Григорий Шелихов

зловещими пятнами покрывали голубую обивку канапе, сброшенную скатерть

и паркет пола.

Такой погром могли произвести только пьяные гвардейцы или

спущенная с привязи взбесившаяся обезьяна.

Прославленная французская couturiere* мадам Жерве, поставлявшая в

дома столичной знати моды и сплетни, не угодив однажды чем-то

Жеребцовой, попала в положение свидетельницы неистовой ярости русской

барыни. (* Портниха.)

Француженка отомстила за пережитый страх и унижение чем могла: в

высшем свете Ольгу Александровну Жеребцову, невзирая на всемогущество

ее братца, сторонились и обходили comme un sapajou furieux.* (* Как

яростную обезьяну.)

Но если портниху Жерве защищало звание подданной французского

короля, то гайдук Степан, стоявший с помертвевшим лицом на пороге

барской спальни, был беззащитен как подданный русской самодержицы.

Степан был дворовым человеком графа Зубова, подаренным сестрице

Оленьке, облюбовавшей широкие плечи Стеньки и голубые глаза на румяном

черноусом лице...

Стецько Голован, вырванный из вишневых садов Украины, став среди

зубовской дворни Степаном Головановым, уже давно с ненавистью постиг

весь ужас бесправия крепостных. Он стоял перед лицом госпожи, вольной

в его животе и смерти.

- Занедужили господин Шелихов, барыня... Снегом душу

примораживали. Вышедши на улицу, ком снегу под рубашку положили, -

пытался объяснить Степан Ольге Александровне, бесновавшейся перед ним

в чулках: в ярости она не могла найти туфель.

- Ему снег, а тебя на угли!.. Розгами запорю, в солдаты сдам!..

На каторгу сошлю, сгною в рудниках!..

Обезумевшая от злобы душевладелица выхватила из обсыпанного

серебряной пудрой головного шиньона подарок лорда Уитворта - золотую

шпильку, похожую на кинжал, с голубой из индийской бирюзы мухой, и

намеревалась выколоть глаз Степану, как тут вмешалась Наташа.

Девушка проскользнула в комнату Жеребцовой за Степаном и,

притаившись за ширмой у двери, трясясь как в лихорадке, стерегла

каждое слово и движение разгневанной госпожи.

- Помилосердуйте, Ольга Алексан... барыня!..

Ольга Александровна от неожиданности отступила на шаг и затем

неистово закрутила над головой схваченный со стола серебряный

колокольчик.

- Досифея! Чтоб сей минут явился! - закричала она вбежавшему

лакею.

Стенька и Наташа переглянулись - что-то недоброе задумала

госпожа. Конюшего Досифея, угрюмого и равнодушно-жестокого исполнителя

барского гнева, боялась и ненавидела вся зубовская дворня.

- Этой... Ташке, - встретила Досифея бешеными глазами Ольга

Александровна, - сейчас же обрежешь косу, в людской при всех снимешь,

и сегодня же отправишь в симбирскую деревню, я напишу старосте, чтобы

отдал ее замуж за Никишку...

Наташа, стоявшая перед барыней с низко опущенной головой,

всплеснула руками и без сил опустилась на пол. Пастух Никишка, старый,

дурашливо-нечистоплотный, злобный горбун пользовался дурной славой в

деревне, из которой была взята Наталья.

Степан, знавший Никишку по Ташкиным описаниям, сделал невольное

движение в сторону барыни, которое не укрылось от ее взгляда.

- А этого на конюшню... сто... нет, двести... двести розог

всыплешь! - закричала барыня. - Со всей строгостью, и солью

присыпать... На ночь в подвал посади, а утром еще раз выпорешь и

отвезешь к полицмейстеру, я и о нем сама напишу, его в Сибирь надо, в

солдаты навечно, чтобы и там меня помнил!.. Да не забудь, Досифеюшка,

квитанцию рекрутскую взять - мне доставишь...

После этого мартышка почти успокоилась и подошла к зеркалу

взглянуть, как отразилось на ней перенесенное волнение.

