После Чернобыля. Том 1

    Когда я пыталась отыскать Семенюка, наслышавшись о его подвигах, его начальник, украинский министр Скляров посоветовал: “Ищите настоящего мужчину — и это будет Семенюк. Элегантен, всегда одет с иголочки и со вкусом, точно сию минуту вышел от хорошего портного, метр восемьдесят ростом, всегда спокоен, корректен. И — очень образован в атомной энергетике. К тому же он отличный инженер и руководитель. При его участии пускали агрегаты на Чернобыльской, Южно-Украинской, Ровенской АЭС. Занимается только работой и читает в основном техническую литературу. Он первым из руководителей отрасли осмотрел четвертый блок и первым давал информацию Правительственной комиссии... У него нет недостатков. — Министр задумался, а потом добавил. — Ну и девки же за ним бегают!..”

   Многие руководители раскрылись в экстремальной ситуации, вспомнили все свои знания и опыт, пробудили лучшие свойства души. Это — Евгений Иванович Игнатенко, Леонид Павлович Хамьянов, Борис Яковлевич Прушинский, Александр Сергеевич Сурба, Армен Артаваздович Абагян... не перечтешь даже приблизительно.

   Тем, кто не был в Чернобыле в 86-87 гг., особенно летом 86-го, описание ситуации может показаться приукрашенным, даже экзальтированно восторженным. Но оно — буквально.

   — С 10 мая началась регулярная работа. К делу приступили проектировщики Минэнерго, — рассказывал начальник Главтехуправления Минэнерго СССР по строительству Г.А. Денисов, — из институтов Гидропроект, Гидроспецпроект, Оргэнергострой, Электромонтажспецстрой, Атомэнергопроект, Энергомонтажпроект и др. под руководством замминистра А.Н. Семенова челночные группы специалистов работали в круглосуточном режиме. Их решения немедленно осуществлялись. По вине проектировщиков не произошло ни одного сбоя.

   Ученые многих научных направлений, из разных ведомств, но связанные тематикой исследований, также устремились в Чернобыль. Уже на следующий день после сообщения об аварии заведующий лабораторией экологической генетики Института общей генетики АН СССР В.А. Шевченко отправился к своему директору А.А. Созинову и предложил направить письмо председателю Правительственной комиссии Б.Е. Щербине с предложением подключить его лабораторию к исследованиям по оценке биологических и генетических последствий загрязнения окружающей среды радиоактивными веществами — ведь опыт они накопили, работая еще в Челябинске, после аварии на атомном хранилище. А тем временем сотрудники лаборатории горячо принялись обсуждать детали будущей экспедиционной работы.

   9 мая от Е.П. Велихова позвонили, чтобы уже на следующий день группа приготовилась к вылету в Чернобыль. Затем последовал отбой. Дело в том, что решения об эвакуации, диагностике и лечении населения и др. официально предписано принимать Минздраву, а теоретическую базу готовит его Институт биофизики. Ученых Академии наук не спрашивают. Президент АН СССР академик А.П. Александров запросил материалы по предыдущим исследованиям лаборатории... В Чернобыль группа выехала лишь 17 мая. Шевченко и его сотрудники В. Абрамов и А. Рубанович в аэропорту вписали себя в список отлетающих на самолете Минэнерго. Этот самолет, словно челнок, ежедневно, а то и дважды в сутки, курсировал между Киевом и Москвой, перевозя чернобыльцев. И как обычно (теперь уже — обычно), в Киеве всех прилетевших встречал представитель Минэнерго, усаживал в автобус и отправлял в зону. В штабе Правительственной комиссии определили, что генетики ночевать будут в помещении пожарной команды. Там в нескольких комнатах люди уже спали на полу, один к одному генералы и рядовые. Дежурный принес консервов, выдал белье и спецодежду. “Спали без сновидений”, — записал в своем дневнике В.А. Шевченко.

   Улица Кирова была, по сути, единственным в этом одноэтажном городке жилым микрорайоном каменных многоэтажек. Здесь постепенно сконцентрировалось жилье и большинства командированных из тех, кто жил в г. Чернобыле, а не за пределами 30-километровой зоны.

