Воспоминания об Александре Грине

PAGE 346

той или иной форме возобновлялись при малейшей неосторожности.

Наши деньги стали подходить к концу. Надо было ехать в Москву. Не хотелось. Но на письма в «Огонек», «Красную ниву», «На вахте», «Прожектор» с просьбой прислать авансы, ответа мы не получали.

Поехали в Москву. Александр Степанович повез несколько рассказов для «Красной нивы» и других журналов. В Москве добыли денег и, вернувшись, решили искать небольшую квартиру, чтобы зажить не бивуачно.

Вскоре неподалеку от прежнего нашего жилья мы нашли небольшую, в три комнаты, квартирку (Галерей-ная, 8 *), купили кое-что остро необходимое и зажили, как нам хотелось. Теперь у нас была довольно большая полутемная столовая, комната побольше для работы Александра Степановича (в ней же мы и спали) и совсем крошечная - для мамы, а внизу - шесть ступенек - большая, низкая, разлаписто живописная кухня. Если Александр Степанович работал поздно вечером, он уходил из кабинета в столовую, чтобы не мешать мне курением. Через несколько месяцев нам удалось присоединить к нашей квартире еще одну совсем изолированную комнату, которая стала рабочей комнатой Александра Степановича.

Александр Степанович, как только мы получили эту комнату, сделал хороший ремонт во всей квартире. Это было удивительным свойством Александра Степановича: где бы мы ни поселялись, он обязательно хотел привести помещение в порядок, не жалея денег на ремонт. Когда ему кто-либо говорил: «Зачем свои деньги тратите, дом жактовский, правление обязано это сделать», «Может быть, и обязано, - отвечал Александр Степанович, - но когда-то это еще будет, да и как, а я ремонтирую для своего жилья и удовольствия». В новой квартире Александр Степанович провел электричество; многие тогда еще в Феодосии жили с керосиновыми лампами, нам же, привыкшим к хорошему свету в Петрограде, казалось это неудобным.

В этой квартире мы прожили четыре хороших, ласковых года.

* Сейчас Галерейная, 10. - Прим. ред.

PAGE 347

ДЕНЬ В ФЕОДОСИИ

Люблю ясную, душистую свежесть крымского утра, так непохожую на грустную задумчивость вечера. Поэтому встаю рано, часа в четыре. Александр Степанович еще спит. Иду в его кабинет. (Если это до 1928 года, то мы живем на Галерейной улице, дом 8, против почты. Позже, по ноябрь 1930 года, по Верхне-Лазаретной улице, 7, - угловой дом, угловая квартира.)

«Кабинет» - звучит внушительно. В действительности это небольшая квадратная комната с одним окном на Галерейную улицу. Убранство ее чрезвычайно просто и скромно. Мы с Александром Степановичем всегда мечтаем о красивых домах, красивых вещах, об уютном комфорте. За неимением денег удовлетворяемся опрятной простотой и не горюем. Направо от входа, в углу, у наружной стены стоит небольшой старенький ломберный стол. Стол Александр Степанович купил сам и, хотя он не очень удобен, для работы, другого не хотел.

- Писатель за письменным столом - это очень мастито, профессионально и неуютно, - говорил Александр Степанович. - От писателя внешне должно меньше всего пахнуть писателем.

На столе квадратная, граненая, стеклянная чернильница с медной крышкой. Она из письменного прибора моего отца; подарена мною Александру Степановичу в первый год нашей совместной жизни. Весь прибор он не захотел взять из тех же соображений, по каким пишет на ломберном столе. Но с удовольствием взял чугунную собаку: «Она со мной имеет некоторое сходство». (Александр Степанович считал, что почти каждый человек имеет сходство с каким-нибудь животным, птицей или предметом. И сам он, несомненно, походил на этого чугунного пойнтера. Недаром его любимое домашнее имя было: «Соби», «Собик», «Пес». Меня он звал котофей, или «котофеич, который ходит сам по себе» 23, или Дези.) Электрическая лампа со светло-зеленым шелковым абажуром на бронзовом подсвечнике, простая ручка, которой Александр Степанович всегда писал, красное мраморное пресс-папье, щеточка для перьев и пачка рукописей - вот и все на письменном столе Александра Степановича. На стене над столом фотография его отца Стефана Евзебиевича Гриневского (в просторечии - Степана Евсеевича), красивого поляка с боль

