Земные наши заботы

быстрее. Но сводке пока что дела нет до урожайности, в ней на первом плане

скошенные и обмолоченные гектары. И опять торопят тех, кто отстает, хвалят

тех, кто в сводке первый.

Понимаю человека, прямо не связанного с полем: он поторапливает, чтобы

завершилась работа быстрее, не всегда даже вникая в нее, а лишь плюсуя цифры

на бумаге. И хочется ему скорее до ста досчитать.

Понимаю, потому что меня тоже одолевало когда-то это азартное желание,

хоть и был я всего лишь руководителем среднего звена. Значит, напрямую был с

делом связан. Однако отлучишься с весеннего поля в контору, сядешь за отчеты

— тут-то и возникает оно, до того сильное и властное, что аж дух

захватывает, так и подмывает окончательный итог в отчете поставить и сказать

с облегчением и гордостью: «Все!» Именно в такие минуты, должно быть,

рождаются очковтиратели с липовыми сводками в руках: выполнили и даже

перевыполнили, и рекордный урожай обещаем!

Земледельцу тоже хочется выдохнуть это облегчающее слово: «Все!» Но перед

ним не бумага, перед ним поле и конкретное дело, за которым последует другое

дело, а то и множество дел. И выполнить их надо не как-нибудь не лишь бы

быстрее, а чтобы в итоге быть пусть и не с рекордным, но с хорошим урожаем.

И вот в конце года, когда урожай в закрома свезли и взвесили, оказалось,

что первые стали последними, а последних хвалить надо. И хвалят, но не очень

громко, словно произошла случайность, перепутавшая все карты.

— Нет, никакой случайности тут не произошло, — откликнулся председатель.

— Землю не обманешь, ей сколько отдашь, столько и получишь.

— Но, выходит, обмануть все же пытаются?

— То не землю, то нас, хлеборобов, хотят обдурить. Как говорится,

«вдарить под бока» норовят, чтобы мы вскачь пустились, чтобы отчитаться

быстрее. А для этого пример нужен. Тут-то как раз и выступают вперед те, кто

примером себя выставить согласен, есть такие любители. Понятное дело, пример

липовый. Однако он, как говорится, «в струю», он в отчеты и доклады

вставляется: работаем, мол, нацеливаем на скорейшее завершение. Мне тоже

хочется быстрее одолеть, да сдерживать себя приходится: не горячись, мол, не

на беговую дорожку вышел, тут на скорости не обскачешь, тут как в том

спортивном ориентировании на местности — и по сторонам надо глянуть, и на

карту, и про компас не забывай, иначе в спешке можно мимо цели махнуть.

— Но ведь спешат, о качестве забывая.

— Поэтому и топчутся кто на пятнадцати, кто на двадцати центнерах...

Помолчал председатель, потом подытожил:

— Тут, конечно, и наш брат председатель виноват Одни и хотели бы

самостоятельность свою отстоять, да не решаются, тем более при средненьких

урожаях. А другим и вовсе она не нужна, проще «волевую» команду исполнить —

и риска никакого, и ответственности меньше, и к тому же в любимчиках за

послушание ходят. Так оно, пожалуй, до тех пор и будет, пока правильный

критерий оценки не найдут, пока не скажут каждому хозяйству: твоя земля при

нынешнем ее состоянии и существующей агротехнике способна родить столько-то

центнеров зерна. Вот от нее, от этой цифры, как от нормы, и исходить потом:

превысил ее—молодец, не дотянул до нормы — плохой ты хозяин, не только не

улучшаешь землю свою но и ее возможности не

используешь. Вот тут председатель и подумал бы:

директив ему ждать из района или самому за дело

браться?..

2. И МАЛЫМ ДЕТЯМ ЗАБОТА

Осень в тот год выдалась прямо гибельная. В средней полосе России пришла она

после дождливого и холодного лета, задержавшего, созревание всех культур по

меньшей мере на месяц. Никогда еще не приходилось видеть мне на сбросившей

листья лещине недозревшие орехи: в начале октября они были еще молочными,

какими обычно бывают в июле. Не видел еще, чтобы дикие растения, лучше своих

окультуренных сородичей умеющие приноравливаться к погоде, так растерялись:

то цвести взялись под осень, то от листвы избавиться не подготовились, так и

замерзла зелень на ветках.

