Записки «трижды воскресшего»

- Спросите об этом капитана Воробьева.

Видимо, Воробьев нашел в себе мужество признать свою ошибку, во всяком случае меня в особый отдел больше не вызывали, а сам Воробьев в дальнейшем отлично воевал вплоть до своего ранения в 1944 году…

Нашей 232-й ШАД не долго пришлось воевать на Калининском фронте: в конце декабря дивизию вывели из состава 3-й воздушной армии и направили на Волховский фронт в состав 14-й воздушной армии. В это время готовилась наступательная операция Волховского и Ленинградского фронтов по прорыву блокады Ленинграда.

Волховский фронт

Мы прилетели на полевой аэродром Гремячево, немного южнее железнодорожной станции Будогощь. Перелет проходил поэскадрильно, так что наша 1-я эскадрилья раньше других оказалась на новом месте, и мы наблюдали за посадкой наших товарищей из 2-й и 3-й эскадрилий.

Слышим, Коля Озорнов кричит:

- Что он делает, растяпа?! Там же ров!

Когда заходили на посадку, я видел этот противотанковый ров на краю аэродрома.

И вот теперь какой-то, как видно, молодой пилот умудрился приземлиться за пределами аэродрома, еще до противотанкового рва.

- Эх! Сейчас разобьется!-закричал Коля. [44]

Так и случилось: самолет, еще на скорости, добежал до насыпи на краю рва, подпрыгнул, перескочил через ров, колесами ударился о насыпь на противоположной стороне рва и, напрочь отбив колеса, на фюзеляже «проехал» метров сто, после чего остановился.

Все побежали к покореженному самолету. Возле него с поникшей головой стоял сержант Хозин. Так нелепо угробить драгоценную машину!…

Смотрим, на пусковых установках под плоскостями - полный комплект подвешенных реактивных снарядов РС-82 с ввернутыми взрывателями, причем половина из них - ударного действия.

Командир полка отдал приказ: срочно снять реактивные снаряды с самолета и отбуксировать его на стоянку.

Техник по вооружению 3-й эскадрильи прежде всего принялся выворачивать взрыватели. Все шло благополучно, но когда он взялся за последний снаряд, случилась беда: ветрянка у взрывателя дистанционного действия свернулась и упала на землю.

- Разбегайтесь!-не своим голосом закричал техник.

Но все и так уже бросились врассыпную, потому что знали: максимум через 22 секунды произойдет взрыв.

Несколько человек, и я в том числе, не побежали, а спрятались за броней самолета.

Раздался взрыв.

Я выглянул из-за своего укрытия и прежде всего увидел техника: крикнув нам «ложись», сам он ни лечь не успел, ни отбежать далеко; он стоял метрах в десяти от самолета, повернувшись к нему спиной и подняв воротник меховой куртки.

Ну и удивились же мы, когда узнали о результате взрыва! Никто не получил ни царапины, даже техник отделался испугом, лишь в крыле самолета зияла большая дыра.

Любопытные стали расходиться, пошли к себе в эскадрилью и мы с Игорем Брылиным и Колей Озорновым.

- Это что же получается? - недоумевал Игорь. - Нас [47]

(Отсутствуют страницы 45-46)

квадрате № 7 разрешаю. Будьте внимательны, над целью - истребители противника.

- «Родина», «Родина»! Я - «Сокол-10», вас понял: работать разрешено, в воздухе истребители противника.

После этого командир обращается к нам:

- «Соколы», «Соколы»! Я - «Десятый», приготовиться к атаке, усилить наблюдение за воздухом!

Теперь я передаю по СПУ - самолетному переговорному устройству:

- Покровский! В воздухе истребители противника, смотри внимательно, веди прицельный огонь, докладывай мне воздушную обстановку.

- Вас понял, командир!

Группа с противозенитным маневром вышла на цель. По радио команда:

- Я «Десятый», в атаку - за мной!

Неподалеку от цели - артиллерийских позиций - я заметил на опушке леса штабеля зеленых ящиков и понял, что это - склад боеприпасов.

Вслед за ведущим перевожу самолет в пикирование, прицеливаюсь, открываю огонь из РС, пушек и пулеметов по артиллерийским позициям, а весь запас бомб сбрасываю на склад боеприпасов.

