После Чернобыля. Том 1

    А в казарме узнали, что в этот день на территории АЭС разбился один из экипажей вертолетов, зацепившись винтом за трос. По традиции в тот день, когда гибнут товарищи, экипажи из Афганистана на работу не вылетают.

    Прилетев к станции на следующий день, мы увидели, что все те вертолеты, которые задействованы на ликвидации последствий аварии, по очереди поднимают груз и таскают его по кругу. Валерий взглянул и зло бросил: “Ну вот, теперь они начали учиться!”

    За короткое время тихий провинциальный город Овруч сильно изменился. Во-первых, весь город боялся радиации: и ликвидаторы, и жители. Во-вторых, прежде здесь никогда не видели столько денег, а теперь жители неплохо зарабатывали на обслуживании ликвидаторов, которые не скупились. Гостиница, прежде пустовавшая, всегда забита. Ресторан никогда не закрывается.

    Многие чернобыльские вертолеты базировались в г. Овруче. Но помимо этих там были машины не только военные и не только для зоны. Дикость, но их обслуга и даже сами летчики называли “грязными” тех, кто летал в 30-километровую зону. Бутенев рассказывает, что с ними даже не хотели есть в общей столовой, и чернобыльцы по странной негласной договоренности ели после всех, что оставалось. А позаботиться о такой “мелочи”, как их нормальное питание, почему-то было некому. Бесплатное питание чернобыльцев вызывало непонятную зависть у обычных летчиков, которые должны платить за свою еду. Вероятно, они изменили бы позицию, полетав хоть раз над реактором. Но чернобыльцам о своей работе рассказывать, вообще бравировать опасностью, не хотелось: тут не до слов.

   По сути о ситуации в 30-километровой зоне ЧАЭС толком не знал никто, не побывав там лично.

   Еще в мае над реакторной шахтой с вертолетов стали спускать измерительные датчики. Они рассказали о многом. Об одной из таких вертолетных операций рассказывает Музей гражданской обороны: “Николай Андреевич Волкозуб за 6 минут с высоты 100 м прицельно опустил на тросе термопару — прибор для измерения температуры. После этого он еще раз летал над реактором. В таких условиях от пилота требуется высочайшее мастерство и мужество. Офицер штаба ВВС округа военный летчик-снайпер вертолетного спорта, коммунист полковник Н.А. Волкозуб тридцать лет обучает и воспитывает летную молодежь. Удостоился ордена “За службу Родине в Вооруженных силах СССР” III степени.

   В начале августа прямо на месте развала активной зоны, в районе расположения верхней плиты реактора и на периферии развала установили 9 специальных диагностических буев. С их помощью получали сведения о гамма-излучении, тепловых потоках, температуре и скорости движения воздуха как по вертикали, так и по горизонтали.

   Особое место в истории Чернобыля заняла операция “Игла”. Казалось бы, несложно вертикально воткнуть двадцатиметровую трубу в относительно неплотную массу метров на десять. Если это делать с вертолета, опытному летчику достаточно нескольких секунд. И действительно, летчик Н.Н. Мельник, как в копеечку, воткнул полосатую черно-белую трубу диаметром 10 см и накрытую зонтиком в месте соединения трубы и фала. Правда, с третьей попытки: труба не могла пробить плотную корку на поверхности разрушенного реактора, а может быть, упиралась во что-то.

   Мельника сопровождали два других вертолета. Один вел руководитель операции П.М. Надзенюк. Прежде на летном поле отработали каждое движение: Мельник на скорости 50 км/час подлетит к реактору и без задержки начнет спускаться. Потом отбросит 300-метровый фал и сразу уйдет.

    ...8.40 утра. Трубу и всю операцию назвали “Игла”. В полости трубы проходит множество проводов, установлены датчики. Немало их прикреплено и под зонтиком, а провода выведены в тот же фал. Теперь осталось его отцепить и сбросить так, чтобы конец свисал наружу. Готово! Ювелирная операция. Автор “Иглы”— доктор технических наук И.А. Эрлих.

    Теперь к фалу на земле прикрепят другой такой же кабель. Не нужно будет то и дело летать к реактору за пробами воздуха, измерять температуру... Если бы фал оказался с нужной стороны.