А уж с культурными растениями и вовсе беда. На месяц позже хлеб убирать

пришлось. В середине сентября еще цвела картошка и только начала

завязываться капуста. И на тебе: 29 сентября ударил десятиградусный мороз,

сковавший почву до самых клубней, не успевших постареть, заложить глазки.

Потом опять распогодилось. Да ненадолго — 10 октября снова заморозило и

выпал снег. Выпал и лег. «На день, на два», — говорили старики, повидавшие

на своем веку разные капризы погоды. Так и было всегда, первый снег не лежал

долго.

Ждали: вот-вот отпустит, растает. Но проходили дни томительного

ожидания, недели, кончился октябрь, ноябрь наступил — и ни одной оттепели. В

середине октября на полях появились снежные переметы и сугробы, будто в

разгар зимы. Снег на убранных полях и на неубранных. А убирать надо было,

пусть не сгодится что-то в пищу, на корм скоту пойдет.

Я сказал, ждали, что вот-вот растает. Но ожидая, не сидели. С утра до

вечера были в поле — добывали брюкву. Иного слова не подберешь, именно

добывали, выколупывая ее из мерзлой земли. С утра до ночи мотался Васильев

на газике — сам за шофера — по полям, по бригадам, где поговорит, а где и

станет на рядок. Хорошая, крупная брюква уродилась, только корешком в земле,

а сама вся сверху — будто шаров кто накатал целое поле. Быть бы до весны с

сочными кормами, да погода не позволила.

Мотался председатель по бригадам, скликал людей на разговор, который

длился не больше 10—15 минут. Рассказывал, сколько и чего осталось в поле,

что это означает для хозяйства и государства, как это отзовется в будущем

году при таком-то и таком-то исходе. Говорил не повышая голоса, не прибегая

ни к обещаниям, ни к угрозам. Говорил хозяин, глава большой семьи, который

за все в ответе. А так как семья еще не управилась с полевыми работами, то и

говорил озабоченно: что и как лучше сделать, чтобы быстрее управиться, куда

сложить, где забуртовать. В заключение лишь высказал надежду, что не

найдется ни одного человека, который просидит, в поле не выйдет.

- От нашего с вами старания, — сказал он, — будет зависеть питание

рабочих промышленности, жителей наших городов.

И люди не говорили речей с трибуны, не рассуждали, — некогда, — они в

один голос сказали: будем стараться. И видно было по сосредоточенным лицам,

что всю свою ответственность и без слов понимают, поэтому сделают все

возможное, чтобы спасти урожай.

— Да вашим людям цены нет, — сказал я председателю под впечатлением

увиденного.

— Бригадир вот только плох... Можно, конечно, снять его, да заменить

некем...

Возвращались мы в темноте, машину подбрасывало на колдобинах, заносило в

стороны. Федор Степанович вел газик и мучился: застарелый радикулит терзал

поясницу, заставлял напрягаться всем туловищем, а чтобы кочки меньше

отдавались в пояснице, выгибался в спине, будто какая-то невидимая сила,

затаившаяся под черным полушубком, покалывала его острием ножа. Временами

мне казалось: он беззвучно вскрикивает от боли. Отдохнуть бы ему,

полечиться, да где там, все некогда не до болячек.

А я сидел и думал: нет, не только умением хозяйствовать вывел он колхоз в

передовые, в правофланговые, но и умением с людьми говорить, людей

выслушивать. Ох как нелегко все это. Да, жилка хозяйственная должна быть,

без нее руководитель лишь вспять может, повести хозяйство или на месте в

середнячках годами топтаться. Но какая людям радость, если есть эта жилка,

если каждую копеечку в рубль умеет превратить, но лишь в этом и смысл жизни