После Чернобыля. Том 1

    В мирное время трудно было бы даже представить, что обычно спокойный, рассудительный и исключительно трудолюбивый тридцатилетний Костя Перчук способен принимать решения с такой невероятной скоростью, просто молниеносно. Да обоих гренадерами не назовешь, среднего роста, крепкие парни. Разве вот Перчук постройнее и пошустрее, а Бражник — пополнее, медлительнее. Но в серьезную минуту повели себя одинаково мужественно.

    ...В машзале дышать было трудно. В воздухе — много пыли, воздух влажный, язык и горло пересыхают, пахнет озоном. В тот момент люди еще не осознавали, что через проломы в кровле сверху падают и куски графита из разрушенного реактора, частицы ядерного топлива. Озон относили на счет электрических разрядов в кабелях. На БЩУ-3 НСБ Ю.Э. Багдасаров сообщил Р.И. Давлетбаеву, что на деаэраторной этажерке и теплофикационной установке сработала сигнализация о повышении радиоактивности, и он дал распоряжение машинистам-обходчицам Бахрушиной и Гора удалиться в сторону первой очереди станции. Там же Разим Ильгамович увидел сидящего на полу Бражника и взял его с собой.

   От Багдасарова к тому времени узнал, что и на БЩУ-3 около 100 мкр/сек, в воздухе радиоактивные аэрозоли, и надо надевать “лепестки” для защиты органов дыхания. Чуть позднее дозиметрист на БШУ-4 сообщил, что от Давлетбаева зашкаливает прибор, надо сменить одежду. (В больнице стала известна его доза — 400 бэр.) Напомним, приборы были довольно слабые, до 1000 мкр/сек. Но и по ним получалось, что разрешенная аварийная доза в 10 бэр может быть набрана за три часа. А по Правилам радиационной безопасности (ПРБ) право на работу в таких условиях полагается согласовать с директором или главным инженером АЭС. Но на это не было времени, как и некогда было ставить заграждения вокруг особо опасных участков машзала, которые рекомендовала инструкция. Никто не ушел и теперь.

   Давлетбаев обошел ТГ-7 с “передка”. В районе ячейки манометров системы регулирования вверх фонтаном било масло из поврежденной трубки. Чтобы остановить насос аварийной кнопкой, побежал вниз. К сожалению, аварийные комплексы с портативными радиостанциями и комплектом изолирующих материалов, предназначенных для подобных случаев, оказались завалены и недоступны.

   Пробегая по лестнице, увидел на отметке +5,0, как из разрушенного дренажного трубопровода выливалась широкая струя масла и растекалась на отметке 0,0, затем масло сливалось в подвал. Из-за завалов к аварийной кнопке подойти не удалось, к тому же было скользко, много пыли и дыма, не хватало света. Он раскатал пожарный рукав, бросил на пол и, связавшись из телефонной будки с БЩУ-4, приказал Киршенбауму дистанционно отключить маслонасос. Одновременно сообщил НСБ А.Ф. Акимову, что Ю.В. Корнеев вытеснил водород из генератора ТГ-8. Акимов ответил, что информацию понял и сообщит электрикам — это их хозяйство.

   Чуть позднее на БЩУ-4 из здания первой очереди станции позвонил НСТЦ П. Егоров, спросил, не требуется ли помощь. Багдасаров сказал, что нет. Там уже были с первой очереди начальник реакторного цеха В.А. Чугунов, заместитель главного инженера А.А. Ситников, заместитель начальника реакторного цеха Орлов. Они стояли в кружок и активно обсуждали, что делать дальше. Прибыла и небольшая группа турбинистов во главе с С.В. Акулининым. Дело себе они нашли. После этого врачи разрешили Акулинину работать только в общественных организациях станции. Вообще, после аварии все члены профкома, парткома и комитета комсомола ЧАЭС — это “выгоревшие” той ночью специалисты, не захотевшие уезжать.

 * * *

     Примерно в это время на БЩУ-4 услышали сигнал вызова. Но на запрос, в чем дело, никто не отвечал. Сигнал шел с отметки +24,0 и не прекращался. Тогда “по нему” пошли, будто держась за невидимую нить. По дороге увидели Петра Паламарчука, который тащил на себе умирающего Шашенка. Это был его подчиненный. Паламарчук не знал о сигнале. Он сам догадался, где искать товарища. Уходил в разведку несколько раз, отыскивал проход, и... обнаружил потерявшего сознание человека, лицо которого узнать было невозможно.

