Смейся, паяц!

– Особенно, Лёня. Он умеет по-гусарски загулять, шумно, весело, до утра.

– А ты нет?

– И я тоже. Но в этом ты лидируешь.

– Саша, вам, наверное, не раз говорили, что вы внешне очень похожи?

– Конечно. Однажды, во время моего выступления, из зала пришла записка: «У вас с вашим братом одно лицо, правда?» Я ответил: «Правда. Мы его носим по очереди». И усы у нас переходящие.

– Что это значит?

– До двадцати пяти их носил я, после двадцати пяти – он. Однажды, когда у нас двоих брали интервью на Всесоюзном радио, диктор решила порадовать меня: «Вы очень похожи на своего брата, и голос у вас такой же, как у него!». И тут я заорал на всю страну: «Это он похож на меня!.. Я – старший! Это моё лицо и мой голос – он похитил их у меня и выдал за свои. Он даже имя у меня украл: назвался в сериале Шуриком, а это я – Шурик, я!».

– А как вы, Леонид, на это отреагировали?

– Я ему очень спокойно ответил: «Попробуй, теперь, докажи». А, вообще, мы, действительно, похожи, поэтому ему часто приходилось ставить автографы за меня, а мне – подписывать его книги.

– Спасибо, братики, не будем вас больше мучить. Успехов вам, здоровья и благополучия. Нам бы хотелось, чтобы финал этого весёлого интервью был лирическим и трогательным. Саша, у вас есть что-нибудь этакое? – Конечно. Ведь юмористы сентиментальны. Я прочитаю несколько строк из стихотворения, которое читал на Лёнином дне рождения:

…Ах, Лёня, Лёня, дорогой мой братик,

Исколесили много мы дорог,

На сколько нам ещё бензина хватит

И сколько нам осталось – знает Бог.

Но нету, нету, нету угомону,

Бежим, бежим, бежим, бежим по кругу,

И вместо встреч – звонки по телефону,

И привыкаем жить мы друг без друга.

Но папы с мамой фотографии, как фрески,

На стенке, чтобы нам напоминать:

Мы спаяны фамилией Каневский,

И друг от друга нас не оторвать!

АМУРНЫЕ ШАЛОСТИ

Вкомандировки мы с Робертом ездили обычно вместе. За все годы сотрудничества у нас было достаточно ссор, даже скандалов, из-за полярности характеров и творческих нестыковок, но никогда не возникали эксцессы из-за денежных расчетов – мы очень доверяли друг другу и ни разу один другого не обманули.

Я уже писал, что Роберт внешне был мрачноват и ворчлив, но под этой маской таилось уникальное чувство юмора, которое приходило на помощь во время любых конфликтов и спасало нас от окончательного разрыва. Мы часто подшучивали друг над другом и устраивали различные розыгрыши. Вспоминаю один из них.

В поездках мы вместе завтракали, обедали, ужинали. Обычно я прочитывал всё меню и потом заказывал себе какие-то блюда, а Роберт, не отрываясь от свежей газеты, бросал официанту: «Мне – то же самое». Так продолжалось довольно долго. Однажды я возмутился:

– Перестань паразитировать – заказывай сам!

– Зачем? – ответил он, продолжая читать очередную газету. – Ты ведь всё равно выбираешь.

Тогда я решил его проучить: заказал всё то, что он ненавидел и в рот не брал. Правда, половину заказанного я тоже не любил, но, благодаря своему безразмерному аппетиту, мог заставить себя это проглотить, а вот он…

– Что вы принесли?! – вскричал Роба, когда официант поставил на стол заказанные мной блюда. – Я этого не ем!.. Ты же тоже этого не любишь! – воззвал он ко мне.

– Полюбил, – очень серьёзно ответил я, но, увидев, как он брезгливо кривится, не выдержав, расхохотался. – Не будь эксплуататором – выбирай сам!

Роберт ещё несколько секунд возмущался, но потом, оценив комизм ситуации, тоже стал хохотать.

Когда мы с ним познакомились и делали первые шаги, он был очень худым, как голодающий индус, весил килограмм пятьдесят, и то – половина этого веса приходилась на его густую, пышную шевелюру. Но худой, маленький Роберт был большим Дон Жуаном и обожал высоких, крупногабаритных женщин.

