в ней больше горечи, очень точно показана фактура сегодняшней жизни, рассказано о нас. А нечасто удается стать свидетелем такого серьезного и горького разговора о нашем времени.

— Сценическая история «Одноклассников» тоже началась с «неузнавания». Эту пьесу я таскал в голове очень долго, никак не мог найти ход, который придал бы «традиционному сбору» иное качество. Все встало на свои места, когда я понял, вокруг кого именно собираются одноклассники. Афганец-калека Ванечка Костромитин. Это не комедия — драма, даже мелодрама с отчетливой гротескно-сатирической линией, что близко к стилю моей нынешней прозы. Вероятно, в предыдущих своих комедиях я высмеялся досыта. Интересно, что большинство моих пьес сначала ставились в Москве, а уж потом шли по России. Тут все случилось наоборот, худруки столичных театров, буквально рыдавшие в своих интервью об отсутствии в их репертуарах современных пьес, способных увлечь зрителя, «не узнали» «Одноклассников»: одни — идеологически, другие — эстетически, третьи — на всякий случай… Смущала откровенная отсылка к традиции, жесткий реализм, жгучие насмешки над «священными коровами новой России»… Все уже привыкли к тому, что актер в постмодернистских пьесах играет словно понарошку. Эта приблизительность существования так же фальшива, как принудительный оптимизм советского театра. Интересно, что директора театров пьесу очень хотели, понимая: это гарантированные аншлаги, но наши столичные худруки не желали «грузиться» даже ради аншлагов. Лучше еще одного Куни поставить или в очередной раз Чехова перелицевать… А про то, что в России имя и авторитет театру всегда создавала именно современная драматургия, они лукаво подзабыли. И Гоголь, и Островский, и Чехов, и Булгаков, — все они когда-то были остро современными драматургами.

А вот в провинции «Одноклассников» сразу узнали. В Тобольском театре, которым руководит С. Родченко, даже на две недели продлили сезон — столько было желающих увидеть спектакль, поставленный В. Медведевым. Схожая ситуация была и во Владикавказе в театре имени Вахтангова. Там пьесу поставил худрук В. Уваров. Обе постановки, по-моему, замечательные, хотя очень не похожи друг на друга… Сейчас «Одноклассники» пошли широко по стране, только в ближайшее время у меня несколько премьер. Почему я сразу, спросите, не отдал пьесу в театр Российской Армии? Сам не понимаю… С Борисом Афанасьевичем Морозовым знакомы давно, вели переговоры о постановке «Халам-бунду», но МХАТ им. Горького опередил. Да и тематически вещь близка театру. Какое-то затмение! Но вмешался его величество случай, мы случайно где-то столкнулись, и Морозов спросил: есть новая пьеса? Я в тот же день отправил, а он наутро позвонил и сказал: «Берем и ставим немедленно!» Потом в процессе работы Борис Афанасьевич мне признался, что двадцать лет после «Смотрите, кто пришел!» Арро не ставил современных драматургов — ждал именно такой пьесы…

Нам обоим очень интересно поколение сорокалетних, ведь именно по ним прошел страшный социально-нравственный разлом девяностых. Они выросли и сформировались в СССР при советской власти, а живут в другой стране и при общественно-политическом устройстве, название которому еще никто внятно дать не смог. На долю их поколения выпал Афган. Они готовились к одному, а потом вынуждены были ломать себя, приспосабливаться, приноравливаться к новой жизни. Кто-то сумел выстоять, найти свое место в жизни, кто-то сломался. Известно, что надежды и действительности часто не совпадают. Как говорит одна из героинь: «Мне иногда кажется, что жизнь — это какое-то специальное издевательство над юношескими мечтами!» Мне хотелось, чтобы выросшие одноклассники совокупно представляли собой миниатюру нашего общества. Отсюда учительница, еле сводящая концы с концами, поэт, ставший бомжом, хулиган, сделавшийся олигархом, королева красоты, пошедшая по рукам. Отсюда же батюшка, экстерном сдавший экзамен перед рукоположением, эмигрант, рванувший аж в Австралию… И конечно, конечно, Ванечка, гордость класса, афганец, беспомощный инвалид, «героический баклажан»…

— А какие у вас взаимоотношения с Минобороны?

— Я заместитель председателя Общественного совета при Министерстве обороны России. А возглавляет Совет Никита Михалков. Совет делает, кстати, много полезного… Сейчас, например, по моему предложению выпускает серию книг для гарнизонных библиотек…

— А в этой серии выходит Ваша повесть «Сто дней до приказа»?

— Нет. И не будет.

— Это принципиальные чьи-то соображения?

— Боюсь, что да… Видимо, в этой повести, написанной тридцать лет назад и опубликованной двадцать три года назад в «Юности», я задел какие-то кастовые нервы… И вот — давно уже другая страна, другая армия, а «осадок остался»…

— А в Театре Российской армии у вас проблем с пьесой не было?

— У меня не было. А что было у руководства театра — не знаю… Вообще, военные театры — это уникальное явление нашей сценической культуры. Им сейчас трудно в финансовом отношении, но прежде всего нелегко потому, что в стране нет внятной государственно-патриотической идеи, на которую они, собственно, и призваны работать…