PAGE 348

шим лбом и окладистой седой бородой. Старинная немецкая цветная литография «Кухня ведьмы» под стеклом и несколько старых литографий. Кипу их Александр Степанович купил на толчке в Москве. Они изобража л24и какое-то путешествие к южно-азиатским островам 24. Александр Степанович любил их рассматривать и хранил. Несколько экземпляров окантовал под стекло и повесил в спальне. Литографии были хороши, навевали томительно сладкие мысли о неизвестных странах, о прекрасной, наивной, дикой жизни среди природы. Одну из них мы особенно любили. На ней был изображен полуразрушенный форт. Одинокое дерево приютилось у его стены. Вдали, тихое, лежит море. Смотря на литографию, чувствуешь жаркий июльский день, камни белы от солнца, сухая трава колюча и ароматна, прибрежная волна чуть лижет берег и, отступая, слегка шуршит галькой. Остров пахнет морем.

Впоследствии Александр Степанович описал этот форт в своем незаконченном романе «Недотрога».

В стене, слева от стола, - шкаф. Там лежат книги, которые Грин покупает при малейшей возможности. Преимущественно беллетристика, русская и переводная. Идти в книжный магазин - наша радость, которую мы не можем позволить себе часто. В Феодосии две книжные лавки. В обеих нас знают и придерживают для нас новинки. Там мы нашли «Зеленую шляпу» Майкла Ар-лена, которая очень нравилась Александру Степановичу, «Мартина Эрроусмита» и «Главную улицу» Синклера Льюиса, «Где рождаются циклоны…» Луи Шадурна, книгу, остро и нежно пленившую Александра Степановича. Из нее взят эпиграф к «Бегущей по волнам». Там нашли «Могилу Тутанхамона» 25, в старье - «Путешествие в Южную Америку» Ионина, скирмонтовское 26 издание Эдгара По и многое другое. Под книжными полками узенькая дешевая кушетка. У стола с одной стороны полукруглое рабочее кресло, с другой, у окна, - клеенчатое, мягкое. На окне белые полотняные портьеры, и яркое солнце дня умеряется их белизной.

Все в комнате, да и во всей квартире, куплено самим Александром Степановичем. Он был хозяин дома, за это он уважал себя, этого раньше он не переживал и этим наслаждался. Он как-то, смеясь, говорил, что его жизненный идеал - шалаш в лесу у озера или реки, в шалаше жена варит пищу, украшает шалаш и ждет его.

PAGE 349

А он, охотник-добытчик, все несет ей и поет ей красивые песни.

Александр Степанович ходил по распродажам, толчку, все время что-нибудь выискивая.

Как- то, после очередной поездки в Москву, Александр Степанович подъехал к нашей квартире на возу, украшенном стареньким узким буфетом, пузатым гардеробом и другими вещами. Он сиял от удовольствия, рассказывая, где, как и за сколько купил каждую вещь, гордясь своим умением и практичностью, требуя и от нас высокой оценки этих своих качеств.

…Так вот, проснувшись рано, я первым делом иду в комнату Александра Степановича. Вчера он работал допоздна. По полу и по столу раскиданы окурки, пепел. Воздух кисло застоявшийся. Распахиваю окно, собираю окурки и пепел, мою пол и, вымыв, снова разбрасываю окурки по полу, но в меньшем количестве, чем прежде. Александр Степанович не разрешает, чтобы его комната убиралась, чтобы в ней мылся пол. Не потому, что он неопрятен, но он жалеет меня. Ему кажется, что мыть пол - труд для меня непосильный. А для меня это не труд, а радость. Зато когда Александр Степанович придет в комнату, пол будет сух, воздух чист - в окно веет запахом моря.

Затем идем с матерью на базар. Это наша ежедневная необходимость и мое удовольствие. Пестрая переливчатость, звонкоголосость, шум и дух южного базара, всегда живописного, доставляют мне веселую радость. Перед уходом мы заготавливаем самовар, он быстро закипает. Ко времени нашего возвращения Александр Степанович чаще всего уже на ногах, моется, курит у себя. Или же я бужу его, принеся к постели стакан крепкого душистого чаю. Александр Степанович очень любил чай, хороший, правильно и свежезаваренный на самоваре, в толстом граненом или очень тонком стакане. Любил, чтобы чай был не только хорош, но и красив. Он был его подсобным рабочим средством. В те годы в Феодосии трудно было доставать чай. Пользуясь поездками в Москву, я привозила несколько фунтов хорошего чаю, но его никогда не доставало от поездки до поездки. Поэтому как только я узнавала, что в каком-либо феодосийском магазине появился чай, летела туда и всеми правдами и неправдами покупала его, на сколько хватало денег.