«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

как Павлик носился по саду, забыв, где калитка. Потом он относился к пчелам с величайшим недоверием,

выходя за фруктами только по вечерам. В Лиде мы делаем ряд полетов. Подучиваем кое-кого из новых. Кстати

выясняем, что бедняга Павлик совершенно не умеет ориентироваться. Посадят его за штурвал и говорят: ну-

ка, ворочайте налево, а теперь направо. А теперь домой, на аэродром. И бедный Павлик никак не может найти

аэродром.

Мы с Павловым занимаемся бомбометанием. Каждый раз набираем булыжника; сначала сбрасываем

пристрелочный, а затем — то в речку, то в развалины кирпичного завода. Попадания великолепные, и я

насобачился настолько, что попадаю в самые мелкие цели.

Привезли разбитый «Киевский» корабль Башко, он сильно побит пулями, преимущественно

разрывными. Приехал и сам Башко. Он еще забинтован, и из его головы и ног все время вылезают мелкие

осколки разрывных пуль, которыми он и был порядком изранен. Его моторы переставляют на новый корабль.

Мы волнуемся и настаиваем, чтобы нас пустили на фронт около Ковно и Вильны, так как здееь

начинают нажимать немцы. Хотим идти пятью кораблями сразу, но начальство что-то весьма неодобрительно

к этому относится.

Мы на 2-м корабле летим в Лавны (район Скид ел и на Немане), где отыскиваем промежуточную базу

для действия на два фронта: на Ковно и на Гродно. Чудный перелет- прогулка. Садимся в одном месте,

осматриваем и перелетаем на другое.

Только что сели; болтаем с крестьянами. Панкратьев пошел в соседний лесок. Вдруг видим, что по

направлению к нам ползком подбирается цепь, человек двенадцать. Оказывается, со станции Скидель выслали

воинскую часть — захватить спустившийся неприятельский аппарат. Цепь залегла шагах в тридцати. Я иду

навстречу и спрашиваю, что, собственно, такое они тут делают и не маневры ли у них в этом месте. Старший

в цепи унтер-офицер мирно со мною разговаривает. Говорит: послан захватить аппарат. Я говорю, что аппарат

мы им не дадим, и предъявляю свое удостоверение личности. Он говорит, что это все равно и аппарат они

захватят

Командир «Киевского» корабля поручик Башко, раненный после боя с неприятельскими «Альбатросами». Июль 1915

г.

—

Ну, — говорю, — коли будете захватывать, так я вас всех перестреляю, и ничего мне за это не

будет. У нас два пулемета, а вас слишком мало. Идите обратно за подкреплением и тогда приходите, потому

что полетим мы отсюда только к вечеру. Вы успеете все сделать, что вам надо.

—

Да нет, — говорит, — у нас больше народу нет.

—

Ну, — говорю, — тогда ваше дело табак. Ушаков! Поставь пулемет на верхнюю площадку!

Ушаков появляется наверху с пулеметом. Цепь так же ползком начинает осаживать назад. Унтер

чешет затылок, не зная, как быть.

—

Ну что, — говорю, — видите, что наша взяла? Да вы смотрите: мы вас уже окружили! — и

показываю на подходящего сзади из леса самым мирным образом Панкратьева.

Унтер смутился окончательно. Тогда я расхохотался и говорю:

—

Погоди, сейчас покажем предписание с печатью.

Панкратьев дал предписание. Унтер долго вертел, наконец согласился, что мы русские, и даже

выставил охрану, послав на станцию уведомление, что аэроплан свой.

Осмотрели мы имение, барский дом, парк. Нашли все пригодным и вечерком снялись обратно в Лиду.

Как дивно красиво садилось солнце и освещало массы кучевых облаков, с которыми мы летели на

одинаковой высоте и отчасти выше! Какой восторг — полет вообще! А тут нас еще в корабле была большая

компания, и кругом красота неописуемая. Я даже стал кричать: «Да здравствует Жюль Верн!» Публика со

мною согласилась. Да разве же не прав я был? Ведь какая красота — перелеты, и если бы не война, то сколько

удовольствия доставили бы они! Лети куда хочешь. Понравилось место — сел. Хорошо — пожил день, два,

три. Не понравилось — заводи моторы, кати дальше!

