Беседы

Но и по сей день идут дискуссии между сторонниками этой точки зрения и так называемыми норманнистами, которые уверены, что варяги — это шведы, немцы, датчане. Мифы по этому поводу родились в XVII в., когда шведы и немцы претендовали на русские северо-западные территории. В дальнейшем эту точку зрения поддержали многие западные ученые и политики, в том числе в Германии и Швеции. Сегодня они пропагандируются известной группой ученых, чьи аргументы, на мой взгляд, не выдерживают никакой критики. Но к этому надо относиться спокойно. Это, увы, наша историографическая данность, хотя норманнисты ведут себя в этом споре неистово: замалчивают работы оппонентов, объявляют их лжеучеными, «шьют» им политические ярлыки. Часто сторонников антинорманнской концепции упрекают в шовинизме и бог знает в чем еще. Однако никакого отношения к политике это не имеет. Мы, как русские люди, скажем, совершенно равнодушны к тому, что вторая жена императора Петра I, первая российская императрица, была литовкой, что одна из русских императриц, Екатерина Великая, была стопроцентной немкой, а ее внук Александр I был полунемец, полурусский. Да и вся остальная русская династия была практически немецко-русской. Происхождение варягов — это просто научная проблема, и надо разрабатывать ее как научную проблему. С теми же, кто пытается сделать из нее проблему политическую, надо всячески бороться.

— Последний вопрос: учит ли чему-нибудь история правителей в настоящее время?

— Я думаю, что история очень многому учит с точки зрения подхода правителей к решению глобальных, общецивилизационных проблем — это во-первых. Так, сегодня концепцией российского руководства стало понимание общности исторического пути России и передовых, цивилизованных стран мира, несмотря на российскую специфику. Во-вторых, история учит считаться с настроениями народа. Скажем, В.В. Путин вопреки мнению демократов сумел настоять на возвращении гимна Советского Союза и некоторых других символов ушедшего режима. Думаю, что ему это подсказала история. Народ не захотел отказываться от некоторых близких ему ценностей прошлого. В рамках сохранения основных демократических ценностей — частной собственности, рыночных отношений, прав и свобод граждан — это было, вероятно, правильное решение, хотя на первый взгляд и не очень логичное с точки зрения победы демократической революции. Оно показывает, что правители трезво оценивают уровень и ментальность народа, изучают историю и учатся у нее. Этот ряд можно было бы продолжить.

М. Кальюранд — В любом споре важно понимание

В последнее время средствами массовой информации активно муссируется тема эстонско-российских взаимоотношений, в очередной раз зашедших в тупик. Независимо от аргументации каждой стороны, очевидно, что без поиска новых путей для построения нормальных отношений между нашими государствами ситуация не изменится. В контексте этого поиска беседа главного редактора «ЭС» Александра Агеева с Чрезвычайным и Полномочным Послом Эстонской Республики Мариной Кальюранд, состоявшаяся в московской резиденции посла в канун Рождества, приобретает особое значение: не игнорируя «горячих» тем, но не акцентируя на них внимание, собеседники затрагивают ряд общечеловеческих вопросов — возможного базиса для создания новых связей между Россией и Эстонией.

— Уважаемая госпожа Кальюранд, позвольте начать интервью с вопроса о Ваших впечатлениях. Вы были послом в Израиле, советником посла в Финляндии, а сейчас являетесь Чрезвычайным и Полномочным Послом Эстонской Республики в России. Очень разные страны, но, наверное, есть между ними и что-то общее?

— Во-первых, в Израиле я не жила, послом в Израиле была, находясь в Таллинне и периодически посещая эту страну. Поэтому не могу сказать, что хорошо знаю Израиль. Финляндия — другое дело: финны и эстонцы очень близки по языку и культуре. Между двумя государствами существует паромное сообщение: полтора часа — и ты в Финляндии. Когда я там работала, у меня иногда возникало такое чувство, что я никуда не уезжала из Эстонии. Говорить и читать по-фински я научилась быстро, а вот писать было трудно — в финском очень сложная грамматика.

