Московские праздные дни
Московские праздные дни читать книгу онлайн
Литература, посвященная метафизике Москвы, начинается. Странно: метафизика, например, Петербурга — это уже целый корпус книг и эссе, особая часть которого — метафизическое краеведение. Между тем “петербурговедение” — слово ясное: знание города Петра; святого Петра; камня. А “москвоведение”? — знание Москвы, и только: имя города необъяснимо. Это как если бы в слове “астрономия” мы знали лишь значение второго корня. Получилась бы наука поименованья астр — красивая, японистая садоводческая дисциплина. Москвоведение — веденье неведомого, говорение о несказуемом, наука некой тайны. Вот почему странно, что метафизика до сих пор не прилагалась к нему. Книга Андрея Балдина “Московские праздные дни” рискует стать первой, стать, в самом деле, “А” и “Б” метафизического москвоведения. Не катехизисом, конечно, — слишком эссеистичен, индивидуален взгляд, и таких книг-взглядов должно быть только больше. Но ясно, что балдинский взгляд на предмет — из круга календаря — останется в такой литературе если не самым странным, то, пожалуй, самым трудным. Эта книга ведет читателя в одно из самых необычных путешествий по Москве - по кругу московских праздников, старых и новых, больших и малых, светских, церковных и народных. Праздничный календарь полон разнообразных сведений: об ее прошлом и настоящем, о характере, привычках и чудачествах ее жителей, об архитектуре и метафизике древнего города, об исторически сложившемся противостоянии Москвы и Петербурга и еще о многом, многом другом. В календаре, как в зеркале, отражается Москва. Порой перед этим зеркалом она себя приукрашивает: в календаре часто попадаются сказки, выдумки и мифы, сочиненные самими горожанами. От этого путешествие по московскому времени делается еще интереснее. Под москвоведческим углом зрения совершенно неожиданно высвечиваются некоторые аспекты творчества таких национальных гениев, как Пушкин и Толстой.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Поэтому с их стороны Рим, а с нашей это читается как мир. Северный мир обусловлен (объят словом), его пространства додуманы, присочинены и оттого дополнительно (порой до состояния хаоса) пластичны, поэтически эфемерны. Русская страница изначально «содержит» воздух, но при этом сама по себе остается, по сути, плоскостью, скатертью, калькой.
*
Что сие противоречие означает для московского календаря, для его строения, скрытых предрасположений в организации праздника просвещения?
Первое: братья-просветители оказываются ощутимо вне этого календаря — при всей формообразующей важности их присутствия в нем. Они вне московской пасхальной плоскости — над нею.
Второе: то восхождение, что начинается в календаре со дня (крестителя пространств) Георгия, в самом деле имеет некоторый «промежуточный» финиш в точке Константина, 24 мая. Но этот финиш означает и некоторое смущение Москвы. Она поставлена перед заданием выйти из привычной «пасхальной» плоскости (кальки), возрасти в объем римского смысла, выполнить изначальное Константиново задание.
Тут и начинаются размышления Москвы, отстранение ее от растущего календаря. Куда ведет ее этот рост — в Рим? Этот маршрут едва ли покажется ей привлекательным. Московские празднования в этот день производят впечатление отчетного плаката. Они демонстративны и ощутимо не-сегодняшни. Они Москве не слишком интересны.
К слову, памятник братьям-просветителям на Славянской площади также отдает демонстрацией. Или студенческой, примерно третьего курса работой: он правилен, он хочет получить «пятерку» (и уже поэтому получить ее не может). Видимо, в этот день Москве спокойнее остаться во студентах.
Собрания у памятника в этот день не праздничны; это большей частью акции политические. При этом они очевидно однопартийны. В контексте римских исканий и устремлений Константина Философа это очевидное сужение (прямо — уплощение) темы.
Москва ищет другой маршрут, не в пространстве, но во времени. Округлый, восходящий облаком год, помещение времени: вот ее пространство. Для обустройства в нем нужны другие рецепты, наверное, не менее, а в чем-то более сложные, нежели римские, влекущие (вспомним «акушера» Петра Великого) Москву из Москвы — в Европу.
*
Это сложный вопрос: о процедуре разворота русской плоскости в пространство (сознания, самоощущения, веры). Те же староверы придерживаются той точки зрения, что России следует оставаться списком со Святого писания. Они во всем предпочитают «умную плоскость»: поклоняются книгам, крестятся двуперстно, плоско, «ладонью». Не завязывают узлов: не посягают на лишнее пространство.
В этом есть своеобразное проявление честности (староверы образцово, показательно честны). Если Россия списана со святого образца, то ей и быть Божией калькой, быть словом.