Степан и Наташа в безнадежном молчании смотрели на

охорашивавшуюся перед зеркалом барыню.

- Пошли! - махнув рукой на дверь, деловито бросил Досифей.

Соприкосновение Шелихова с жизнью и нравами столичного общества

принесло, таким образом, печальный и неожиданный конец любви Натальи и

Стеньки - людей простых и далеких от целей и действий открывателя

Америки. Размолвка за державинским столом между Уитвортом и Ольгой

Александровной имела некоторую связь и с другими, более значительными

событиями. Эта размолвка совпала во времени с поворотом

зигзагообразной высокой политики императрицы, отразившейся в конечном

итоге и на дальнейших судьбах всего шелиховского предприятия.

Разрыв связи английского посла с Ольгой Александровной, умело и

незаметно внушавшей своему брату-фавориту все те же мысли и желания,

которые Питт-младший передавал через Уитворта, Екатерина использовала

по-своему - она охладела в своих дружеских чувствах к Англии. Для

Питта это тем более было досадно, что английская политика, душившая

континентальную промышленность и торговлю под предлогом борьбы с

французской революцией, все больше стала вызывать сопротивление

России. При такой обстановке Екатерина отказалась в конце концов от

намерения послать русских солдат в Париж на обуздание гидры революции.

Ход дел сложился вскоре совсем не так, как хотелось бы Англии, - не

только было снято запрещение на ввоз в Россию французских товаров, но

и сборы за вывозимые в Англию хлеб, пеньку и сало оказались

повышенными.

Глава четвертая

1

Встретив Григория Ивановича, Аристарх увидел, что с полюбившимся

ему и всей державинской дворне человеком случилось что-то неладное.

Позванные люди бережно провели морехода в дом, на пороге которого их

уже ждал обеспокоенный Гаврила Романович, незадолго перед тем

вернувшийся из сената.

- Бережливо... эй, вы, бережнее ведите! - покрикивал Гаврила

Романович, теряясь в догадках по поводу неприятной оказии. Не вышло ли

чего худого - унеси моя печали! - между Григорием и Платоном

Александровичем, от этого враз дождешься...

- Сердце схватило... жжет - мочи нет, - проговорил Шелихов,

заметив наконец перед собой встревоженное лицо Гаврилы Романовича.

- Заложить мои сани!.. Ты, Аристарх, сам езжай за господином

Роджерсоном, проси моим именем срочно пожаловать... Ан нет, пошли кого

потолковее, я письмо передам, а ты проберись в зубовский вертеп и

разведай досконально, что там приключилось, и ко мне... Живо!

Часа через два в дом Державина прибыл популярный в высшем свете

собственный ее величества лейб-медик сэр Реджинальд Роджерсон.

Дородный медлительный англичанин заслуженно пользовался славой

искусного лекаря, несмотря на то, что щепетильно избегал шарлатанских

приемов и поражающих воображение лекарств медицинской науки своего

времени.

Чуть ли не целый час осматривал и выслушивал сэр Роджерсон

уложенного в постель морехода. Доктор заинтересовался приключениями

больного, о которых ему рассказал Державин.

- Very well!* Очень карошо... Горячий артрит!.. Он пил много

виски и джин... Лечение? Строгий диэта и лежать, еще лежать и еще

лежать - conditio sine qu non!** Полезно випустит немного кров...

Лекарстви? - задумчиво и сомнительно протянул Роджерсон. - Никакой

лекарстви... Давайте мне знайт здоровье этой славный капитан... (*

Превосходно (англ.) ** Обязательное условие (лат.).)

Две недели пролежал Григорий Иванович в красной гостиной

державинского дома, борясь со смертью, притаившейся в натруженном

сердце. Гаврила Романович, получив вечером того же дня через Аристарха

представление о разыгравшихся на половине Ольги Александровны событиях

и уверясь, что они ничем не угрожают его личным отношениям с Зубовым,

окружил своего сибирского дружка внимательным уходом.

Две недели от постели Шелихова не отходила ни на шаг определенная