После Чернобыля. Том 1

    ...Мастер электроцеха Василий Иванович Иолз после взрыва убедился, что турбогенератор “разгрузился”. Проверил состояние трансформатора, остального оборудования, которое было в его ведении. Оно оказалось обесточенным. Поднялся на БЩУ-4 и оттуда с мастером Г.В. Лысюком отправился в комнату мастеров, чтобы в случае пожара вынести документацию. А по пути около щита еще разобрали завал: упавшие панели машзала повредили рабочий и резервный трансформаторы, обеспечивавшие энергией третий и четвертый энергоблоки. Четвертый блок лишился электропитания совсем. А третий еще мог работать, но остался без резервного питания.

   — Такое положение недопустимо,— поясняет начальник электроцеха А.Т. Зиненко — Электропитание необходимо в полной мере — и старший мастер электроцеха Н.В. Гриценко взялся его восстанавливать. Он тоже знал, что в машзале — “не мед”, что там радиационные уровни достигают трехсот рентген в час и более, что там возможен “прямой прострел” излучений. Над головой сквозь дыры в кровле, просвечивающие столбы пыли — звездное небо. Но эта “идиллическая” картина как раз и означала наибольшую опасность. Знал и то, что остановленные энергоблоки №1, 2 и 3 получают электроэнергию только от резервного питания. Никто не приказывал ему эту работу выполнять. Он, наконец, сам мог послать туда любого работника цеха. Но — пошел. Поднял трос. Включил трансформатор.

   Сразу ничего не почувствовал. Лишь часа через два, идя по станционному двору, сказал кому-то рядом: “Почему-то здание АБК (административно-бытовой корпус) то отдаляется, то приближается...” Его отправили в шестую больницу, потом совсем запретили работать в атомной энергетике — и он ушел в вахтовый поселок Зеленый мыс кладовщиком, чтобы не расставаться с ЧАЭС. Но по-прежнему друзья часто звонили к нему в поселок, просили совета, консультировались.

   — Он никогда не сможет уйти из отрасли,— сказал Луговой — Ведь мы с ним вместе пускали еще первые в мире энергоблоки ТЭС по 800 мегаватт на Славянской, потом на Углегорской ГРЭС.

   Позднее несколько человек работали старшими мастерами в электроцехе, а равного Гриценко не было. Многих рабочих он обучил. Многим людям отдал частицу своей души этот хороший человек. И ни разу он не использовал даже в малой толике служебное положение своего брата Анатолия Васильевича Гриценко, заместителя Министра энергетики и электрификации Украины.

   Руководителей станции и начальников цехов, которые в ту ночь были дома, вызывал автомат (помните — “АЗ-5 на четвертом блоке”) или они сами среди ночи звонили друг другу. Например, начальнику РК-3 Грищенко жена Чугунова сообщила, что мужа в 2.00 вызвали на станцию — и Грищенко поехал тоже, хотя вызова и не получал. Заместителю начальника электроцеха Юхименко в 2.00 сообщили с АТС по телефону специальным сигналом Гражданской обороны “общий сбор”. В 3.15 он прибыл и получил приказ о сборе группы электроцеха. Оповестил своих людей, а сам начал выяснять состояние электрооборудования и обеспечивать его электроэнергией. Теперь станция стала называться зоной строгого режима.

   Заместителя начальника цеха ТАИ (телемеханики, автоматики и измерений) Трахтенгерца почему-то не оповестили. В 6 утра он вышел на балкон своей квартиры, увидел отъезжающие к АЭС автобусы и сам отправился на станцию.

   Начальник Чернобыльского участка предприятия “Смоленскатомэнергоналадка” И.П. Александров, услышав сигнал “общий сбор”, уже в 2.30 прибыл на станцию, явился в распоряжение начальника гражданской обороны и получил распоряжение отправиться на БЩУ-4, чтобы помочь там начальнику реакторного цеха №2 А.П. Коваленко в разборе ситуации. Выполнив это поручение, получил другую команду — от руководителя работ СГИСа Л.К. Водолажко — перейти на БЩУ-3 Проработал до конца смены и в 15 часов вернулся в город для организации похорон скончавшегося Шашенка. А ведь сам И.П. Александров был здесь в командировке и подчиняться всем этим приказам не обязан.

