Мгновение - вечность

И точно. Дуся из штаба не отлучалась, слышимость была отличной.

- Я здесь! - выпалил Степан, оглушая ее известием.

- Я знаю! - в тон ему откликнулась Дуся. Она следила за перелетом экипажа, знала о посадке Дралкина в своем полку, на хуторе.

Сюрприза ни с той, ни с другой стороны не вышло, их обоих это обрадовало.

- Долетел, не упал, - говорил Степан, крепко прижимая трубку, вслушиваясь в ее голос, дыхание, по-своему толкуя междометия и паузы. Вдруг что-то щелкнуло, Дуся исчезла. Степан стал усиленно дуть в мембрану.

- Я тут, я тут! - знакомо, радостно объявилась Дуся.

- Что в хозяйстве? - спрашивал он о дивизии, о новостях, которыми живут полки: кто не вернулся, кто отличился, какие веяния "в верхах"? Дуся, зная интересы Степана, раздобывала для него информацию через машинистку штаба, неговорливую девицу с претензиями.

- Я соскучилась, - пискнула Дуся.

Он живо представил, как, склоняясь к аппарату, спиной к штабным, произносит она слова, которые могут все услышать.

- Понял, - улыбнулся Степан. - Нет проезда. Развезло. Послали за горючим трактора, и трактора завязли, - личных объяснений по телефону он избегал.

- Сорок километров в авиации не расстояние...

- В авиации - да, - подхватил, согласился Степан. В первое время после его ухода из полка им добрую службу сослужил приятель, летчик эскадрильи связи: вечером, когда снималась готовность, он увозил Степана к Дусе, а на рассвете доставлял его обратно - всего-то двенадцать километров, только взлетел, и сразу садись. Высаживал штурмана прямо возле "пешки", иногда на задания Степан уходил без завтрака, но полным сил, голова работала ясно.

- Не расстояние, - укорила его Дуся. И во второй раз, не остерегаясь, повторила: - Очень соскучилась.

- Какие новости еще? - уходил Степан от объяснений.

- Все празднуют, звание отмечают.

Снова что-то затрещало в трубке, снова голос Дуси пропал.

- Але, але! - взывал Степан.

- Я тут, я тут!

- Кабы тут... Это я - тут, а ты вон где...

- Так в чем же дело?

- Трактора завязли, трактора не идут... Я говорю, и мы отметим!

- Не знаю.

- Отметим. Отметим, как подобает.

Дни рождения, награды, другие выпадавшие им светлые денечки они отмечали вдвоем. Степан говорил: мне никто не нужен, только ты. Хорошо отмечали.

- Некоторые у вас до того допраздновались, что пришлось вызывать патруль. - Дуся в двух словах передала чепе со штурманом-солистом. - Твоего Дралкина ругает... сказать не могу как. Последними словами.

- На ушко расскажешь!.. Обнимаю!..

В Р. пристанищем и местом обитания летчиков служила землянка-гостиница, метров сорока в длину, с двумя дымоходами, известная под названием "Золотой клоп". Лошадиная подкова, вкось прибитая над ее входом, как на собственной шкуре проверил Афанасий Чиркавый, житья в ночлежке не скрашивала, и дальневосточники, шедшие на юг по той же трассе, в Р. - Афанасия уже не застали - улетел. Алексей же Горов пребывал в возбужденно-сосредоточенном состоянии духа: нехоженая трасса к фронту ему по силам, по плечу. Старт взят удачно, треть пути пройдена, финиш близок. На жилищно-бытовые неудобства он внимания не обращал. Какое они имеют значение! Когда капитан спустился в землянку, глаза его разбежались: справа и слева вдоль прохода, на первом и втором этажах крепко поставленных нар металлом боевых наград сияли гимнастерки. Двигаясь по проходу, глядя перед собой, Алексей чутким боковым зрением тыловика отмечал сияние вожделенных "боевиков", орденов боевого Красного Знамени; в некоторых случаях они монтировались по два, по три в ряд, к ним примыкали другие подвески. "В чешуе, как жар, горя, тридцать три богатыря! - восхитился Житников, забрасывая наверх свою куртку. - Какое общество... Какой народ!.." - "Обыкновенный народ, русский, - заметил гвардеец-старшина, скучавший на нарах. - Ты, парень, на бляхи-то не зарься, добавил он дружелюбно. - Ты лучше спроси, найдется ли тут кто, чья дорожка была бы без колдобин. Вон Георгий Павлович, портянки сушит у огня, мой командир..." Назидательная струнка, как всякому старшине, была ему свойственна, а история Георгия Павловича, тут же и сообщенная, имела такие зигзаги: в отпуске перед войной Георгий Павлович женился, прикатил в свой полк с молодухой, донской казачкой, а тут ему приказ в зубы: весь командный состав переведен на казарменное положение, извольте расписаться. Лейтенант туда-сюда, поимейте жалость, молодая жена... Категорически - в казарму: приказ наркома. Ах, так... Лейтенант заявление, поданное было о приеме в партию, - назад. Продемонстрировал. А штурман его экипажа - комсорг, он своего командира-лейтенанта, как проявившего незрелость, на комсомольское собрание. Что спасло молодожена, так это орден, полученный за финскую... Майор он теперь, командир эскадрильи. Бомбил Берлин и Кенигсберг. "Герой Советского Союза, - говорил старшина, довольный произведенным впечатлением. - С тем своим штурманом, понятное дело, расстался. Год воюет, не меняя экипажа. И штурмана вывел в Герои..." Такой пример новичкам. Такой повод подумать о контрастах жизни.

Долго ворочались на верхотуре дальневосточники, переговариваясь между собой; сон, их сморивший, был глубок и крепок.

Алексею Горову снилось, будто он летит над тайгой, вдруг нить маршрута теряется, он не понимает, где он, ждет таежного кряжа, но ответ капитану дают не горы, а летчики-фронтовики. Они приходят ему на помощь, великодушные и знающие. "Откуда "ЯКи"?" - удивляются фронтовики, собравшись на бесснежном ростовском аэродроме. "С Дальнего Востока..." - "Смотри-ка... И кто же их в такую непогодь привел?" - "Капитан Горов!" - "Как справились с маршрутом, капитан?" - спрашивает Горова моложавый генерал. "Что же, минутка за минуткой, так и притопали..." - "Минутка за минуткой!" - смеется генерал, предлагая ему закурить, чиркая спичку за спичкой. "Спички ростовской фабрики, - весело говорит генерал. - Фабрика сгорела, спички остались..."

Ранним утром Горова известили, что на Ростов никого не выпускают.

На Ростов объявлен запрет.

Алексей подумал, что гвардейское веселье захватило диспетчерскую службу, служба тоже загуляла.