   По улице Кирова в то время проходила основная автотрасса на ЧАЭС (позже стали ездить в объезд), поэтому в пять утра улица взрывалась ревом танков, бронетранспортеров, автобусов, бетоновозов...

   Утром в главном чернобыльском штабе генетики увидели немало знакомых по радиационным делам, много военных всех родов войск. Их приютил Минздрав СССР, помогал и Госкомитет по использованию атомной энергии. Штаб Минздрава возглавлял Ю.Г. Григорович, старый знакомый В.А. Шевченко еще по космическим делам. Владимир Андреевич вручил ему свой прогноз по генетическим последствиям аварии на ЧАЭС. Немало коллег по совместной работе на Урале встретил он и среди работников Госкомитета по использованию атомной энергии. Решили, что Рубанович и Абрамов будут их попутчиками по зоне и окрестностям, но — собирать свой материал. Словом, план работы определили в первый же день.

   В.А. Шевченко довольно точно описал первые дни своего пребывания в Чернобыле. Практически каждый из работавших там мог бы рассказать о них теми же словами. Он пишет в своем дневнике: “Деловая атмосфера Чернобыля производит сильное впечатление. Сосредоточенные лица. На улицах все в респираторах. Питание бесплатное в нескольких пунктах по талонам. Талоны выдают в штабе. Около штаба в 8 утра собираются все группы, работающие в Чернобыле. Короткие оперативки, быстрое заседание штаба Правительственной комиссии, и все разъезжаются в машинах с дозиметристами в разных направлениях. Штаб работает до 11-12 часов ночи. Можно войти в любой кабинет и поговорить с любым членом Правительственной комиссии. Всех приветливо встречает секретарь комиссии В.М. Калиниченко.

   В первый же день генетики решили обзаводиться собственной лабораторией и отдельным жильем. Их группа вскоре удвоилась, они получили отдельное жилье. Долго сами же отмывали квартиру до “нормы” — 3-5 миллирентген в час. Норма мирного времени — 10-15 микрорентген, но в Чернобыле в то время таких квартир не было. На улице было до 15 миллирентген в час. От дома до штаба — 20 минут пешком...

   Улицы пусты и тихи. Цветут сады. В подъезде соседнего пятиэтажного дома поселился козел. Его кормили сердобольные командированные, зная, что практической пользы от этого козла будет не больше, чем... молока. В других домах кормили местного поросенка, иногда — кур, собак, кошек: живой же зверь, жалко, хоть и обречен.

   Однажды в середине мая на Правительственной комиссии решили уточнить обстановку в прилегающих к 30-километровой зоне населенных пунктах Черниговской области и Белоруссии. Туда отправили труппу Минздрава во главе с представителем штаба Правительственной комиссии В.И. Поляковым. В эту группу вошли также биофизик В.А. Книжников и генетик В.А. Шевченко.

   Получили они паек на три дня, попробовали прорваться к переправе через р. Припять, но это оказалось невозможно: “рафик” вяз в песке, дороги забиты военной техникой. Померили радиоактивность около г. Припяти — 10 миллирентген в час. Решили ехать в объезд, через Киев, по асфальту, затем через Киевское водохранилище к Чернигову. Во время остановок, когда дозиметристы измеряли фон, В.А. Шевченко собирал растительный материал. У районного центра Репки, близ границы одного из радиоактивных “следов”, фон был 0,1 миллирентгена в час. Там и заночевали в гостинице.

    В Репках нужно было определить уровень поступления радиоактивного йода в щитовидную железу детей. Но часть детей была эвакуирована. Тогда решили исследования проводить в селе Любечь, где фон повыше, но люди жили.

    Народ не пришлось уговаривать — все сразу же пришли в школу, задали массу вопросов. Книжников и Шевченко провели беседу, а дозиметристы определяли радиоактивность. У нескольких детей в щитовидке уровень радиоактивности оказался довольно высоким — они пили молоко от частных коров, которые паслись на молодой травке.

    Конечный пункт поездки — Неданчичи. Красивое село, почти на границе с Белоруссией. Снова определили содержание йода у детей, снова импровизированная лекция, снова собралось все село. Люди были совершенно не информированы о действии радиации и о мерах предосторожности, очень обеспокоены.