Дни Петербурга
В календаре в конце мая разворачиваются дни Петербурга. С точки зрения логики русского календаря это вполне закономерно. Москва отстраняется от «римского» календаря — Питер с тем большей охотой в него заступает. В этом смысле вечный спор двух русских столиц оборачивается некоторой календарной эстафетой. «Староверующая» Москва сторонится черченого пространства. Новая столица, возросшая в «немецком» кубическом помещении Нового времени, его только приветствует.
В этом контексте наша столичная пара хорошо дополняет друг друга. Москве интересно время — Петербург живет идеей приоритета пространства над временем. Во времени он неизменяем; по способу образования мгновенен (революционен). Время в нем слепок с идеально начерченного европейского пространства конца XVII века.
Нет более того пространства. Пусть это будет сон Москвы о пространстве — майский сон; нет, лучше слово. Константиново задание Москва готова выполнить на словах, в словах, в пространстве текста.
Таково содержание третьего акта Георгиевской пьесы в майском календаре: Москва на время уступает место Питеру.
На конец мая приходится дата основания (скорее, наименования) Константинополя — 330 год.
16 мая 1706 года. В Петербурге заложена Петропавловская крепость.
21 мая 1712 года. По указу Петра I столица перенесена из Москвы в Петербург.
29 мая 1703 года. Основан стольный град Санкт-Петербург (с 1914 года — Петроград, с 1924 года — Ленинград, с 1991 года городу возвращено историческое название Санкт-Петербург).
Сезон – трамплин
Святой Георгий и братья просветители в три приема, за три майских «театральных» акта вывели Москву к Троице. Лучше Москвы к Троице готов Петербург с его классическим трехмерием (города и самого городского разумения, хорошо расчерченного интерьера головы). Москва к концу майского представления уступила ему дорогу. Что означает шаг в пространство с этого поднявшегося к самому небу бумажного трамплина? Поспешность тут может оказаться губительна. Москва не раз бывала наказана за поспешность при переходе из одного (ментального) состояния в другое.
То, как могут не совпасть новое и старое русские времена, лучшим (худшим) образом демонстрирует катастрофа раскола XVII века. Уже было сказано о староверах, об их принципиальном предпочтении двумерия (двуперстия) в толковании земной жизни. Эта жесткая принципиальность, следствие совершенной честности в первую очередь перед самим собой, подвигла староверующего московита на войну с нововведениями патриарха Никона. Это был раскол между измерениями в понимании бытия. Компромисса тут быть не могло: в результате Москва была ввергнута в тайную и явную, жестокую и кровавую внутреннюю войну.
В той войне и родился Петербург: он был прямым следствием конфликта просветителей (в первую очередь киевских, географически — юго-западных, «римских») с московскими читателями, привыкшими воспринимать мир с листа.
Пространство, занесенное в Москву юго-западным ветром, некоторое время пыталось оформить себе в этом бумажном городе должное помещение. План Москвы начал дополняться первыми регулярными фигурами: большой Государев сад (через реку от Кремля), Измайлово, Кокуй. Однако большее в меньшем не удержалось, выпало, вышло из плоскости Москвы. Куб Петербурга явился — на новой границе с Европой. В конце мая, на трамплине календаря.
Это было противоречивое действие.
Май, месяц просветителей, задает Москве вопрос, ответить на который она сможет только в конце своего праздничного года, когда весь круг ее метаморфоз будет пройден.
Пусть май растет: его успехи очевидны.
Это в целом славный сезон.
Назвать его праздным не поворачивается язык. Крестьянин-московит воюет на огороде. Май — самый сев: проектируется урожай, мысль устремлена в будущее и окрашена надеждой на большую осеннюю победу (георгиевское настроение).
Майское семя знает свое время. Все дни расписаны. Приметы в связи с экологической катастрофой не действуют, но их количество показательно: Рябина зацветает – сеять лен приспевает. Зацветает ольха –сеять гречу пора. Когда крылатые муравьи появились –сей овес. Даже грачата кричат пронзительно: сей овес!
Уточнение. Погода непременно должна быть холодной и мокрой. Май холодный да мокрый делает год добрый. Сей в ненастье –собирай в ведро. Даст Бог дождь –уродится рожь. Овес в грязь –будешь князь. Просо ветра не боится, а морозу кланяется. Пшеницу сей, когда зацветает черемуха (в холода, кстати). Сей овес, когда береза станет распускаться.
Большой сев овса –на Пахомия (15 мая). Еще 18 мая: Федот-овсяник: пришел Федот, борется земля за свой род (вариант: придет Федот –последний дубовый лист развернет; опять-таки, заморозок). Короче говоря, май время дорогое, мужику нет покоя. Жениться нельзя: семя предназначено земле.