– Роберт, – сообщал я ему, – в соседнем номере очень симпатичная дама, в твоём вкусе.

– Сколько весит?

– Килограмм восемьдесят.

Он презрительно махал рукой:

– Тоже мне вес! У моей Гали – девяносто!

Однажды я ему сделал подарок ко дню рождения.

Я летел в Минск, Роберт уже был там. В самолёте, рядом со мной, сидела очень хорошенькая женщина, которой я не преминул назначить свидание. Когда самолёт приземлился и она поднялась, мне стало страшно: она была на полголовы выше меня, обладала пудовой грудью и необъятным задом. Я понял, что это находка для моего соавтора.

– У меня для тебя подарок, – сообщил я ему, передал свои впечатления и предложил пойти вместо меня на свидание. Когда они встретились, его лицо осветилось – это была женщина его мечты. Возник роман. Кстати, все эти башнеподобные дамы, очень «клевали» на него, у них возникали к нему какое-то нежные материнские чувства, хотелось его опекать и оберегать.

Последнее его увлечение, о котором я знал, была выпускница Киевского эстрадно-циркового училища, красивая, яркая, естественно, крупнокалиберная. Из неё откровенно пёр секс, а в глазах горело нескрываемое, необузданное желание: «Хочу всё знать!». Один наш общий приятель, увидев их вместе, потом сказал:

– Роба, куда ты лезешь? Её же надо трахать тремя членами одновременно!

Но Роберт был настолько увлечён, что даже решил уйти от Гали. И ушёл, и ночевал у своей избранницы. Но утром вернулся домой. Потом рассказал мне:

– Просыпаюсь от грозы. Рядом лежит женщина и спит. А за окном гром, молнии. Я понимаю, что Галя сейчас закрылась в ванной и вздрагивает от каждого раската – она очень боится грозы и я её всегда успокаивал. А эта спит, здоровая, молодая, и ни на что не реагирует. А Галя там одна и боится. Я подумал: почему же я здесь? Тихо встал, оделся и уехал домой. И понял, что не смогу уйти, не смогу!

Вы не подумайте, что я перевёл стрелку на амурные похождения Роберта, чтобы не рассказывать о своих: этот роман – моя исповедь, и я не стану прятаться за спину моего соавтора.

Однажды в Минске я познакомился с очаровательной восемнадцатилетней девушкой Наташей, поразительно похожей на популярную французскую актрису Марину Влади, которую советские зрители впервые увидели в фильме «Колдунья». У Наташи были такие же длинные белые волосы, такая же изумительная фигура и такие же миндалевидные глаза. Мы встречались с ней несколько дней подряд. Она была трогательно доверчива и какая-то прозрачно-наивная, поэтому я её даже ни разу не поцеловал и, вообще, к ней не прикасался. Когда осталось два дня до моего отъезда, я ей сообщил об этом.

– Я буду плакать, – тихо произнесла она. Это было признание, мне захотелось её обнять.

– Давай посидим. – Я подвёл её к парковой скамейке. На Наташе было летнее крепдешиновое платье, которое очень мялось. – Не садись на него, приподними.

– Не могу, – ответила она. – Я без трусиков: летом не ношу, мне жарко.

Признаюсь, это открытие меня взбудоражило: сидеть рядом с девушкой, которая без трусиков – это возбуждало. Я обнял её и впервые поцеловал.

– Пойдём ко мне.

Она неумело чмокнула меня в ответ, мы пошли в гостиницу, и там произошло то, что должно было произойти. Потом она позвонила маме, попросила разрешение остаться ночевать у подруги и осталась у меня до утра.

С тех пор, приезжая в Минск, я звонил ей ещё из аэропорта и, когда подъезжал к гостинице – она уже стояла и ждала. Наши периодические встречи продолжались около года, пока шла работа над фильмом. Потом прервались. Она писала, порывалась приехать в Киев, но я не разрешал: я не хотел повторения истории с Ликой.

В Минск я приехал лет через пять, позвонил – она примчалась. Была уже замужем, чуть располнела, но, по-прежнему, очень хороша. Мы пообедали, вернулись в номер и провели несколько незабываемых часов.