    Шашенок в удаленном месте контролировал параметры оборудования по программе. Над ним, на отметке +27 обвалились перекрытия, разорвало узел питательной воды — и кипяток хлынул вниз. Предполагают, что он нажал кнопку, желая обозначить разрушенное помещение и свое местонахождение.

    Его вынесли во двор станции уже при смерти. То была первая печальная группа, которая вышла с АЭС. В этой группе был Н.Ф. Горбаченко. Вскоре его и Паламарчука товарищи увидели в московской “шестерке”. (Доза Паламарчука — около 400 бэр. Он после продолжительной болезни работает в Москве.)

    К этому времени многие, в том числе и Давлетбаев, испытывали большую слабость, была рвота. Многие были уже госпитализированы, в основном почти принудительно, так как отказывались уходить. Наконец и его уговорили. По дороге заглянул в передвижную лабораторию Харьковского турбинного завода, вызванную до аварии для диагностики дефектного узла, некогда полученного от Ленинградского металлического завода (ленинградцы приехать отказались). Троим находившимся там сотрудникам он посоветовал двигаться в сторону первой очереди, но они отказались: уже разведали обстановку и считали, что в их автомашине безопаснее. Позднее двое из них умерли, а третий, переболев лучевой болезнью, вернулся на ХТЗ.

   С наружной стороны ворот, около административно-бытового корпуса (АБК) увидел человек 20, среди них и работников турбинного цеха. На его вопрос, почему они здесь, обходчица О.В. Гора ответила, что было распоряжение руководства смены здесь собраться. Он посоветовал, что безопаснее для нее было бы находиться в помещении. Прежде, по телефону он уже советовал другой женщине, машинисту береговой насосной оставаться пока в комнате машиниста. Она была взволнована, но не паниковала, и только спросила, что делать.

   Во внутреннем дворе, возле АБК-1 увидел большое скопление пожарных машин, кабины были пусты. В медпункте цеховой терапевт Галина Ивановна Навойчик встретила Давлетбаева сочувственно: “И Вы здесь...” Его, Ю. Трегуба и И. Киршенбаума в машине “скорой помощи” отправили в медсанчасть № 126.

 * * *

    ...Из электроцеха погибли пятеро. Многих из дома вызвали по телефону для первоочередных работ. Из семнадцати дома оказались семеро — суббота: рыбалка, дачи.

   — Я бы выделил Александра Григорьевича Лелеченко,— это говорили многие.

   “Вся короткая, но глубокая по содержанию жизнь этого скромного человека, человека труда была направлена на служение Родине. Мы гордимся своим товарищем. Он удостоен высшей награды Родины — Ордена Ленина. Пусть ваш коллектив с гордостью и достоинством носит имя Александра Григорьевича Лелеченко” — писал директор ЧАЭС М.П. Уманец в село Новоореховка Полтавской области Лубянского района: в ответ на запрос детей из школы, в которой учился Саша Лелеченко, можно ли школе присвоить его имя и установить бюст. Комитет комсомола ЧАЭС сделал для этой школы переходящий вымпел “Лучшему пионерскому отряду”.

   Александр Григорьевич к испытаниям имел отношение как заместитель начальника электроцеха второй очереди. Принимал участие и в обсуждении программы испытаний. Поэтому в пятницу не ушел домой, хотя работал с восьми утра. Он считал, что испытание — процесс непрерывный, и заниматься им должны одни и те же люди.

   — Лелеченко пришел в нашу службу практически первым. Он создал ее.— Рассказывает начальник смены электроцеха Н.А. Бондарь. Взял на работу и меня, и остальных. А сам работал лучше всех. Любил чертить. Любой чертеж, инструкцию красиво выполнит и обязательно завернет в целлофановую пленочку, чтобы не испачкалась. И дочку свою научил уважению к работе. Она в то время училась в Киевском политехническом. Чувство ответственности у него было феноменальным. Даже попав однажды (до аварии) в хирургическое отделение Киевской больницы, умудрялся звонить оттуда на центральный щит управления и присылал вычерченные им схемы. Мы все его очень любили.