Воспоминания об Александре Грине

- Продаю этого черта, кусается, дьявол, до крова, - говорит мальчуган.

- За сколько?

- Рупь.

Александр Степанович дает ему рубль и берет из шапки ястребенка, но сразу же вскрикивает и чуть не бросает его наземь. Ястребенок, злобно шипя, схватил клювом кожу на руке Александра Степановича. Он снял фуражку и положил в нее птицу.

- Где ты его добыл? - спрашивает он мальчика.

- Да там, - показывает тот на Тепе-оба, - гнездо нашел.

Несем драгоценность домой. Ястребок из породы крымских копчиков. Он совершенно еще беспомощен, но сколько в нем страстной злобы! Грозно поблескивает черными глазами, так контрастирующими с голым жалким тельцем, на каждую попытку погладить его отвечает шипеньем и немедленным желанием укусить.

Александр Степанович принес из сарая большой ящик, из оконной рамы вытянул сетку и натянул ее на открытую сторону ящика. В ящик положили песку, несколько крупных камней, чтобы птенец мог сидеть, травы и банку с водой. Впустили в клетку Гуля - так мы решили назвать его еще по дороге домой. К нашему удовольствию, птенец уселся на камень. Но чем его кормить? Мы не знали. На кусочки хлеба он даже не обратил внимания. Александр Степанович пошел во двор, накопал червей. Пытались просунуть их в дверцу. Не тут-то было, он больно хватал за пальцы, злился, а червей не ел. Тогда мама посоветовала дать ему кусочек мяса. И, к нашему удивлению, он, имеющий не более нескольких дней от роду, с жадностью схватил его и проглотил. Дали еще мяса, он схватил и его, норовя все-таки куснуть за руку. Когда возникла необходимость почистить клетку, мы не могли его вытащить - он дико бился о стенки ящика, шипел и кусался. Тогда Александр Степанович взял темный платок, просунул руку

PAGE 362

в клетку и накинул его на голову ошеломленной птицы. Закутав, он вытащил ястребенка из клетки. Такую процедуру приходилось проделывать до самого нашего отъезда на дачу в Старый Крым.

Ястребенок стал обрастать перышками, но по-прежнему был неуклюж, совсем как дикий подросток.

Приехав через месяц по каким-то делам в Феодосию, мы услышали горькие сетования мамы, на попечение которой оставили нашего питомца, что он не дает ей жить, - чистить его для нее драма, кормить - не меньшая.

Пошли посмотреть. Птенец стал красавцем. Гладкие блестящие перья, коричневатые, с темными рябинками, облегали его стройное, уже взрослое тело. Хорош был ястребок! Александр Степанович умилился:

- Возьмем его в Старый Крым!

- Мне что, возьмем, но как наши квартирные хозяева посмотрят?…

- Уговорю.

Повезли Гуля в клетке на извозчике в Старый Крым. Хозяева не протестовали.

Подержали мы птицу в клетке с неделю, Александр Степанович и говорит:

- Давай выпустим его на волю - этакий гордый, красивый стал, ведь, должно быть, от клетки страдает.

Торжественно поставили клетку на открытом месте, перед крыльцом. Александр Степанович отогнул проволочную сетку, и стали ждать, что будет дальше. Гуль, посверкивая глазами, сидит не шевелясь в дальнем углу клетки. Зовем:

- Гуль, Гуль, иди сюда!

Никакого внимания. Александр Степанович стучит по клетке сзади. Гуль не шевелится. Тогда Александр Степанович засунул руку в ящик, ловко схватил его поперек туловища и вытащил на божий свет. Ястребок по-трепыхался, изгибая голову в попытке куснуть державшую его руку, и затих.

- Но ведь он летать-то еще не умеет, - спохватилась я.

- Если ему пора летать, то он попробует, а там посмотрим. Он не вылетел сразу из клетки, потому что вырос в ней, в нем не заговорил еще врожденный инстинкт полета, - говорит Александр Степанович и сажает птицу на толстый сук абрикоса.

PAGE 363

Гуль озирается, как нам кажется, растерянно, затем перепархивает на соседний сук, с него на землю, не торопясь проходит два-три шага и, взмахнув крыльями, сразу поднимается на крышу дома. Посидев несколько минут на венце крыши, он взлетает вверх, делает два-три круга над нами и улетает. На сердце и хорошо и горько. Неужели это прощанье!

