Григорий Шелихов

Аристархом в сиделки кружевница Варька, и сам Аристарх не упускал

случая в каждую свободную минуту проведать больного. Ежедневно, иногда

и дважды на день, к нему захаживал Гаврила Романович, урывая минуту от

дел и гостей, не переводившихся в его хлебосольном доме.

- Лежи, лежи да помалкивай, Григорий... отдышишься, будет время -

поговорим ужо... Я скажу Аристарху бруснички тебе подать, - с

добродушной улыбкой торопливо бросал Гаврила Романович и исчезал на

призывные звуки роговой музыки, доносившиеся до постели Шелихова.

В конце второй недели, когда Григорий Иванович начал уже

вставать, к державинскому дому неожиданно и без приглашения подъехал

сэр Роджерсон.

- Сидяйте, сидяйте, капитан, - дружески остановил он вставшего от

окна навстречу ему морехода, - я хотел проверять, как ви здороф, и

приекал... дать вам совет на дальши жить... Я нашел у вас сериозни

беспорядок - еще один такой пароксизм и ви будете плавайт в безвестни

океан... Виски, джин ни-ни! Плавайт Америкэн - ни-ни!

После вторичного и последнего осмотра Роджерсон разрешил Шелихову

приступить к делам.

- Какое, ах, какое здоровье поглотила ваша жизнь! - сказал

англичанин, прощаясь со своим случайным пациентом и помахивая без

всякого смущения связкой драгоценных шкурок белых песцов, поднесенных

ему мореходом в благодарность за лечение и правдивый, как он сам

смутно чувствовал, хотя и бесполезный прогноз.

Вечером того же дня к Григорию Ивановичу забрел, не зная, куда

себя девать от скуки, Державин. Жизнерадостный поэт после смерти жены

не любил оставаться один. Гостей в этот вечер не было, он и решил

навестить Шелихова.

- Наконец-то выдался свободный часок поговорить о планах твоих,

Григорий Иваныч... С Платоном Александровичем, слышал я, ты все

уладил. Пригодилась нить путеводная, которую я тебе в руки вложил, -

говорил Гаврила Романович, заметно напирая на собственное "я". -

Поедешь теперь в Иркутск, положив Америку в карман... Помнишь, обещал

я тебе, Григорий, все получишь, чего душа твоя пожелает? На мое и

вышло... Ну, расскажи-ка, расскажи, что от жмота молодого выцарапал...

Ох, тяжел Платон Александрович, хуже гостинодворского лабазника...

Таврический князь, покойный Григорий Александрович Потемкин, перед

этим поистине водопадом щедрот изливался...

- Ничего не достиг я, Гаврила Романович... Читайте, вот! - и

Шелихов подал Гавриле Романовичу извлеченную из кармана висевшего на

кресле камзола тетрадь американского устроения, с наложенной поперек

резолюцией Зубова.

- "По вы... высочайшему повелению... пред... предлагаю... ут...

вердить", - еле разбираясь без очков, читал Державин. - Ишь, кутенок,

сколь много на себя берет, силу, верно, чувствует... Скажи пожалуйста,

как уверен, - ворчал, качая головой, Державин, но остался верен

основному правилу своей жизни и с улыбкой сказал: - Не будем судить

промысел божий, Григорий Иваныч, нам что... наша изба с краю...

Помнишь, ежели читал, стих мой "Вельможа"?

А ты, второй Сарданапал,

К чему стремишь всех мыслей беги?

На то ль, чтоб век твой протекал

Средь игр, средь праздности и неги?

Чтоб пурпур, злато всюду взор

В твоих чертогах восхищали,

Картины в зеркалах дышали,

Мусия, мрамор и фарфор?

Читая свои стихи, он их по моде времени почти что пел...

- Не любит Платон Александрович виршей моих - по сей день

"Водопад" забыть не может. Страсть ревнует он Потемкина! - и голосом,

натужным от возбуждения, Гаврила Романович продекламировал пышную

строфу, где было сказано о Фирсе. В этом Фирсе, сиречь Терсите,

прославленном лгуне и трусе "Илиады", Зубов, захвативший власть,

принадлежавшую Потемкину, якобы узнавал себя.