   ...Вспоминает начальник смены блока реакторного цеха N91 Кучеренко: “Зашел за указаниями к своему начальнику Ситникову — его не было на месте. Пошел в бомбоубежище. Там оказалась масса народу. Кое-кто в состоянии шока. Отрешенные лица. Остановившийся взгляд. Кое-кто спит. Некоторые ходят, пошатываясь: контузия. Там же, в бункере расположился штаб — увидел директора станции, его заместителей, военных.

   Авария дала начало новому летоисчислению на Чернобыльской АЭС: “до” и “после”. Когда в 86-м говорили, что этот человек работает здесь “с первого дня” или “с самого начала”, то, скорее всего имелось в виду — с ночи аварии. Кучеренко работал и “до”, и “с тех пор”... Он не уезжал. Он считает это вполне естественным.

   Его непосредственным начальником был А.А. Ситников. Он приказал Кучеренко вывезти семью. “А сам — как хочешь”: не приказал и не уговаривал вернуться на станцию — никто никого там не уговаривал. Кучеренко поторопился детей вывезти к теще в Ново-Воронеж и тут же вернулся. Что им руководило? “Нас так воспитали, мы были внутренне еще до аварии готовы никогда не покидать свою станцию в беде. В мозгу был такой четкий расклад. В инструкции написано, что с нами может произойти и как следует действовать. То есть все оставшиеся знали, на что шли и четко понимали степень риска. Потому не испугались. Мой отец — школьный учитель. Он мне говорил, что, оступившись, человек не всегда способен предвидеть последствия. Но может потерять человеческое лицо. Мы все понимали, что нас ждет “доза”. Одновременно я понимал, что, спрятавшись, буду чувствовать себя идиотом”.

   На должность начальника смены блока без отрыва от постоянной работы учатся три года. В конце периода можно около трех месяцев поработать дублером, что и делал Кучеренко. Это как бы послабление сравнительно с обычным трудовым режимом. Кучеренко знает свои блоки “насквозь”. Утром 26-го, подъезжая к станции, он сразу понял, что произошла трагедия. Воспользовавшись правом свободного пропуска, часа четыре ходил по станции — смотрел.

 * * *

   Именно турбинистов ночной смены второй очереди ЧАЭС следовало бы благодарить за то, что в самом машинном зале, где и установлены турбины, не разгорелся пожар, а следом огонь не перекинулся на остальные три энергоблока станции.

   Передо мной объемистая записка Р.И. Давлетбаева, в настоящее время — специалиста первой категории “Росэнергоатома”, а в тот период заместителя начальника турбинного цеха по II очереди — ответы на вопросы какой-то анкеты. По ходу текста Разим Ильгамович обводил траурной рамкой фамилии тех из виденных им эксплуатационников в ночь на 26 апреля 1986 г., кто вскоре погиб в результате переоблучения. Из турбинистов — B.C. Бражник, К.Г. Перчук, Ю. Вершинин, А. Новик.

   Машинный зал был единым для всей ЧАЭС. Это — гигантское помещение длиной 840 м, шириной 151 м и высотой 31 м. В нем размещалось 8 турбогенераторов (ТГ) — по два на энергоблок — и множество другого оборудования. ТГ № 7 и 8 были частью четвертого энергоблока, на котором в тот момент проходили испытания. Сразу по их завершению должен был начаться капитальный ремонт. Испытания как бы вклинились в этот график, хотя и они были запланированы.

   В соответствии с правилами технической эксплуатации (ПТЭ) перед каждым капитальным ремонтом проверяется состояние турбин и их систем. Их состояние не вызвало опасений. ТГ-7 следовало остановить. Испытания же касались ТГ-8. Давлетбаев лично контролировал проверку ТГ и за сутки спал всего часа четыре. К утру 25 апреля ТГ-7 был остановлен. Но эксперимент по разным причинам затянулся. В машзале делать было нечего, и Давлетбаев ушел на блочный щит управления (БЩУ-4) заполнять производственный журнал для следующей смены. Поэтому он оказался свидетелем по сути самых острых событий, связанных с этим злосчастным экспериментом. Но описывает в основном то, что имеет отношение к его хозяйству. И начинает рассказ с периода, предшествовавшего взрыву.

   Он видел, как начальник смены энергоблока (НСБ) А.Ф. Акимов подошел к каждому оператору и, в частности, приказал старшему инженеру по управлению турбиной (СИУТу) И. Киршенбауму по команде закрыть пар на турбину, что тот и сделал. Выполнили свое и другие операторы, в частности, Л. Топтунов нажал на реакторную кнопку АЗ-5, то есть на “стоп”...