Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата

Более того, по мере укрепления советского общества и роста потребностей советских людей росло их стремление обзавестись высококачественными товарами, производи­мыми на Западе, подражать западным стандартам в быту, в оформлении домашнего интерьера. Особенно сильным такое желание было в трех прибалтийских республиках, со­хранивших многие традиции западноевропейской жизни и контакты с Западом, позволявшие им поддерживать такой стиль в быту. В свою очередь, многие советские люди, при­езжавшие в Прибалтику на отдых или по иным причинам, видели в прибалтийском стиле быта пример для подража­ния. При этом обоснованная потребность в качественных товарах и услугах, хорошо организованном быте нередко приобретала господствующее место в системе ценностей людей. В советской печати все чаще стали говорить и пи­сать о «вещизме», или, говоря словами писателей-фанта­стов А. и Б. Стругацих, о «хищных вещах века».

Культ потребительства и связанная с ним заземлен- ность интеллектуальных интересов, моральных ориенти­ров и духовных ценностей проявлялись в нетребователь­ности к себе и своему поведению в обществе, трудовом коллективе, семье, эгоцентризме и преувеличении собст­венных достоинств, а то и моральной распущенности. В стране росло число разводов, наносивших непоправимый урон психическому и даже физическому состоянию быв­ших супругов, особенно их детей, быстро увеличивалось потребление спиртных напитков, особенно крепких.

Даже быстрое движение значительной части населения вверх по социальной лестнице, превратившее бывших ма­лограмотных крестьян в городских квалифицированных рабочих, служащих или ученых, имело свою теневую сто­рону. Приобретение свидетельств об окончании различ­ных учебных заведений рождало нередко иллюзию все­знайства. Владея узкоспециализированными знаниями и лишь поверхностными представлениями о природе и об­ществе, те, кто гордо именовал себя «интеллигентами», зачастую пытались судить и рядить по всем вопросам жизни, не замечая банальности своих рассуждений и того, как они принимали вздорный вымысел или дремучие предрассудки за последние достижения науки. Нежела­ние же признаться в собственном невежестве приводило к упорству в приверженности к нелепейшим идеям, каса­лись ли они медицины или истории. В силу этого те, кто именовал себя интеллигентами, зачастую особенно ак­тивно распространяли вопиюще лживые росказни на темы истории.

Повышение социального статуса зачастую сопровож­далось не усилением требовательности к себе, своей роли в обществе, на работе и в семье, а любованием чис­то внешними сторонами своего нового положения, появ­лением гипертрофированной спеси выскочек, презрения к тем, кто якобы «отстал» от них. На этой почве развивался социальный и профессиональный снобизм, а нередко воскрешались и националистические предрассудки. Го­рожане в первом поколении нередко третировали кресть­ян, особенно выходцев из национальных меньшинств, приписывая им «тупость» и «дикость» нравов. Служащие высмеивали «вечно пьяных» рабочих, не замечая собст­венной склонности к неумеренному питью. Лица умствен­ного труда, преувеличивая значимость своих знаний, с презрением издевались над «глупостью» всех и вся, а осо­бенно начальства.

Все эти негативные стороны советской жизни проявля­лись и в Прибалтике. Снобизм тех, кто сравнительно не­давно вошел в ряды горожан и интеллигентов, рождал презрение к рабочим, прибывшим на работу из других республик страны, а потому приобретал националистиче­ский характер. Ограниченность же духовных и интеллекту­альных горизонтов воинствующих обывателей рождала у них, как это обычно бывает, одержимость мыслью о том, что все дурные стороны жизни объясняются присутствием в их окружении «отсталых» и «неразвитых», «диких» и «грязных» людей иной национальности.

В то же время, как это характерно для всех социальных выскочек, запредельное презрение к тем, кто, по их пред­ставлениям, был «ниже» их, сочетался с постыдным пре­клонением перед теми, кто, по их представлениям, был «выше» их. Зная заграничную жизнь по отдельным това­рам, восторженным рассказам поверхностных наблюда­телей или откровенному вранью радиоголосов и иной пропаганды, не имея понятия о сложности и противоречи­ях западного общества, о его моральных, социальных, ку­льтурных изъянах, социальные выскочки слепо восхища­лись западными странами, не допускали ни слова критики в их адрес и старались по-провинциальному подражать западному стилю.

