Воспоминания об Александре Грине

Накануне отъезда из Ялты пошли последний раз погулять по улицам и на одной из них - тихой и зеленой - увидели дом: за чугунной оградой в глубине скромного, но изящного цветника, на фоне подымающихся сзади широких деревьев небольшого сада, стоял каменный одноэтажный коттедж с высокими зеркальными окнами, увитый по углам и у подъезда мелкими красными и белыми розами. Высоко на фронтоне большими буквами надпись:

«ВИЛЛА МОЛЛИ»

- Смотри, смотри! - воскликнул Александр Степанович, жадно рассматривая его. - Как хорош, мало - хорош, - прекрасен! Вот бы нам такой! «Вилла Молли» - это же наш дом, он по ошибке чужой! Как я хочу такой…

С этой новой мечтой поехали мы на следующий день на пристань. Погода была ветреная. Маленький допотопный колесный пароходик «Феликс Дзержинский» мотало во все стороны. Пассажиры быстро укачивались, стонали, лежали в каютах и на палубе, перевешивались через борт и снова стонали. Александр Степанович не страдал морскою болезнью, это он знал еще по плаванию в

PAGE 339

Александрию. Оказалось, и меня не укачивает, и мы вдвоем сидели в буфете за столиком, ели и пили чай.

Пароход так пыхтел, кряхтел и чем-то звенел, что казалось - он развалится. Но не развалился-таки, а дотащил нас до Феодосии. По приезде у Александра Степановича был приступ малярии.

Мечта о прекрасной «Вилле Молли» не уходила от нас. Рассчитывая на будущие блага, мы ходили по Феодосии, присматривая для себя дом.

К сожалению, мечты не осуществились. Это была последняя наша поездка по Южному Крыму, полная радости и бездумья. Дальнейшая жизнь уже не баловала нас.

ПЕРЕЕЗД В КВАРТИРУ

Литературные дела Александра Степановича в 1923 году были в расцвете. Печатался первый роман, маленькие журналы и газеты просили рассказы. В тот год Александр Степанович написал много хороших новелл. Завелись деньги, и мы решили обзавестись собственной квартирой.

- Поживем по-человечески, - говорил Александр Степанович, - и возьмем к себе твою мать, хватит ей жить одиноко. Человек она умный, деликатный, будет у нее своя комната, друг другу мешать не будем.

Я этому очень обрадовалась. Маму крепко любила, но и думать не думала, что она когда-либо сможет поселиться с нами, считая, что Александр Степанович - человек нелюдимый, что всякий посторонний, хотя бы и близкий, будет ему, как царапина. К моей радости, оказалось - нет. Начали искать квартиру. Как-то наша квартирная хозяйка посоветовала: «Да вы посмотрите квартиру под нами, в четвертом этаже».

Это была большая, в семь комнат, квартира без стекол, без нескольких дверей, с грязными рваными обоями, разрушенной плитой и ванной. Фасадная часть ее, выходившая на север, была мансардного типа, и, хотя комнаты там были в лучшем состоянии, Александр Степанович сразу ее отверг.

- Перекрытия будут всегда давить на психику, - сказал он, - кроме того, хочется иметь в квартире солнышко, как ни мало его в Петрограде, а все другой раз к нам заглянет. Возьмем юго-западную сторону.

PAGE 340

Так и порешили. Нашли рабочих, с ними все осмотрели и обсудили. Одну дверь нужно было наглухо заложить, тогда получалась изолированная квартира в четыре комнаты: одна - рабочая Александра Степановича, вторая - моя и наша спальня, третья - маме, а четвертая, большая, полутемная, - столовая. Кроме того, нам отходила кухня и ванная. Ход был один - черный. Можно было бы иметь и парадный, но общий с другой квартирой. Александр Степанович от этого категорически отказался:

- Пусть будет немного неудобно, но отдельно. Балов и приемов нам не. устраивать, а друзья нас и по черному ходу найдут.

