Земные наши заботы

мира.

Еще недавно бытовало в народе наставление: «Держи гусей, чтобы и малым

деткам была забота». Сейчас эта мудрость кажется нам старомодной, и мы,

натерпевшиеся разных жизненных невзгод, дружно избавляем деток, и не только

малых, от любых обязанностей, требующих физических усилий: «Пусть погуляют!»

Будто это они, а не мы, недоедали, становились к плугу в 14 лет и по этой

причине нуждаются в нашей жалости, в поблажках и баловстве. Потом мы так же

дружно сокрушаемся, глядя на слоняющихся парней и девчат, мечтающих всю

жизнь быть отдыхающими.

Все имеет начало — река, дорога, человеческая жизнь. И стремится все

только вперед: родники к реке, тропы к дорогам, человек к познанию большого

мира. Ребенку хочется подрасти быстрее, чтобы добраться сначала до поворота

тропы, потом до излучины реки, за горизонт взглянуть, где конечно же немало

тайн.

Мальчишке было семь лет, когда ему доверили присматривать за стайкой утят

— на пруд их водить. И пушистые утята, казавшиеся ему чудом, привели его к

неожиданным радостям и находкам, о которых он будет помнить всю свою жизнь.

Человек этот — Жан-Анри Фабр, ставший великим натуралистом!

Другой мальчишка в другое время взял горсть пшеницы — и вдруг... нет, не

понял, а скорее почувствовал, как чувствуют боль или радость, что в его

мальчишеских руках — жизнь... И тоже стал знаменитым. Знаменитым хлеборобом!

Кто не знает сегодня Василия Макаровича Чердинцева, прославленного

оренбургского комбайнера, намолотившего за жизнь свою десятки тысяч тонн

хлеба, воспитавшего и детей своих, как и многих сельских мальчишек, такими

же преданными хлебному полю.

Каждую весну Василий Макарович выходит в поле старшим сеяльщиком, призвав

на свой, агрегат мальчишек и девчонок. Он трудится весь световой день, они —

посменно, по часам. Мог бы и не канителиться с ними, мог бы сформировать

звено из опытных сеяльщиков, но надо же и подростков к труду приучать. Надо

о хлебе заботиться, но не меньше — о подрастающем поколении. Да, он

счастлив: его дети связали жизнь свою с землей. Но не во всех же семьях отец

— механизатор, который исподволь научит всему, даст посидеть рядом с собой в

кабине трактора, порулить, а то и поработать, пока начальство не видит.

Официально подросткам работать на машинах нельзя, даже стажерами, под

руководством опытных наставников.

— Создается нелепое положение, — вслух размышлял по этому поводу Василий

Макарович. — До 18 лет человеку не доверяем трактор. В 18 лет его призывают

в армию, и мы вручаем ему сложнейшую ракетную технику. До 18 лет человеку

вольно, а скорее невольно внушаем неверие в свои силы, способности, и это

внушение укореняется во всем его существе. В нем зарождается сомнение;

кажется ему, что сам он ничего не может создать собственными руками.

Василий Макарович говорил, а я думал вот о какой закономерности.

Чердинцев-старший начал свой самостоятельный трудовой путь еще подростком.

Его сыновья, вовсе не ради хлеба насущного, сели на комбайн, по левую от

отца руку, тоже в 12—13 лет. И приходилось им просыпаться с петухами.

— Будить-то было жалко в рань такую, — вспоминает сейчас Аграфена

Ивановна Чердинцева. — Дите же еще. А бывало, только на плечо руку положишь

— уже на ногах. Сядет с отцом в мотоцикл — так бы и выхватила: не по грибы

же едут. А попробуй не разбуди или слово скажи, чтобы не ехал, отдохнул —

где там, будто на комбайн тот медом его приманили.

Василий Макарович убежден: трудовое наставничество должно начинаться в

семье. И не сразу с работы на тракторе или комбайне, а задолго до этого.

Как-то в разговоре он выразился так:

— У наших детей — что у мальчишек, что у девчонок, — не оставалось

времени для праздного шатания. По дому помогали, вязали, шили, ремонтировали

что-нибудь, в саду копались, рисовали, стирали, читали. — Помолчал, подумал,

добавил: — И вроде бы не заставляли, но и не говорили: пусть побегает, еще

успеет наработаться. Вот они и не боялись труда, и ценили каждую свободную

минуту.

