А. П. Бородин

Из отчета доктора Бородина о заграничной командировке.

«Во все время пребывания моего за границею я никогда не терял из виду, что Академия, доставив мне средства для окончательного образования в науках, имела целью приготовить из меня преподавателя химии, который удовлетворял бы потребностям современного образования врачей. Чувствуя вполне всю тяжесть нравственного долга, лежащего на мне, я употреблял все усилия для того, чтобы оправдать доверие Академии и сделаться достойным высокого звания — быть руководителем юношества на поприще науки. Проникнувшись убеждением, что истинно хорошим преподавателем может быть только ученый, вполне владеющий своим предметом, я старался прежде всего развить себя с этой стороны. Это достигается, во-первых, усвоением того, что сделано другими, во-вторых, самостоятельными исследованиями, содействующими движению науки вперед…»

За три года молодой ученый опубликовал в русских, немецких, французских, итальянских специальных журналах статьи, которые содержали изложение его оригинальных научных работ. Среди них были выдающиеся исследования, сделавшие химика Бородина известным в кругу отечественных и зарубежных коллег. Он читал доклад в Парижском химическом обществе и был избран членом этого общества. Смело можно сказать, что он сполна выполнил и заданный самому себе урок, и наказ Николая Николаевича Зинина. Настоящий ученый в нем, несомненно, «образовался».

20 сентября 1862 года в паспорте доктора медицины Александра Норфирьевича Бородина сделана отметка на пограничной станции Вержболово. Он возвращается домой в Россию, в Петербург.

Тут же по возвращении из-за границы Бородин определен на должность адъюнкт-профессора химии Императорской Медико-хирургической академии. Он читает органическую химию студентам второго курса и чуть ли не сразу становится их любимцем.

«Что было, что будет, да чем сердце успокоится…» Гадание — это дело молодое. А мне чего гадать? У меня-то сердце наконец покойно. Вот он, королевич мой ненаглядный, здесь. Хоть и дома совсем не бывает, одни хлопоты теперь у него. С утра до ночи все хлопочет по Академии. И вот Катюша, невеста, из Москвы приезжала, а он все равно прибегал днем только на минутку. Прибежит, растормошит нас, расцелует — да и был таков. Я говорю: «Ну хоть бы ты, Катеринушка, для виду на него, что ли, обиделась». А она ласково так посмотрит и только рукой махнет: «Да что Вы, Авдотья Константиновна! Саше сейчас и не до меня, и не до музыки. Вот уж устроится все, доживем до Пасхи…» И то, скорее бы перезимовать. А там и свадьба. Тогда уж буду совсем спокойна. На Катю не нарадуюсь. И ласковая, и спокойная, и Сашуру любит без памяти. Только и разговоров у нас, что о нем. Сидит с каким-нибудь рукоделием возле меня да все просит, чтобы я про него маленького рассказывала, как он нау. ки постигал, да как музыке радовался, да что кушать любит. Словом — все обговорили, что прежде одной только мне и интересно было знать. Дай-то бог ей здоровья, а им вместе счастья.

Экая, в самом деле, «коловратность фортуны»! Сделаться адъюнкт-профессором для того, чтобы сражаться с инженерами и подрядчиками. Отчего у нас такое замечательное устройство жизни, что никогда и ничего вовремя не поспевает? Здание не готово. Лаборатории нет. Оборудование лежит в ящиках. Из чего я так хлопотал, так старался? Писаниной и подсчетами приходится заниматься до тошноты: субсидии весьма скромные, а выгоду надобно извлечь максимальную. Нет, старался, впрочем, не зря. И похвастаться можно. У меня каждый студент теперь получит полный набор химических чашек и стаканов. А я во время оно и мечтать не смел о такой роскоши. Ох, подрядчики обманывают немилосердно!.. Ведь уж как мы с Катериной мечтаем о собственной квартире! Вот когда, наконец, будем совсем вдвоем. И как все прекрасно устроится — в одном коридоре с лабораторией. Вот тогда и адъюнкт-профессор при настоящем деле окажется. А жалованье назначено скромное. Туговато для семейной жизни. Обещают, правда, еще курс в Лесной академии. А пока чего время терять? Дружище Менделеев, спасибо ему, перевод какой-то медицинский предлагает сделать вместе. Недаром «тетушка» на меня, недоросля, капитал изводила: ничего не скажешь, языкам обучен отменно. Еще и за границей отличную шлифовку дали. Так что побудем покамест и в переводчиках, не погнушаемся. Да и старой лабораторией не побрезгуем.