    Но он оказался по другую сторону реактора, в сильно загрязненном месте, да еще на высокой стене. Уровня мастерства Мельника это не снижает. Однако ученым нужен конец фала, а тут не до аплодисментов. Видя, что фал падает “не туда”, Е. Казанцев, В. Титов, А. Лебедев и В. Довгий вскочили в освинцованный БТР и объехали здание реакторного отделения, к обнаженному развалу. Титов вбежал в здание, пробежал до оконного проема по коридору, примыкавшему к разрушенному реактору, и оказался неподалеку от того места, где упал конец троса. Выскочил из оконного проема, схватил фал и втянул его в здание. А в это время там уже были остальные герои великолепной четверки. Они подхватили трос и оттащили по коридору от реактора. Группа “Игла” спасла здоровье, а может быть, и жизнь многим летчикам, энергетикам и ученым.

    Неспециалисту, вроде меня, кажется, что это было необходимо. Так же рассуждали и некоторые физики и химики высокого класса. Иного мнения специалист по продуктам деления заведующий лабораторией ИАЭ А.А. Хрулев. Его подход к определению количества выброшенного топлива, вообще прогнозов поведения продуктов деления в аварийном реакторе и перспективы крупных выбросов отличен от общепринятого. Он и Ю.В. Сивинцев ставили вопрос об обсуждении принципиальной необходимости забрасывать реактор различными материалами, так как это ухудшает теплосъем и может привести к крупному повторному выбросу. Их не послушали. Выброс был.

    Определение количества топлива в чернобыльском реакторе с помощью измерителей такого типа, как “Игла”, буи и т. п., Хрулев назвал попросту “идиотскими” операциями. Он говорил мне, что вместе с Хрусталевым они математически оценили эффективность  такой системы определения: получилось, что по внешнему полю в условиях разрушенного реактора и рассеянию по строительным конструкциям продуктов деления, находящихся в топливе, можно оценить сотни килограммов, а ведь в реакторе более сотни тонн топлива. “На такой основе Валерий Алексеевич давал мои рекомендации Правительственной комиссии. Летчики с риском для жизни летали над раскрытым реактором — и это было малоэффективно”. Возможно, не каждый специалист поймет, кто же прав в этом споре.

  В 1995 г. в НИИ диагностики и хирургии Минздрава РФ (там обследуют здоровье многих чернобыльских ликвидаторов) я встретила одного из майских вертолетчиков. Его как инвалида первой группы направляли на лечение за границу. “А до Чернобыля я летал более 20 лет без ограничений”,— говорил он.

  Как ни трагично по сути, но для всех участников вертолетной эпопеи, а позже и многих других чернобыльских эпопей, это была очень интересная, творческая работа. Даже на собрании партийного актива воинских подразделений в начале июня пришлось напоминать, что партийные организации, воспитывая людей на образцах героизма, должны и предостерегать от бравады.

  — Говорю об этом потому, — сказал генерал армии А. Лизичев, — что у некоторых товарищей появился “элемент привыкания” к опасности, в чем мы убедились, побывав в зоне электростанции, беседуя там с воинами. Однако люди для нас дороже всего, и забота о них должна быть в центре внимания командиров и парторганизаций, и лучшее выражение этой заботы — высокая организованность”.

  Полеты над реактором воспринимались многими журналистами чуть ли не как дело чести. Первые полеты, действительно, имели смысл, так как за этим следовало описание неведомого для публики и части специалистов явления.

  Первую съемку разрушенного энергоблока сделал Костин 28 апреля. За кинофильм “Чернобыль. Хроника трудных недель” автору сценария, режиссеру В.Н. Шевченко и операторам В.И. Крипченко и В.В. Таранченко присуждена Государственная премия СССР 1988 года. Владимир Шевченко заплатил жизнью...

  Кинооператор Валерий Юрченко также решил снимать реактор с воздуха. Но при подлете к станции стекло вертолета сразу же запотело. Тогда Валерий распахнул дверь. Ему показалось этого не достаточно — высунулся наружу и стал снимать реактор в упор. Говорят, в это время на броне вертолета было 1000 рентген/ч. Валерий знал об опасности... Он умер через полтора месяца. Его съемки уникальны, бесценны.