Моя мать Марлен Дитрих. Том 1

Пока моя мать усиленно дезинфицировала сиденья унитазов, давая очередной бой наглому сифилису, а затем распаковывала вещи, я с ее разрешения опробовала свой новый водоем. Фон Штернбергу, восседавшему на веранде в кресле, которое вскоре будет называться креслом Джо, были выданы ручки, карандаши и бумага; при этом ему было также сказано, что если уж он непременно хочет писать свой сценарий на веранде, то пусть, по крайней мере, следит, чтобы Ребенок не утонул. Для этого ему пришлось бы просто приклеить к глазам бинокль, потому что тонула бы я очень далеко, за полем для гольфа. Фон Штернберг ни разу не поднял головы от работы. Он знал, что я расскажу маме, как фон Штернберг следил за каждым моим движением, а я знала, что и он в случае чего отчитается о моем отменном послушании.

Новая горничная, в накрахмаленном переднике — белые манжеты на черном платье из тафты — домаршировала до бассейна и с сильнейшим немецким акцентом пропела, что фрау Дитрих ждет меня «для покушать». Меня всегда тянуло спрашивать новых горничных, как их зовут, и сообщать в ответ, как зовут меня, но мама, однажды застав меня за этим делом, прочитала мне такую нотацию на предмет сохранения подобающей дистанции между хозяевами и слугами, что я больше не смела инициировать знакомство — по крайней мере, до тех пор, пока не узнавала «помощниц» получше и не решала, донесут они маме о моих удручающе-демократических наклонностях или нет.

Какой-то восточный джинн включил поливочный разбрызгиватель, спрятанный в изумрудной траве, и я увидела, как водяные струи, изгибаясь и каскадом ниспадая на землю — прямо маленький Версаль, — образовали тысячи туманных радужек. Рукотворные росинки пали на розы, и те как будто укачивали их в колыбельках из своих нежных лепестков. Крошечные серо-голубые и ядовито-зеленые колибри, чье яркое, переливающееся оперение делало их похожими на драгоценности, замирали над цветами, как в кадре замедленной киносъемки. Я была очарована всем этим волшебством. Разумеется, мне попало за то, что я вымокла и заставила взрослых ждать, пока Ребенка переоденут в другой сарафанчик, но я решила при первой же возможности снова совершить поход в свой радужный мир позади дома.

— Любимая, я собираюсь пригласить какого-нибудь неизвестного актера на роль графа Алексея.

— Кого-кого? — спросила мама, нарезавшая вареную ветчину.

— Графа Алексея — эмиссара российского императорского двора, сопровождающего княгиню Софию Фредерику, то есть тебя — это ты помнишь?

— А, того, кто в меня влюбляется, — прервала его мама. — Но зачем же сразу сарказм? Я приехала в эту даль, потому что ты хочешь, чтобы я сыграла в твоем русском фильме! Лично я предпочла бы остаться в Европе! — Она подложила фон Штернбергу огуречного салата, повернулась ко мне и показала на блюдо с крошечными жареными цыплятами:

— Ешь, ангел, это тебе. Джо, где эскизы Трэвиса? Я думала, они будут здесь раньше нас. И у Нелли нет ни одного эскиза причесок. Что они тут делают в «Парамаунте»? Прячут джин «В. С. Филдс»? Ты умолял меня «поспешить», а когда я примчалась, бросив все на бедного Папи, оказывается, что ты еще не закончил сценарий! — Она откусила огромный кусок ржаного хлеба, густо намазанного печеночным паштетом. — На шитье костюмов уйдут месяцы, а ты думаешь о каком-то неизвестном актере!

Фон Штернберг положил нож и вилку. Медленно вытер губы, откинулся на стуле:

— Мутти, тебе, по крайней мере, нравится этот дом, который я тебе нашел? — спросил он.

— Да, очень, очень импозантный, очень «звездный», в духе старых времен. Кухня хорошая — совсем не американская, ну и спален достаточно для моих чемоданов. — Она начала убирать тарелки. Фон Штернберг сказал, что его ждут на студии, и ушел, а я отправилась к своим радугам.