— Финский считается одним из самых сложных языков в мире…

— Для эстонца финский не представляет особой сложности: я его легко выучила, мой папа с детства говорил на этом языке. Может быть, поэтому в Финляндии я чувствовала себя почти как дома. Что же касается России, то, еще не будучи послом, я довольно часто приезжала сюда — и по работе, и как турист, и с мамой, и со школой, и со своими детьми. Но одно дело — приезжать и уезжать, а другое — стать москвичкой, пусть и ненадолго. Это значит ходить по магазинам, на рынок, в театры, общаться с людьми на улице. Если ты живешь и работаешь в стране или ее изучаешь, она навсегда остается у тебя в душе, в сердце. Нельзя сказать, что я отдала все свое сердце Финляндии, Израилю или России, это невозможно — сердца не хватит, но каждая из этих стран занимает в нем свое особое место. И хотя я уже не имею отношения к Финляндии или Израилю, но все равно слежу за новостями, интересуюсь тем, что там происходит. Знакомство с этими странами меня обогатило, у меня остались самые лучшие впечатления. То же самое могу сказать и о России. Жить в такой метрополии, как Москва, очень интересно.

— Эстония теперь является членом Европейского союза и НАТО. Находясь в Москве, Вы воспринимаете себя как представителя Эстонии или более широкого сообщества государств?

— Совершенно верно, Эстония — часть Европейского союза, член НАТО, и это накладывает определенный отпечаток на мою работу в Москве. Я представляю здесь не только свою страну, но в какой-то степени и ЕС, и НАТО. А это значит, что отношения между нашими государствами складываются на нескольких уровнях. Внешняя и внутренняя политика Эстонии соответствуют принципам и требованиям, которые выдвигает Европейский союз.

— Как это ощущается на уровне эстонского общества? Что дало людям вступление в ЕС?

— В 1918 г. Эстония стала независимым государством и частью европейской семьи. Собственно, эстонцы всегда были европейцами — и географически, и по культуре, и по мышлению, и по системе ценностей. Начиная с 1940 г. страна более чем на 50 лет была оторвана от Европы, а в 1991 г. снова вернулась в нее. Вступление в Евросоюз стало логическим продолжением этого процесса и в то же время огромным вызовом эстонскому обществу и государству. С самого начала было ясно, что Эстония ориентируется на европейские, трансатлантические ценности. Но трудно было сказать, как скоро мы сумеем подготовиться к вступлению в ЕС, — ведь нужно было перестроить и общество, и экономику. Евросоюз никому никаких поблажек не делает. Это клуб. Хочешь вступить в него — выполняй требования, копенгагенские критерии. В общих чертах это рыночная экономика, демократия и правовое государство. Прежде чем вступить в Евросоюз, мы провели референдум. Более 67 % населения республики положительно ответили на вопрос о присоединении к ЕС. Процент небольшой. Вокруг этого было очень много эмоций: только что вышли из одного союза, а теперь присоединяемся к другому. Только что вернули свою независимость, и опять кто-то будет за нас решать нашу судьбу, на этот раз в Брюсселе. Нужно было уяснить, что Брюссель — это мы сами. Да, мы что-то отдаем, но получаем намного больше, на равных участвуем в решении важнейших мировых проблем: мирный процесс на Ближнем Востоке, легальная миграция из Африки в Евросоюз, экономическое развитие в Азии. В 1991 г. мы об это и подумать не могли. Тогда у нас было три приоритета: Евросоюз, НАТО, Евросоюз.

— Евросоюз, НАТО, Евросоюз?

— Да. В начале 1990-х гг. началась подготовка к вступлению в ЕС. Нам предстояло проделать огромную работу: привести в соответствие с копенгагенскими критериями законодательную базу, промышленность, сельское хозяйство, медицину, образование и т. д. Переговоры шли в течение нескольких лет. Этим занимались все министерства, кроме министерства обороны, которое в это время было занято вступлением в НАТО.