Мгновение - вечность

Он был слишком занят собой и не искушен, чтобы почувствовать опасность разлитого в воздухе покоя, уловить тревогу, насторожиться, призвать себя к ответным действиям.

Помнить о том, что покой преходящ, обманчив, что за песнями и плясками вызревает угроза, спутница затишья, всегда вероломная, что на угрозу надо отвечать решением, безошибочным и быстрым, Горов не привык.

О том, как податливы старые трещины на такие удары, он вообще не думал.

...Подслеповатая землянка оперативного дежурного аэродрома Р. встревоженно гудела.

- Какой запрет? Откуда? Нас с завода по тревоге гнали, метлой, чтоб духу нашего не было! Вам, говорят, зеленая улица, через сутки быть на месте!

- Вчера без ужина, сегодня без завтрака... Ничего себе дыра!

- Я веду группу с Дальнего Востока, - веско, перекрывая других, подал голос Горов.

- Все претензии полковнику Челюскину! - отражал нападки летчиков оперативный дежурный, ОД, левой рукой отставляя полетные листы, поданные ему для получения визы на вылет.

- Кто такой?.. Не знаем Челюскина!.. Где воевал?.. Не слыхали!

- Полковник Челюскин - начальник гарнизона...

- На кой мне ляд этот гарнизон? Мне Тихорецкая предписана, меня в Тихорецкой ждут!

- И в Краснодаре!

- К Челюскину! - повторял ОД.

К полковнику, естественно, никто не шел, хотя бы потому, что где он неизвестно, а оперативный, в стеганом ватнике защитного цвета и шлеме на рыжем меху, своим полуштатским видом оставлял какие-то шансы на "добро"; было такое впечатление, что с оперативным можно договориться.

- Я веду группу с Дальнего Востока, - повторил Горов так, будто долгий путь от Тихого океана до верховий Дона он прошел воздухом и негоже задерживать столь опытного ведущего, когда до Ростова - рукой подать...

- Кто был первым летчиком? - спросил капитана ОД.

- Икар, - ответил начитанный авиатор Горов.

- А первым штурманом? Капитан молчал.

- Матрос Железняк был первым штурманом, - кротко разъяснил ему дежурный.

- Почему Железняк?

Этого вопроса только и ждал полуштатского вида ОД. Роль просветителя он исполнил с большим, нескрываемым удовольствием.

- Он шел на Одессу, а вышел к Херсону, вот почему! Одни проглотили пилюлю, другие возмутились - гомон в землянке возрос.

В разгар спора к столу дежурного молча, достаточно ловко и деликатно продвинулись три летчика, с головы до пят одетые в кожу. Мягкую, черепичного отлива, скрипящую на сгибах кожу, рассеченную никелем застежек-"молний". Такой комплект союзнической амуниции, как на каждом из вошедших, можно было видеть разве что на полковнике, на генерале в чине командира дивизии и выше... Все трое были в расцвете молодых лет и чем-то неуловимо между собой схожи. Пожалуй, больше, чем заграничная обмундировка, сближало их выражение радушия и умиротворенности на молодых, разгоряченных ходьбою лицах; всем троим как будто передался покой, разлитый в чистом воздухе верхнего Придонья, внесенный ими в землянку, и этим редким по военной поре чарам должен был теперь противостоять оперативный...

Тут надо пояснить, что дружная в тот год весна превратила все аэродромы южного участка трассы (сплошь грунтовые, других площадок не было) в месиво. Р. являлся последним пригодным для авиации городком. Истребители, нацеленные на Ростов, оказались перед необходимостью беспосадочного прыжка - высокой навигационной точности, снайперского прыжка. Не только необходимого, но и безотложного, поскольку немецкое командование противостояло нашим действиям на юге оперативно и находчиво. Именно здесь пытал свое счастье противник, надеясь взять реванш за Сталинград, вводя в бой авиасоединения с крымского и украинского плацдармов. Замысел врага сводился к тому, чтобы завязать и выиграть весеннюю битву в воздухе, знаменитое кубанское воздушное сражение, как о нем заговорили уже в конце апреля. Серьезный урок Харькова, в феврале освобожденного, а в марте вновь сданного захватчикам, побуждал Ставку к энергичным мерам по усилению нашей авиации, особенно истребительной, на юге.

Летчики, застрявшие в Р., скорее чувствовали это, чем знали.

В голове воздушного эшелона, призванного изменить соотношение сил на важном участке фронта, оказалась эскадрилья капитана Афанасия Чиркавого, которому в Р. не сиделось, которому маяться здесь без всякого дела было тошно. Протяженность незнакомого маршрута равна предельности дальности "ЯКа"? Тем лучше! Чиркавый поднял своих истребителей и ринулся вперед напропалую. "Он шел на Одессу, а вышел к Херсону"! - намекнул дежурный на результат его броска. Даже небольшое уклонение от маршрута делало выход на Ростов невозможным, горючего, чтобы исправить ошибку, встать на истинный курс, в баках истребителей не оставалось. "ЯКи" падали в степи, плюхались на живот.

Вместо притока свежих сил, ожидаемых фронтом, - небоевые потери, чепе...

Все пролеты на Ростов закрыли.

Было решено включить в работу самолеты-лидеры "ПЕ-2", благо в Р. находятся бомбардировщики-гвардейцы.

Они-то и отведут, "отлидируют", как говорят в авиации, истребителей на Ростов.

И фронту быстрая подмога, и "ЯКи" в сохранности, и гвардия при деле.

- Без лидеров никто от нас не уйдет, - повторял оперативный дежурный.

- Афоню-то Чиркавого перед вылетом кто-нибудь проверял? Или так, пустили на самотек? А ведь он еще под Старой Руссой был замечен в художествах, когда цели перепутал!

- Под Старой Руссой!.. Он здесь из шинка на третьей улице за линией не вылезал. Не просохнувши, поди, и дунул!

- Один портачит, всем отвечать!

- Только с лидером! - стоял на своем оперативный. - Будь то из Хабаровска, будь то из Москвы - с лидером!

Переворачивая поданные ему полетные листы двупалой культей, изуродованной шрамами, ОД быстро взглядывал на каждого из трех летчиков, подошедших к столу.

- На юг, на юг, - приговаривал он, заметно оживившись, проставляя в бланках разрешительные закорючки. - Под Краснодар? Там сейчас жарко!..

- Зачем Краснодар? Нам в Ростове хорошо, - отвечал дежурному летчик, занимавший место посреди троицы, на голову ниже своих товарищей. Горов не мог оторваться от его сумрачно сдвинутых бровей и живых, восточного рисунка глаз, диковато игравших.