У ворот «Парамаунта» нас приветствовал Мак:

— Здравствуйте, мисс Дитрих. Привет, Хайдеде! Добро пожаловать! Это был мой дом. Студии не меняются. Ну да, они расширяются, модернизируются, украшают офисы окнами из черного стекла, но атмосфера, дух их — неизменны. Извивающиеся проходы между площадками, заваленными кабелями, разбросанные тут и там треножники, генераторы, грузовики, микрофонные журавли, софиты, реквизит, ценное оборудование, сваленное в кучу за воротами за недостатком места; вон ковбой в запыленных сапогах беседует с команчем, а вон Саломея пьет кофе из бумажного стаканчика в тени фургона переселенцев. Везде делаются декорации, жужжат пилы, а запах свежераспиленного дерева — мой самый-самый любимый. Пока моя мать занималась выражением своей досады в связи с Трэвисом, я бродила по студии и входила в курс событий. Мэй Уэст закончила сниматься в «Я не ангел», где главную мужскую роль играл наш продавец рубашек из «Белокурой Венеры». Мне нравился Кэри Грант, и я радовалась его успеху. Работа с Мэй Уэст была лучшим в мире «ускоренным курсом» комедийного искусства! К тому же он был ей симпатичен, и она старалась выложиться.

Я зашла в парикмахерский отдел. У них была новая кофеварка, но от грима пахло по-старому — жиром и кольдкремом. В продовольственной лавке появился новый зеленый салат. В целом же не изменилось ничего — спокойствие и безопасность моего мира были нерушимы.

Прибыл фургон Бекинсов. Мы распаковывали коробки с надписью «Студия. Парикмахерская». Полотенца, коврики для ванных, посуда, пепельницы и сигаретницы, зеркала, грим, шпильки, карандаши, ручки, точилки, пачки бумаги, резинки, фотооткрытки, граммофон, пластинки, вазы, телефонные книги, какие-то особенные вешалки и термосы… Я спешила. Надо было выполнить просьбу — мама уже ждала меня. Я торопливо искала ту коробку, которую помогала складывать после «Песни песней», с пометкой «Для уборки» Поскольку все было написано по-немецки, находить нужные ящики всегда приходилось мне или маме. Пока звезда «Парамаунта» первой величины боролась со своими любимыми микробами, я искала одну-единственную коробку, на которой не было указания ее содержимого — только номер 1. Мама боялась, что коробку с надписью, даже немецкой, «Дитрих. Куклы» непременно украдут. Возможно, она была права. Ведь эти куклы были не только талисманами Дитрих, но могли по праву и сами считаться своего рода кинозвездами. Они сидели на туалетных столиках Лолы в «Голубом ангеле», Эми Джолли в «Марокко» и Хелен Фарадей в «Белокурой Венере». Контрабандой проникающие в каждый фильм Дитрих, они и сейчас найдут себе местечко — даже в империалистической России.

Мы еще только-только начали съемки, когда мне подарили пару гончих, наверно, чтобы холмистые лужайки не пустовали. Они были точь-в-точь свои глянцевые фарфоровые копии и носили претенциозные клички, данные им явно в насмешку: Молния и Вспышка. Но у них была километровая родословная, и еще мою мать тронул их очень уж хрупкий вид. Она не ошиблась и на этот раз: обе собачки умерли на другой же день от двусторонней пневмонии. Собак заменили четырьмя кроликами, которые стали размножаться с ужасающей быстротой. Они радостно скакали, выедая проплешины в роскошных лужайках.

День ясный, жаркий, солнце ослепительное; сейчас восемь утра, мы завтракаем на веранде; мама читает нашу библию — ежедневный «Голливудский репортер» Все, кто так или иначе связан с кинобизнесом, потребляют его каждое утро вместе с апельсиновым соком. Моя мать никогда не пьет апельсиновый сок: «Только американцы могут вдарить кислотой, да еще со льдом, по пустому желудку!» Она читает «Репортер» за кофе и сигаретой. Сегодня «мальчики» явились на «божественную яичницу» Марлен. Закончив восторгаться ее собственным вариантом быстрорастворимой холестериновой смерти, они усиленно приканчивают все, что осталось на столе. Мама говорит:

— «Репортер» пишет, что Майер подумывает о Джаннет Макдональд в «Веселой вдове», просто смешно! — мама никогда не любила Джаннет Макдональд.

— Ну скажите мне, как люди ходят на эту слащавую кривляку? Эти ее вечные розочки на всем, чуть приоткрытые губки, переливчатый голосок, шелковые туфельки, семенящие мелкими шажками — сплошной «трепет». Как «изячно»! Нельзя же принимать все это всерьез! Неужели она делает большие сборы? Шевалье говорит, что терпеть ее не может. Как-то он мне сказал, что от нее пахнет дешевым тальком, а я спросила: «В каком месте ты нюхал?» Конечно, он ошалел и не нашелся, что ответить.