Блаженно- суетливые дни строительства наступили для нас. Тут я впервые увидела, что Александр Степанович живописно хозяйственен. Денег у нас было немного, отделать квартиру мы могли только скромно, но это «скромно» он хотел сделать приятным и уютным, не жадничал, не волновался, не суетился попусту. Вдвоем мы ходили покупать обои, стекла, дверные ручки, гвозди, краски -словом, все, что требовали рабочие. Александр Степанович выбрал для своей комнаты серебристо-серые обои, блестящие, без отчетливого рисунка, и широкий к ним бордюр в темно-синих орнаментах, такие же гладкие светлые маме и в столовую, только бордюры разные, а мне он выбрал белые в широкую голубую полоску. Управдом сетовал: лишнее тратите, но Александр Степанович говорил ему: «Не каждый день чинишь квартиру, пусть она будет на веселом фундаменте».

Через месяц все было закончено. Когда мы вошли в отремонтированную, прибранную от строительного мусора квартиру, то увидели, что приобрели просторное, светлое, залитое солнцем жилье.

- Теперь поедем за матерью, - сказал Александр Степанович.

На следующий день поехали в Лигово, два дня собирали и укладывали ее имущество. Александр Степанович поехал в Петроград с нагруженными подводами, а мы поездом. Через несколько часов он, веселый и возбужденный, выгружал привезенное и переносил вместе с рабочими наверх. Были мы в тот день веселы и легки душой. Мама уже успела испечь в новой духовке аппетитный пирог на новоселье. Угостила рабочих, Александр Степанович дал щедрое «на водку», - они ушли,

PAGE 341

радостно пожелав нам всех благ, а мы уселись в новой столовой за первый обед в первой своей квартире.

На другой день началась расстановка вещей. В небольшую, с одним тупым углом, комнату Александра Степановича был поставлен письменный стол отца, кресло, небольшой шкаф для книг, которых у нас, кроме собственных Александра Степановича, в то время еще не было, и несколько стульев.

- Попробую писать за письменным столом, хотя и не люблю этого, - говорил Александр Степанович, - но приятно - своя комната для работы.

Прошло еще несколько дней, и Александр Степанович пришел домой какой-то возбужденный и огорченный. Зовет меня спуститься вниз. На площадке третьего этажа лежит разбитое вдребезги большое трюмо в старинной золоченой раме, а около него стоят два дядьки с видом весьма смущенным.

- Вот нес тебе, и так глупо получилось, а я обрадовать тебя хотел.

Мужики чешут затылки и начинают оправдываться.

- Чудаки, я же вас и не виню, никого не виню. Случай, и все тут…

Оказывается, кто-то бросил сверху кошку, она упала прямо на голову переднего дядьки. Он от неожиданности споткнулся, и зеркало выскользнуло из рук…

Стали готовиться к зиме, купили дрова, уголь, вставили вторые рамы, у мамы в комнате был камин, дождливыми осенними вечерами уютно сиживали около него, радуясь своей крепости-квартире.

Александр Степанович начал писать «Золотую цепь», делая пока заметки к ней; написал несколько новелл.

Как- то приходит домой очень радостный и дает мне пакет. Это был напечатанный на машинке экземпляр «Кораблей в Лиссе». Этого рассказа я не знала, и он прежде мне о нем ничего не говорил. Рассказ был написан еще в 1918 году, отдан в редакцию какого-то журнала, вскоре переставшего существовать. Видимо, в редакции его размножили на машинке, и теперь Александр Степанович нашел экземпляр у знакомой.

- Это один из моих лучших рассказов, - радовался Александр Степанович, - было бы жаль, если бы он пропал бе с1с7ледно, так как вторично такого рассказа не напишешь 17.

В этот же год, как-то идучи по Николаевской улице,

PAGE 342

мы встретили очень элегантного пожилого гражданина. Александр Степанович познакомил меня с ним,1 8это был редактор журнала «Аргус», кажется Нелидов. Александр Степанович стал просить его разыскать в материалах, хранящихся у него, данный в редакцию тоже несколько лет назад рассказ «Ива». Тот пообещал это сделать, но рассказа мы так и не получили, хотя Александр Степанович наведывался к Нелидову не раз. Александр Степанович очень сожалел о потере рассказа, по его словам - неплохого, не хуже «Кораблей в Лиссе», и так интересно передавал сюжет его, что мне захотелось прочесть этот потерянный рассказ.