...Алцибиадов прав! - И смеет

Червь ползать вкруг его главы?

Взять шлем Ахиллов не робеет,

Нашедши в поле, Фирс? - увы!..

- Во-о, то-то и оно, Гаврила Романович! - живо откликнулся

мореход, неожиданно обнаруживая способность к пониманию литературных

выпадов Державина против зла, просачивавшегося через все поры народной

жизни. - Все у нас в Фирсовых руках... лучше от них подале стоять и

милости ихней не искать, не то они и Америку мою к своим рукам

приберут, руки у них загребущие...

Державин, раскрывши рот, изумленно глядел на Шелихова.

- Опять ты ересь порешь, Григорий Иваныч... Чужой кто услышит, по

головке не погладит за этакие речи... А ты подумал про отечество свое,

Русь-матушку, державу российскую? Сойдете вы на вольный берег, двести,

пятьсот, ну, тыща удалых головушек. Кто вы, чьи вы, чей флаг над

домами своими подымете? Губернии Нетевой, Тараканьего княжества, герб

государственный - кистень с лаптем... Эх ты, Емеля! - пренебрежительно

улыбнулся Державин, как государственный муж, поучающий стоящего перед

ним дикаря. - Русское подданство тебя отяготило и твоих оглашенных с

тобою... Нет, Григорий, в наш век нового царства не построишь с шайкой

очуманелых добытчиков и беглых рабов... Если не соседний какой

краснокожий царек вас перестукает, так англицы заберут, испанцы,

голландцы, любая из мореплавающих наций, имеющая подмогу с родины.

Сумлеваюсь, чтоб они всех вас в губернаторы и купцы произвели, а если

и пообещают для приманки, то все едино, только надобность минует, в

солдаты, в матросы, в холопы поверстают безродных, безотечественных

людей... Ей-ей, правду говорю!

По унылому лицу Шелихова Гаврила Романович видел действие своей

отрезвляющей речи и охотно продолжал громить ересь, обуявшую человека,

которым, по его мнению, могла бы гордиться Россия.

- Америка поделена... Америкой, Григорий, англицы владеют да

новоявленная американская штатная республика... даже мы ее признали!..

Да кое-где испанцы еще держатся - этих не будем в расчет брать. Но

англицы либо бостонцы беспременно вас сожрут, а Россия, отечество,

скажет: "Туда им и дорога, изменникам и предателям отечественного

интереса!" Неужели такой памяти добиваешься в потомстве, Колумб

росский? - патетически воскликнул Державин, увлеченный собственным

красноречием. - Забыл, что и твою державу аляксинскую защищать нужны

пушки, солдаты, ружья, амуниция, огнестрельный запас - порох да

пули!.. Кто же тебе их даст? Англицы, бостонцы, которым ты и сейчас

бельмом в глазу сидишь? Или Россия, отечество, от которого ты отрекся?

За англицами стоит король и Англия, за бостонцами - Штаты Американские

и их президент... Георгием Вашингтоном зовут, слыхал про такого?

- Слыхивал, - вяло ответил мореход.

Гаврила Романович, сам о том не догадываясь, обнажил все

затаенные шелиховские до конца не выношенные думы и одну за другой

разбил, растрепал до пустой, как оказывается, середины. Как утопающий

за соломинку, мореход ухватился за упомянутое Гаврилой Романовичем имя

Джорджа Вашингтона, славного вождя недавней, победоносно закончившейся

войны "бостонских" американцев за независимость обрабатываемой ими

земли. Смогли же они сокрушить тиранию английских владетельных

лордов...

- А как же, Гаврила Романович, разъясните мне, хлебопашцы,

ремесленники и купцы на восточной стороне Америки побили генералов и

войско английской короны, волю полную и права человеческие себе и

потомкам своим завоевали?.. За ними никто не стоял, а отечество ихнее,

Англия, мачехой над ними изгалялось...

- На кого равняться вздумал, Григорий! Бостонцы двести лет

терпели, силы копили... У них, когда они на мятеж поднялись, пять