Говорят: счастлив тот, кто построил дом, вырастил сад, воспитал детей.

Василий Макарович дом построил, сад вырастил, детей воспитал. Пятерых

воспитал. Но он уточнил с шутливой улыбкой:

— Трех на путь наставляла жена моя Аграфена Ивановна, потому что с

дочками ей сподручней заниматься, а уж с двумя хлопцами я «воевал».

Василий Макарович куда-то по делам отлучился, я спросил Аграфену

Ивановну:

— Где ж ребята ваши, что-то не видно никого в доме? — Спросил, а сам

подумал: разъехались, наверно, кто куда.

— Сейчас скажу, — охотно откликнулась она. — Значит, так, первая у нас

Лена, она закончила сельскохозяйственный институт... — Посмотрела на меня и

уточнила: — На экономфаке училась, сейчас главным экономистом работает в

колхозе. Нет, не в нашем, в другом районе. — И взгрустнула: далековато все

же. — Ну, Гришу знаете, должно быть. Он тут, как пришел из армии, так с

отцом все соревнуется, да пока никак, не поддается наш отец. Этот заочник

агрофака. И живет тут же, неподалеку, своим домом, своей семьей.

Мать остается матерью. Что из того, что сын ее бывал и членом

Центрального Комитета комсомола, что он кавалер ордена Трудового Красного

Знамени и многие величают его по имени-отчеству. Для нее он просто Гриша.

— Другая дочка, Таня, тоже сельскохозяйственный институт окончила, в

плановом отделе работает. Здесь, в Сакмаре. А двое еще учатся. Нет, не в

школе, веселей бы было, когда в школе. В сельхозинституте оба. Саша, сын,

Александр значит, на третьем курсе, на агронома учится. А Маша на первом.

Эта, как и сестры, экономистом будет... Кажется, все. Пятерых я назвала?

Все, значит, весь пятерик.

Мне захотелось успокоить Аграфену Ивановну: мол, приедут скоро на

каникулы, веселее будет.

— Да уж, как же! — проговорила она с улыбкой. — Может, Маша и посидит

дома немного. А про Александра и говорить нечего. Как приедет, так в поле,

комбайнерить. Теперь-то он самостоятельно работает, а до этого у отца за

штурвального сколько лет был! С тринадцати, кажется, на годок позже Гриши.

Не брали все. Гриша, точно помню, в одиннадцать все лето с отцом в поле

пробыл, но больше приглядывался да подсоблял кой в чем. А уж в уборочное

звено отец взял его на следующее лето, когда двенадцать исполнилось. В тот

год они скосили и обмолотили больше тысячи гектаров, обогнав Шелкоусова

Ивана Никитича. Вместе с отцом и на целину помогать ездил тем летом. С той

поры и газетка хранится, в ней Гришина карточка.

Да, я видел ту газету от 1 сентября 1963 года, видел в ней и фотографию

ученика 7-го класса Гриши Чердинцева. И подумал: сколько бы раз потом ни

писал он свою автобиографию, будет вспоминать и это победное лето, и первую

пробу своих сил, и первый свой экзамен на хлебороба...

Пройдет несколько лет. Григорий окончит школу, вместе с аттестатом

получит удостоверение тракториста и комбайнера, станет колхозным

механизатором. Не помощником, не штурвальным поднимется на комбайн в страду

— комбайнером! Поднимется с учеником, таким же юным помощником, как и сам

был недавно. Окинет нетерпеливым, гордым взглядом хлебное поле и дерзко

подумает: «Ну, батя!..»

Есть, есть такие счастливчики, у которых отец или брат — механизатор! О

них в газетах пишем, они — юные пахари — на конкурсах побеждают, в слетах

участвуют, в жатву они гордо стоят за штурвалом комбайна.

— Вы, журналисты, о них пишете, — с укором сказал Мне там же, на

Смоленщине, инспектор областного совета профсоюзов, — а мы вырезаем ваши

заметки и — председателю названного колхоза: плати штраф...