На аэродроме новости: привезли четыре мотора Русско- Балтийского завода. Приехал сам

конструктор, и их ставят на корабль. Моторы, говорят, хорошие — типа немецких, по 150 сил, шесть

цилиндров. Начинаются скачки с препятствиями: кто получит этот корабль. Главные кандидаты: Лавров,

Панкратьев, Алехнович. В штабе думают, иначе говоря — взвешивают все «про и контра». Ура! Корабль

достается Панкратьеву, значит — нам.

Вызываются наши мотористы, и им объясняются все таинства моторов. Иду смотреть и я. И что же

вижу? Чистейший «Бенц» авиационный, копия точнейшая, даже трубки для проводов те же самые. Мы все

сначала относимся к конструктору с благоговением. Но мало-помалу благоговение проходит. Оказывается, не

святые горшки лепят. Моторы ничего сложного не представляют. Обыкновенные стационарные авиационные

моторы. Но правда, слов нет — хороши, с такими моторами можно работать. Конструктор В.В. Киреев16

страшно серьезен. Но мы уже усмотрели, что вся конструкция построена по способу профессоров Пере-

колкина и Глазенапа, то есть просто содрана с безбожной точностью.

29 июля пробуем корабль — хорошо. Я работаю немного по регулировке и выбираю, где оказывается

слабина. Решаем делать пробу на высоту. Пристраиваю наш неизменный «Саф». Дают нам новый прицел, и в

корабле уже новые кассеты для бомб. Прицел смешанной системы, числится — Сикорского, но там уже есть

два уровня. Однако пристрелка рекомендуется столь дикая, что мы решаем продолжать свою, уже

выдержавшую испытания и критику.

Пошли пробовать на высоту. Но день подозрителен по шквалистости. И действительно, вышли на

2600 м и попали в грозовые облака. Там нас начало крутить. Мы — оттуда. Аэродрома нет, кругом облака. Мы

из облаков в ту сторону, где посветлее. Выбились, пошли вниз. Местность какая-то чужая. Где мы?

Определиться не можем. Карты, как на грех, с собою не захватили, считая полет обычным аэродромным. Да и

все карты остались в старом корабле. С нами — помощник начальника Эскадры полковник В.В. Витков-

ский17. Плутали, плутали — все без толка. А уже вечереет. Панкрат спрашивает, не над немцами ли мы. Я

говорю: «Нет, потому что все крыши целы и скот на полях бродит». Нашли железную дорогу, а в которую

сторону по ней лететь, не знаем. Решили садиться. Нашли место, сели. Спрашиваем местных жителей:

«Далеко до Лиды?» Говорят: «Верст тридцать». Оказывается, ушли к северо-западу. Полковник подходит к

Панкратьеву и официальным тоном говорит:

—

Капитан, я вам делаю выговор за небрежную организацию полета.

Командир 2-го корабля штабс-капитан Панкратьев

Панкрат — руку к козырьку, и ни слова. Оно, конечно, так, но все же церемония, по-моему, излишняя.

Как оказалось впоследствии, полковник обладал весьма несчастным свойством. Как он летит с кем-

нибудь, ну, значит, готово: что-нибудь стрясется — не то, так другое. Ну да я поговорю об этом впоследствии.

И прозвали наши его рыбьим глазом. Как в полете, так и сглазит, и полет из рук вон плох.

В августе мы на аэродроме производим опыт с грузоподъемностью. Берем с собою бомбу в 25 пудов

весом. Вышина ее — 2 аршина 10 вершков, насыпана песком. Тут происходит опять «кипроко». Генерал

Шидловский должен ехать в 8 ч вечера в Ставку, где нужно доложить об опытах. Уже в 6 ч вспомнили, что

хорошо бы иметь фотографию. Но вот беда: фотографический кабинет помещается при штабе, и туда надо

посылать за фотографиями. Пока их привезут, будет уже поздно. А в эскадре уже проведен принцип

централизации. Все собрано при штабе, и у кораблей все имущество отобрано, в том числе и фотография.

Генерал крякает.

—

Не извольте беспокоиться. Все будет!

—

Как так?

—

Ничего, сделаем. Послать младшего моториста со второго мотора!