Созидательный реванш (Сборник интервью)

Писатель прежде всего сам должен хотеть, чтобы редактор с ним работал. А я знаю массу случаев, когда редактор перезванивает молодому автору и просит его что-то переделать, а в ответ слышит: «Делайте что хотите, я уже в другом проекте». Когда я был молодым литератором, подобные вещи назывались очень просто — халтура. Как-то раз во время застолья в Доме литераторов один из таких халтурщиков надписал и подарил мне свою книгу, а утром я проснулся и увидел, что она разорвана в клочья. Сначала я не мог понять, почему с вечера так поступил с подарком. А потом прочитал первую строчку и все понял: «Город Женева расположен на одноименном озере». Ночью эта строка привела меня, изрядно выпившего, в такое бешенство, что я не выдержал и разорвал эту фигню. На конкурсе «Большая книга» таких «Женевских озер», к сожалению, было большинство.

Что же касается моих творческих планов, то стоит заметить, что я один из самых востребованных драматургов. Только в московских театрах сейчас идет семь моих пьес, хотя большинство из них не вписывается в модель современного лабораторного театра и «новой драмы». Но это сопротивление и борьба за новое тоже в наших традициях. Сейчас мы репетируем новую пьесу «Одноклассники». Кстати, пока я ее не закончил, за роман не садился. Есть у меня в мыслях и новая пьеса, за которую я сяду, когда закончу «Гипсового трубача». Есть и наброски нового романа, задуманного очень давно.

— Недавно вы, как главный редактор «Литературной газеты», получили почетную премию в области печатных СМИ. Каковы сегодня темы, задачи и проблемы «Литературной газеты»?

— Да, действительно, в январе премию получили три сотрудника «Литературки»: я — как главный редактор, мой заместитель Леонид Колпаков и шеф-редактор отдела «Общество» Игорь Гамаюнов. И, по моему мнению, получили мы ее заслуженно, потому что нам удалось вывести газету из состояния клинической смерти. Когда я в нее пришел в две тысячи первом году, ее тираж составлял двадцать тысяч экземпляров, сегодня тираж — сто двадцать тысяч экземпляров. Мы отказались от группового подхода к проблемам литературы, который свойственен многим изданиям. В «Литературной газете» присутствуют все направления, как и должно быть. Кстати, такого же принципа, насколько я понимаю, придерживается и ваш журнал «ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ. Навигатор в мире книг».

Придя в газету, я никого не разгонял, несмотря на многочисленные советы, и тем самым сумел сохранить коллектив. Сейчас ведь как принято: новый редактор — новый коллектив. Бред! Газета должна быть полифоничной, но для этого такими же должны быть и сотрудники, мыслящие по-разному. Посмотрите, во что превратили тот же «Новый мир» заединщики-либералы. У нас иной принцип: на страницах «Литературки» легко сочетаются, например, Распутин и Ерофеев, что не считают для себя возможным большинство литературных изданий. Мы же даем весь спектр современной литературы. Да, мы можем в рецензии раскритиковать того или иного писателя или его произведения, но у нас нет фигур умолчания. А ведь именно так борется с неугодными писателями в «Знамени» та же Наталья Иванова. В упор не видит. Впрочем, этим она вредит больше всего себе. Кому нужен полуслепой критик?

Мы перестали делать газету для узкой тусовки и работаем для всей просвещенной России. При этом стоит заметить, что и читатели увидели эти перемены. Прорыв с тиражом произошел без каких-либо дотаций.

— Недавно в СМИ прошло сообщение о том, что на ваш дом в Переделкино напали неизвестные и жестоко избили вашу супругу. Что же все-таки тогда произошло на самом деле и что стало причиной этого преступления?

— Я уверен, что за этими событиями стоят те, кого не устраивает активная позиция «Литературной газеты», рассказывающей о разбазаривании писательского имущества. Нападение на мой дом — далеко не первая акция. И раньше били писателей из так называемой Группы сопротивления. В тот вечер жена, как обычно, долго читала, а потому уснула на первом этаже дома, я же был на втором, когда услышал шум. На мою жену набросились неизвестные, нанесли ей несколько жестоких ударов, в том числе и в лицо. При этом из дома ничего не взяли, хотя на тумбочке лежали деньги и ее украшения. Важно, что этот налет произошел накануне передачи документов о ситуации в Переделкино в прокуратуру. В настоящее время идет следствие…

— Как редактор «Литературной газеты» вы ежедневно получаете и просматриваете множество книг. А что читает Юрий Поляков не как редактор, а как человек?

— Я всегда читаю одновременно несколько разных книг. Например, сейчас это Игорь Шумейко «Десять мифов об Украине», Олесь Кожедуб «Иная Русь» об этногенезе белорусов, подаренный мне сборник стихов Евгения Рейна «Посвящение Бродскому», новый роман Пелевина, «История советского искусства» профессора Манина, биография Андрея Курбского из серии «ЖЗЛ» и еще что-то по мелочам. И, конечно же, вынужден был читать много текстов, номинированных на премию «Большая книга».

Но вот что интересно, когда я пишу художественные сочинения, мне очень тяжело читать чужую прозу, трудно выходить из своего мира и переформатироваться в другой. Поэтому романы-повести я чаще читаю в перерывах, а вот стихи, научную, историческую литературу и публицистику легко читаю в любое время. Они не мешают собственному творчеству.

О самом главном

— Что для вас театр?

— Театр для меня — это, прежде всего, осуществленная возможность поговорить с людьми о главном, о том — кто мы и зачем мы. Конечно, и в прозе, и в публицистике я говорю с читателем о том же. Но это как бы разговор с глазу на глаз. А в театре перед тобой в миниатюре все общество, ты можешь обратиться к коллективному разуму. Всерьез драматургией я занялся после сорока, когда был уже состоявшимся, успешным прозаиком. Я вдруг понял: есть особые зоны сознания, которые по-настоящему можно затронуть только со сцены. И в моем миропонимании тоже есть некие обретения, которые прозой и публицистикой никак не высказать.

Но входить в мою жизнь театр стал раньше, исподволь. «Табакерка», если помните, началась с «Кресла» — инсценировки моей повести «ЧП районного масштаба». В ленинградском ТЮЗе Стасом Митиным была поставлена и шла на аншлагах «Работа над ошибками». По просьбе руководителя «Александринки», великолепного актера Игоря Горбачева я засел за инсценировку все того же «ЧП», долго доделывал и переделывал. Но в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году спектакль запретили в день премьеры, когда по городу уже были расклеены афиши. Посчитали, что двух «ЧП» для одного Питера слишком много: на Ленфильме Сергей Снежкин завершал съемки одноименного фильма.

Практически все мои первые повести были инсценированы. Долгий «роман» тянулся у меня и с Андреем Александровичем Гончаровым, руководителем московского театра имени Маяковского, прекрасным режиссером, но человеком весьма осторожным. С восемьдесят девятого по девяносто первый год я по его просьбе работал над сценической версией повести «Апофегей», написал множество вариантов. Необходимость каждого варианта завлит с пушкинской фамилией Дубровский разъяснял мне с глубокой театроведческой задушевностью. Не сразу, но я понял, в чем дело: слишком жестко для тех времен в моей повести была показана цена власти, моральный крах хорошего человека, поставившего на аппаратную карьеру. В сентябре девяносто первого, после победы демократии, я примчался в театр, уверенный, что теперь-то можно все! Оказалось, нельзя. Слишком мягко, сочувственно, видите ли, я изобразил участь партаппаратчика. Надо жестче, наотмашь. А наотмашь я не умею. Спектакль так и не вышел…