Раздается сильнейший взрыв - склад взлетает на воздух.

При выходе из атаки я отстал от ведущего метров на 300-400.

- Командир, - раздается в СПУ голос Покровского, - группу преследуют истребители!

- Валера, открывай прицельный огонь!

Я повел самолет по прямой.

Уверенный в Покровском и его пулемете, я подумал: «Пусть бы немцы атаковали не ребят, а меня!»

Моя мысль как будто передалась фашистским летчикам: справа и слева от меня засверкали снаряды, они пробивали обшивку центроплана и плоскостей. [48]

И тут я понял, что, летя по прямой и тем самым создавая хорошие условия для стрельбы Покровскому, я создаю еще лучшие условия для атаки моего самолета истребителями противника, а огонь их в шесть раз мощнее огня воздушного стрелка.

Но что такое? Почему замолчал пулемет?

- Валерий! - кричу в СПУ, - почему не стреляешь?

В ответ - молчание.

«Убит», - решил я.

Стрельба по моему самолету прекратилась, но я, как ни старался догнать ведущего, заметно от него отставал: двигатель был поврежден, разбиты масляная система и система охлаждения. Через некоторое время двигатель заклинило, машина начала стремительно терять высоту.

Что делать? Единственный путь к спасению - прыгать с парашютом. Но как я могу покинуть самолет: что, если Покровский не убит, а ранен?… Надо попытаться сесть.

С каждой секундой земля все ближе и ближе.

Впереди показалась большая снежная поляна. Я произвел посадку на фюзеляж, Ил, пропахав снег, прополз метров триста и, уткнувшись в сугроб, остановился.

Выскакиваю из кабины, сбрасываю парашют и первым делом - в кабину Покровского. Смотрю, он лежит на полу. Убит? Ранен?

Как же я был поражен, когда стрелок заворочался и поднялся - живой и невредимый.

- Товарищ командир, - Покровский отвел виноватый взгляд, - пулемет отказал.

- Не может быть!

Проверили - оказалось, слишком густая смазка на морозе еще больше загустела.

- Почему же ты перед вылетом не проверил, как смазан твой пулемет?! - закричал я.

- Да вроде бы проверил… - промямлил стрелок.

Такая меня в ту пору взяла злость, что готов был тут же его пристрелить, но я взял себя в руки. [49]

- Ладно, вперед тебе - наука… Скажи, сколько было истребителей?

- Два «фоккера».

- Кого еще, кроме нас, они атаковали?

- Больше никого, только нас. Один зашел сзади сверху, другой - сзади снизу. Стреляли с малой дистанции. Особенно приблизился верхний самолет: при выходе из атаки чуть не столкнулся с нами. Из атаки он выходил вправо вверх на малой скорости, тут его сбил Королев. А нижнего стервятника сбил Озорнов.

Так вот кому мы обязаны жизнью - Королеву и Озорнову! Боевые друзья выручили…

- Жаль, самолет угробили, - сказал я. - И что теперь с ним делать? Если мы на немецкой территории, придется его сжечь…

Но хорошенько поразмыслив, я пришел к выводу, что мы на нейтральной полосе. Кроме того, здесь, в Синявинских болотах, сплошной линии фронта не было, а если бы немцы и обнаружили наш самолет, вывезти его отсюда практически невозможно.

Я решил не сжигать машину.

- Берем парашюты, часы, радиоприемник, ракетницу и бортпаек, - распорядился я.

Мы сориентировались по компасу и двинулись на восток.

Идти пришлось по глубокому рыхлому снегу, и хотя стоял мороз градусов под тридцать, нам вскоре сделалось жарко. А тут еще поднялся сильный ветер, и началась пурга. Местами снежный покров достигал полутора метров, мы тонули в нем, и для того, чтобы как-то передвигаться, приходилось впереди себя класть на снег сумку с парашютом, опираться на нее руками и таким образом подтягивать то одну, то другую ногу. Мы были обуты в собачьи унты с широкими голенищами, в них набился снег, он таял, и скоро в унтах захлюпала вода.

Тому, кто шел вторым, по проторенному следу, было [50] намного легче. Я долго шел первым, а когда выбился из сил, пустил вперед Покровского. Метров через полтораста - двести он остановился: