Энрико Карузо

В ближайшие дни я постараюсь дать более подробную информацию о гастролях, на основе еще более точных и авторитетных источников”.

А вот что вспоминал о Карузо один из русских скрипачей:

- Я никогда не видел за всю свою артистическую жизнь такого скопления народа перед дверьми театра. И это в тридцатисемиградусный мороз! Люди стремились в театр, чтобы послушать Карузо, который превзошел самого себя.

Театр Ла Скала ангажирует Карузо на зимний сезон: с 26 декабря 1900 года по 26 февраля 1901 года. В эту зиму там пели известнейшие артисты - Таманьо и другие. После успешного выступления с Карелли и Джаккетти в пуччиниевской “Богеме”, вечером 17 января Карузо ждал огромный успех в “Масках” Масканьи (он снова пел вместе с Джаккетти, Карелли, Беллатти и Арканджели). Спев в “Мефистофеле” Арриго Бойто, шедшем в присутствии автора (в феврале 1901 года), Карузо окончательно завоевывает публику, проявляющую к нему самую горячую симпатию. Успех спектакля разделили с Карузо русский бас Федор Шаляпин, Карелли, замечательный дирижер Кампанини и тогда еще совсем молодой Артуро Тосканини.

Во время этого оперного сезона умирает Джузеппе Верди, крупнейший композитор Италии. В театре Ла Скала на вечере, посвященном великому артисту, дирижировал Артуро Тосканини. В исполнении “Te Deum’а” приняли участие сопрано Карелли и Пинто, тенора Таманьо, Карузо, Боргатти, баритон Арканджели.

Карнавальные праздники 1902 года Карузо провел в Милане. Вместе с Розиной Сторкио он поет на бале-маскараде в Ла Скала, подчиняясь волшебной палочке Артуро Тосканини. Успех сопутствует Карузо и здесь.

В это время в музыкальной критике стало устанавливаться мнение о вырождении настоящих оперных голосов. Против этого восстали критики Галли и Монтанелли. Они говорили, что хотя кризис голосов бывал в различные времена, но настоящие певцы никогда не переводились. Замечательный критик Аминторе Галли писал:

“Я не думаю, чтобы современные хорошие голоса потускнели в сравнении с золотым веком бель канто. Я утверждаю, что лучший голос, какой только знала история, принадлежит Карузо, за ним следуют Таманьо, Мазини и другие”.

Это была ясная, интересная и объективная оценка, заставившая умолкнуть многих критиков, движимых полемическим духом. В музыкальном мире чувствовалось свежее веяние. Бурное биение жизни, проникновение нового и прекрасного, выразившееся в поисках правды, открывали неведомые еще горизонты в искусстве.

На самом деле, в начале века в Италии наблюдается большое оживление во всех областях искусства. Артисты всех стран выступают на сценах итальянских оперных и драматических театров. Это были годы, когда еще пел Таманьо, когда в театре Ла Скала властвовал Дзенателло, а скромный Джузеппе Боргатти из Феррары продолжал утверждать себя в трудном вагнеровском репертуале. Ева Тетрацини, Эрминия Борги-Мамо, Джованнони Дзакки, начавшие уже преподавательскую деятельность, продолжали еще утверждать славу бель канто. Во флорентийском театре Пальяно звучали славные голоса Антонио Котоньи и Соммарко, а совсем недавно пришедшая в оперу Лина Кавальери создавала в театре Даль Верме образ Манон, очаровывая публику своей красотой и талантом. Это было время знаменитой японской актрисы Сады Якко, прекрасной танцовщицы Отеро, завоевывавшей театр за театром, время Амелии Соарес, Пины Джотти, Сильвии Гордини-Маркетти, Абеля Поля Деваля. Эдоардо Ферравилла, Эрме Новелли выступали повсюду с труппами из первоклассных артистов. Это была эпоха танцев и балета, французского ревю и оперетты с ее крупнейшими представителями Эммой Векла и Джеа делла Гаризенда. В те годы в Италии получили широкое признание Сен-Санс, Гуно, Массне, Шарпантье, вступившие в соревнование с признанными итальянскими композиторами Пуччини, Масканьи, Леонкавалло, Чилеа, Дзандонаи, поэт Жан Ришпен, скульптор Паоло Трубецкой и многие другие.

В эту эпоху плодотворной деятельности великих оперных композиторов, авторов песен, выдающихся дирижеров и замечательных поэтов имя Энрико Карузо становится все более и более популярным.

В 1902 году по предложению импресарио театра Сан Карло де Санна Карузо был ангажирован для выступления в “Любовном напитке” Доницетти и “Манон” Пуччини на этой крупнейшей неаполитанской сцене. Импресарио попросил Карузо, теперь уже знаменитого певца, быть снисходительным к театру и позволить сделать скидку в гонораре. Карузо же, связанный обязательствами с театром Ла Скала, с болонским театром Коммунале и с пармским театром Реджио, решил петь для своих сограждан бесплатно. Он отказался от всех своих обязательств и приехал в Неаполь. Он чувствовал себя счастливым в родном городе, верил в свои силы, в свое искусство. Однако Неаполь снова принес ему разочарование. Это был последний удар в жизни непревзойденного артиста. Грусть и горечь камнем лежали на сердце Карузо до самой его смерти. Сейчас кажется абсурдным, что певец с мировым именем, вложивший в свое искусство огромный труд, мог потерпеть фиаско!

Об этом событии вспоминают по-разному. Одни, не зная сути дела, говорили, что Карузо потерпел неудачу потому, что плохо себя чувствовал. Другие утверждали, что, вопреки всем правилам, он пел в такой опере, как “Любовный напиток”, в полный голос, а не грациозно и нежно, как это было принято. В результате Карузо был освистан капризной публикой. Были и заявлявшие, что Карузо смущался от волнения, путался, поэтому публика не аплодировала ему и не вызывала на бис.

Трудно поверить всем этим толкам, даже если они исходили от признанных критиков того времени. Скорее всего Неаполь не принял Карузо по какой-то иной причине.

Вот что рассказывают очевидцы. В неаполитанском театре Сан Карло Карузо был действительно освистан своими согражданами в первый момент появления на сцене, еще до того, как начал петь. Факт кажется невероятным и неправдоподобным…

В то время театр Сан Карло занимал в жизни неаполитанцев такое же место, как ныне - телевидение. Театр гордился славным прошлым, тем, что его стены впервые слышали Пуччини, Рубини, Доницетти, Меркаданте, Беллини. Он был гордостью местной аристократии, преемницы традиций короля Фердинанда II. Как и при короле, театр принадлежал аристократии, зависел от ее капризов и настроений.

Местная знать, жестокая, всеподавляющая, господствовала тогда не только в неаполитанском театре Сан Карло. Она диктовала свои условия всем театрам Южной Италии. У театральных заправил были свои любимые и нелюбимые артисты, создавались партии, жестоко враждовавшие между собой.

В Неаполе, в оперном театре, не подозревая того, артист сразу же попадал в борьбу конкурирующих группировок. Виднейшими заправилами театра Сан Карло были в те времена князь Адольфо ди Кастаньето, барон Савелли-Прочида, маркиз Кокоцца дельи Альделабри, кавалер Альфредо Монако… И беда тому, кого миновала милостивая симпатия этих всесильных вельмож! Любой знаменитый артист стирался в порошок и сметался с лица земли, если он не был любимцем князя, барона или благороднейшего кавалера. Жесточайший провал ждал его на сцене. Эти же вельможи старались держать публику в театре в состоянии крайнего возбуждения. Один удар по наковальне - и искры засыпали сцену, сжигая артиста. Публика была орудием в руках того или другого течения в зависимости от случая или обстоятельства, но всегда исполняла волю сильного мира театральных кулис.

В Неаполе было принято, чтобы певец до появления на сцене засвидетельствовал свое почтение князю (чем не аристократ? Высок, элегантен, с моноклем в правом глазу!), затем барону, маркизу и, наконец, благородному кавалеру. (Барон и маркиз были влиятельными фигурами в газете “Пунголо”, а благородный кавалер, по прозвищу “монашек”, не менее влиятельной фигурой в левой стороне партера, в то время как правой и ложами управлял князь, а всем остальным театром, за исключением независимой галерки, барон и маркиз.)

Четыре “короля” театра приходили к взаимному согласию чрезвычайно редко. Это случалось только тогда, когда все они утверждали, что артист обаятелен, отлично подготовлен и почтителен. В таком случае его ждал полный успех. Но это было исключительным событием: не каждый артист, впервые переступавший порог театра, мог разобраться в сложном закулисном механизме.