Тяжко поздней осенью в Петербурге. По всему чувствую, тяжел мне будет климат петербургский. Дышать нечем, воздуха нет, одна сырость. Так я и уехала в Москву, не дождавшись морозов. Каковы петербургские зимы? Не знаю. Ну да не о том теперь думать надо. Месяц прошел, как уехала. Тоска без Сашуры отчаянная. Теперь он обещал вырваться наконец от своих подрядчиков, студентов да пробирок в Москву. Хоть бы появился, хоть бы душу мне успокоил.

Приехал! В один миг обворожил маму и всех домашних. А я и хотела поворчать, посердиться на него, да опять не получается. Так он ласков, так весел и до того светится, что всему начинаешь радоваться. А тревоги мои разные… так, пустое все…

Не могу прийти в себя от изумления. Месяц назад в Петербурге я его оставила в самом разгаре хлопот и целиком погруженным в свою химию. А нынче он мне играет отрывки из будущей своей симфонии! Будто другой человек сочинял, до того ново и совсем не похоже на все его прежнее. На мои «ахи» и «охи» он мне порассказал много интересного. И через каждое слово восторги: «Балакирев! Балакирев!»

Музыкальная жизнь России с годами все более оживляется. Гораздо больше, чем прежде, стало публичных концертов; русская оперная труппа вполне может соперничать с итальянской. 12 мая 1859 года отмечено важным событием. В этот день утвержден устав Русского музыкального общества, созданного стараниями композитора и блестящего виртуоза Антона Григорьевича Рубинштейна. В уставе указаны весьма благородные цели: «развитие музыкального образования и вкуса к музыке в России и поощрение отечественных талантов». Концерты Общества скоро приобретают популярность, их программы весьма разнообразны.

Следующий шаг Антона Рубинштейна — осуществление его заветной мечты — создание Консерватории. Первая в России Консерватория открыта осенью 1862 года в Петербурге. Среди ее учеников — молодой чиновник министерства юстиции Петр Ильич Чайковский. А 18 марта этого же года в Петербурге открылось совершенно необычное учебное заведение: Бесплатная музыкальная школа. Кого видели своими учениками ее создатели? Тех, у кого была тяга к музыке, но не было денег. В эти годы лучшая часть русского образованного общества много сил и времени отдавала так называемым «воскресным школам для народа»: школы грамотности, школы рисовальные. Так почему не объединить любителей музыки? На первое воскресное занятие пришло человек двести, но отчего-то все студенты — медики, фельдшеры, их ученики да еще любопытные уличные мальчишки. Слух про необычное заведение пробежал по городу, и вскоре явились слушатели других воскресных школ, мастеровые, фабричные, по большей части выходцы из деревень, студенты, бедные чиновники. Образовался большой хор, отыскались красивые голоса, начались спевки и занятия нотной грамотой. Через год образовался и оркестр, достойный публичных концертов. Во главе школы стоит известный в Петербурге человек, Гавриил Якимович Ломакин, руководитель хора певчих графа Шереметева. Хор этот считается недосягаемым образцом совершенства. Отец Ломакина был у графа крепостным, а сам Гавриил Якимович прошел суровую выучку, путь от мальчика-певчего. Средства на открытие Бесплатной музыкальной школы можно получить единственным способом — через благотворителей. Что и удается стараниями Ломакина. Но не ему принадлежала сама идея помочь жаждущим. Бесплатную школу задумал человек, без энергии которого дело скоро бы угасло. Звали его Милий Алексеевич Балакирев. В момент открытия школы ему шел двадцать шестой год. У него имелся уже немалый педагогический опыт, сложившийся не только благодаря широкой частной практике фортепьянного учителя. По-настоящему его талант музыкального руководителя расцветал в общении с близкими друзьями-учениками. Пока что их вместе с учителем четверо. В этом кружке: отставной офицер Преображенского полка Модест Мусоргский, военный инженер Цезарь Кюи, гардемарин Римский-Корсаков. Впрочем, назвать лишь четверых — значит погрешить против истины. Пятый — Владимир Васильевич Стасов, огромный, шумный, неуемный и во гневе, и в радости. Стасов вовсе не собирается стать композитором. Юрист по образованию, артист по натуре и призванию. На фортепьяно играет превосходно, но только в полном уединении. Он старше всех, ему тридцать восемь лет. Хранитель больших сокровищ, ибо возглавляет в Публичной библиотеке художественный отдел. Для кружка Стасов — некая «питательная среда». Но единственный, непререкаемый авторитет — Балакирев.