Обывательские настроения, о которых нередко с беспо­койством говорили на съездах партии руководители при­балтийских республик, были широко распространены в СССР и за пределами Прибалтики. Незаметно происходила эрозия социалистической морали, которая вытеснялась ценностями аполитичного обывателя, корыстного, себялю­бивого, самодовольного и ограниченного. Вера во всеси­лие личного интереса, отторжение приоритета обществен­ных ценностей, невнимание к положению тех, кто особенно нуждается в общественной поддержке, неизбежно вели к возрождению прокапиталистических настроений.

Одновременно по мере роста спекуляции «дефицитны­ми товарами» и хищений государственной собственности в советском обществе медленно, но верно стала склады­ваться «теневая экономика» со своей «подпольной буржу­азией». В этой социальной среде складывались идейные и моральные установки, глубоко чуждые социалистическим. Вместе с «теневой экономикой» в социалистическом об­ществе развивалась и «теневая идеология». В ходе конф­ронтации с официальной идеологией она бросала вызов принципам социальной справедливости. Медленно, но верно представители этого слоя стремились взять управ­ление страной в свои руки.

Эти настроения получали поддержку из-за рубежа. За­падные радиостанции предлагали советской молодежной радиоаудитории продукцию массовой культуры, которую она не получала в СССР. Западные публикации, распро­странявшиеся в СССР, создавали яркое красочное пред­ставление о мире западного потребления. Одновременно советским людям предлагалась альтернатива решения проблем потребления с помощью смены общественно- политического строя. К этому выводу упорно, умело и в течение нескольких десятков лет подводила антисовет­ская пропаганда радиостанций «Голос Америки», «Свобо­да», Би-би-си и других, вещавших на СССР на языках всех союзных республик. При этом чисто потребительские цели облекались в красивые фразы о борьбе за свободу и демократию.

При поддержке Запада в СССР создавались диссиден­тские группы, часть которых выдвигала задачу реставра­ции капиталистических порядков. Правда, их численность была невелика — не более нескольких сотен человек. Но их деятельность широко освещалась на Западе, создавая впечатление, будто речь идет о многомиллионном движе­нии протеста. Такие группы действовали и в Прибалтике.

Рост подспудных антисоветских настроений во всем Советском Союзе под влиянием этих факторов усугублял­ся в Прибалтике историческими особенностями развития этого региона. Физическое уничтожение и бегство из трех республик сотен тысяч сторонников Советской власти по­сле поражений в 1918—1920 годах, преследование ком­мунистов и других левых в 20—30-х гг., новый исход из Прибалтики и уничтожение сотен тысяч сторонников Со­ветской. власти в годы гитлеровской оккупации в 1941 — 1945 годах, а затем — бандитского террора в 1944—1952 годах сильно уменьшили ряды тех, кто был го­тов активно защищать социализм. Более того, масштабы прибалтийских республик, не позволявшие людям обрес­ти анонимность, делали многолетний моральный террор против сторонников Советской власти особенно эффек­тивным. В дальнейшем же сказывалась инерция террори­зирования тех, кто выступал за советский строй.

В то же время немалое воздействие на общественное сознание оставили буржуазные и шовинистические идеи 20—30-х годов, нацистская идеология 1941 — 1944 годов, националистические призывы антисоветского подполья с середины 40-х до начала 50-х годов. Это идейное насле­дие особенно успешно развивалось на почве национали­стической спеси, ненависти к инородцам, сильно унаво­женной расизмом, зоологической ксенофобией и культом бюргерских ценностей. Парадоксальным образом потом­ки тех, кого веками иностранные угнетатели, немецкие ба­роны и бюргеры, польские и шведские помещики трети­ровали как «быдло», теперь, получив высшее образование в советское время и став частью советской интеллиген­ции, претендовали на принадлежность к «избранным», стоящим на недосягаемой высоте над «грязными и дики­ми простолюдинами». В сознание людей внедрялись мифы об извечной культурной пропасти между эстонца­ми, латышами и литовцами и «дикими» русскими. Утверж­далось, что, в отличие от русских, народы Прибалтики тру­долюбивы, аккуратны, чистоплотны и вежливы, а русские и другие народы СССР — ленивы, неряшливы, грубы и много пьют. Утверждалось, что в СССР лишь народы При­балтики умеют создавать удобные и комфортные условия в домах, а это является чуть ли не главным признаком ци­вилизованности. Отставание же от Запада в сфере по­требления объяснялось исключительно тем, что народы Прибалтики лишены возможности развиваться самостоя­тельно, что русские и другие народы, в силу своей «отста­лости», навязали эстонцам, латышам и литовцам «нециви­лизованный» путь развития.