Московские праздные дни

Гоголь был у могилы Николы; именно оттуда он отправился в свое первое паломничество в Святую землю. Плыл в восточном направлении. Два Николая, похоже, в дороге разминулись. Один из паломников, который был вместе с Гоголем на том же корабле, рассказывал, что писатель повсюду носил с собой икону итальянской работы, которую считал совершенным шедевром. Попутчик того не обнаружил.

В 1911 году по инициативе Николая II и великой княгини Елизаветы Федоровны начинается постройка русского подворья в Бари. Комплекс был не закончен –помешала война. За ней пришла революция. Протоиерей Иоанн Восторгов, который покупал землю под постройку подворья, в 18-м году был расстрелян чекистами.

Итальянцы по черепу восстановили приблизительный облик святого. Очень похож на канонический. Лицо его, прописанное в три четверти карандашом, даже добрее, чем на многочисленных наших иконах. Крестов на плечах нет (нарисована только голова), и поэтому облик его необычен.

*

Удивительно, как разны для Москвы два Николы, зимний и летний. Этот, майский, в календаре почти не заметен. Не Дед Мороз, не бог Кронос. Однако и он отмечает некий важный переход в календаре, незаметный, но весьма существенный для внутреннего ощущения Москвы. Для ее самоустроения, для исследуемой нами московской геометрии. Оказывается, что в Георгиевской пьесе есть третий акт, он-то и начинается с Николы вешнего, с двадцатых чисел мая. В очередной раз меняется отношение Москвы и времени.

Константиново здание

24 мая — праздник равноапостольных Кирилла и Мефодия, учителей словенских

День славянской письменности и культуры. Праздник установлен в 1863 году.

Если говорить о Георгиевском сезоне как фигуре в календаре в эмоциональном плане восходящей (после Георгия время как будто идет вверх), то окончанием, верхней площадкой, к которой поднимается эта северная «лестница в небо», можно считать именно этот день.

*

Тут начинаются непростые толкования, которые до времени были отложены и которые могут потребоваться теперь, когда мы начинаем разбирать третий акт московской Георгиевской пьесы. Сначала уточнение метафоры. Образ «скатерти света», развернутой в марте-апреле, на Пасху, может быть дополнен еще одним сравнением: «страница с текстом». Здесь необходима расшифровка.

Не просто по ступеням Пятидесятницы «земля восходит к небу» — этот устойчивый христианский образ имеет собственную логику и закономерное завершение на Вознесение и Троицу — вместе с ним развивается локальный сюжет, содержание которого есть просвещение Москвы.

Это сюжет надстроечный; он возникает в общем оптимистическом контексте мая и использует его эмоциональный подъем. Сюжет начинается на Георгия как просветителя природы. Есть толкование его образа, говорящее, что Георгий поразил змея не копьем, но Христовым знанием; он не убивает, но приручает змея. Есть даже икона, где он ведет его за собой, словно лошадь, за уздечку, причем эта уздечка — список с письменами. Так начинается сюжет майского просвещения Москвы, который заканчивается на верхней ступеньке «бумажной лестницы», в день Кирилла и Мефодия.

К сюжету московского просвещения в календаре есть предварения, случайные и неслучайные.

2 мая 1563 года. Начало официального книгопечатания в Москве. Нелегальное, анонимное появилось в Москве раньше. Первая книга начала печататься по старому стилю 19 апреля 1563 года, закончена 1 марта 1564-го.

2 мая — День международного журналиста.

5 мая — День печати (в СССР: неслучайная случайность).

5 мая 1581 года. В городе Остроге на Волыни первопечатник Федоров издал первый русский календарь 7 мая — День радио. Учрежден в 1945 году, перед самою победой. Повод — 50-летие со дня обнародования своего изобретения Поповым. Это также праздник слова.

12 мая 1057. Выпущено Остромирово Евангелие.

Здесь пересекаются сюжеты древние с современными. Александр Попов, изобретатель радио, и Остромир, переписчик Евангелия, встречаются в календаре в самые что ни на есть просветительские дни — без усилия, как если бы они находились в одном помещении. Это помещение слова. Помещение смысла, который несет слово, — форма слова может меняться, содержание остается неизменно.

Мы обращаемся к Евангелию Остромира в расчете на то, что смыслы, сокрытые в его рукописи, остаются существенны и неизменны, и потому не менее актуальны, чем сообщения, разносимые с помощью радиоволн Попова.

В календаре открываются дни умных слов. Они завершаются 24 мая праздником письменности и культуры. Одновременно происходит та самая метаморфоза Москвы, которую можно назвать третьим актом Георгиевской пьесы. Москва принимает уроки своих учителей, она поднимается на верхнюю ступеньку «бумажной лестницы» — и одновременно как будто останавливается, отстраняется от календаря. Есть нечто особенно в наследии Кирилла и Мефодия, что настраивает Москву на новый лад, новую позицию во времени.

*

Кирилл — в миру его имя было Константин; прозвище Философ; лишь за несколько недель до своей кончины в Риме в 869 году, постригшись в монахи, он примет имя Кирилл. Константин — младший из двух братьев; именно он изобрел славянскую азбуку.

Имя старшего брата, Мефодий, также монашеское, мирское его имя неизвестно.

24 мая Москва отмечает их день, празднует свое просвещение — и обнаруживает себя словно на верху «бумажной лестницы»; что дальше? Что ожидает ее? Что такое это сокрытое за плоскостью бумаги пространство, помещение смысла? Эта мизансцена дискомфортна для Москвы, оттого, вероятно, ей не особенно удается этот праздник, оттого она останавливается перед страницей календаря, на которой написаны имена просветителей Кирилла (Константина) и Мефодия.

*

Наблюдение за работой Константина Философа оставляет твердое впечатление постепенного умножения первоначальной задачи. Или так: всякую задачу он переводит в пространство смысла.

Это первое, что необходимо сознавать при взгляде на Константина. Он проектирует не просто азбуку, но следующий мир, который будет построен по принципу этой новой азбуки. Он смотрит на будущий мир (на нас: мы и есть этот странный, сочиненный, «бумажный» мир), смотрит из пространства. Из того мира, который мы, гладя со своей стороны, называем Рим. Тут неслучайно переворачиваются слова мир и Рим. Они очень хорошо показывают, как Константин «смотрит» на нас и как мы смотрим на Константина Философа. Мы по разные стороны страницы (оттого и переворачиваются слова). Константин, составляя азбуку, смотрит на нее из пространства, мы же, люди-буквы, народ-азбука, смотрим на него из плоскости бумаги. Мы срисовываем мир Константина, переводим его на кальку.

*

Константин с юных лет проявлял интерес к слову. Двуязычие родины, Солуни, стоящей на границы Болгарии и Эллады, разноговорящие родители, отец болгарин и мать гречанка (я слышал обратную версию: грек и болгарка, в данном случае это не имеет принципиального значения): все это с детства приучало его к мысли о связи языка и пространства. «Удвоенный» язык подразумевал большее — римское — пространство.

Ему удалось осознать в полной мере эту формулу еще в детстве. С юных лет Константин устремился к поиску некоего совершенного состояния — равновесия языка и мира.

Он достаточно остро ощущал дисгармонию раздвоенного культурного бытия и столь же ясно представлял себе перспективу синтеза слова и пространства. Это подвигало его к выдающимся успехам в учении — потому уже, что это был ученик самодвижущийся.

Успехи начинающего филолога были таковы, что спустя немного времени он был призван в столицу, для продолжения обучения вместе с сыном кесаря (по другим данным, будучи на несколько лет старше наследника, он помогал ему в учебе как помощник преподавателя).