Под вечер, еще засветло, слышим над головой какой-то резкий неизвестный звук. Поднимаем глаза и, о радость, - наш Гуль плавно спускается на гребень крыши. Этот резкий звук был клекот ястребка, в клетке он всегда молчал. Александр Степанович как стрела понесся в комнату, через мгновенье выбежал на открытую площадку перед домом, держа в вытянутой руке кусок мяса, и стал звать: «Гуль, Гуль, Гуль!» Мы видели, что птица смотрит в нашу сторону, но не двигается. Александр Степанович положил мясо на землю, и мы оба отошли в сторону, в тень большого ореха. Птица по-прежнему не двигалась. Александр Степанович загоревал - очень хотелось ее накормить. Тогда он размахнулся и бросил мясо на крышу. Гуль вспорхнул и взвился на воздух.

- Напугали мы его, дурачка, он совсем улетит. Господи, как жалко! - стонала я.

Но видим - Гуль, потрепетав в воздухе крыльями, спланировал, схватил мясо и, усевшись на гребень крыши, стал терзать его.

- Никогда бы не подумал, что он вернется домой, - говорил довольный Александр Степанович, - такой дикарь и все-таки, видимо, привязался к нам. Ах ты Гу-люшка, милый! А летает-то как! Кто б подумал, что еще утром он не умел летать.

На следующий день Александр Степанович задумал приблизить Гуля к себе. Как только Гуль появился на крыше, мы выдвинули скамью на открытую площадку. Александр Степанович сел спиной к крыше, на плечо себе положил кусок мяса и громко позвал: «Гуль, Гуль, Гуль!» И - чудо из чудес - Гуль слетел с крыши и, покружив немного над самой головой Александра Степановича, схватил мясо, взвился быстро вверх и на крыше слопал его. Тут уж нашему восторгу не было конца. Да и действительно - разве не чудо, что свободная дикая птица чуть не из рук человечьих взяла еду.

В течение нескольких дней Александр Степанович

PAGE 364

терпеливо приучал его брать мясо из рук. И приучил, причем и руки он не кусал, как в клетке, а выхватывал. Что заставляло Гуля прилетать и брать у нас еду, мы так и не понимали, не искали объяснений, но радовались сердечно.

НЕСЧАСТЬЕ С ГУЛЕМ

Крышу дома Гуль, видимо, облюбовал как жилье. Часто среди дня, не во время кормежки, мы видели его сидящим или на трубе или на гребне крыши.

Однажды, отдыхая после обеда, услышали дикий вскрик птицы и глухую возню. Выскакиваем полуодетые и видим на краю крыши, у водосточной трубы, кошку, борющуюся с бьющимся Гулем, которого она держит за спинку в зубах. Александр Степанович побледнел, закричал и, схватив лежащий у крыльца веник, бросил его в кошку. Веник попал кошке в голову, она выпустила из зубов птицу, Гуль плашмя упал наземь. Александр Степанович схватил его. Тельце беспомощно повисло в руках, глаза закрыты.

- А может быть, он в обмороке, - догадываюсь я, - давай помочим его водичкой.

Мы не знаем, как обращаться с больными птицами. Осторожно льем из водопроводного крана на его голову студеную воду, Александр Степанович разжимает клюв, и я с пальца капаю птице в рот. Гуль глотает.

- Жив, жив, дурачок, - шепчет Александр Степанович.

Несем Гуля в комнату. Рву сочную траву, делаю гнездо, и Александр Степанович кладет туда птицу. Она лежит пластом, беспомощно растопырив крылья. Сидим перед нею на корточках. Наконец Гуль открывает глаза и не протестует, не барахтается, когда мы осторожно гладим его взъерошенные перышки. В этой тихости обычно строптивой птицы столько страдания, что я начинаю реветь. И глаза Александра Степановича подозрительно затуманиваются. Он берет Гуля и осторожно осматривает, ощупывает его: на спине, у шеи, где, видимо, его держала кошка, две неглубокие ранки с запекшейся уже кровью, ножки целы, одно крыло в порядке, другое беспомощно повисло. На нем кровавая полоса. Может быть, это результат падения, а может быть, и кошкин зуб. Гуль упал с крыши на бок. Птица терпеливо