Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) читать книгу онлайн
Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.
Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Работаю я — когда работаю! — только над Дневниками [420]. Т. е. бесплатно.
Деньги пока есть, но перспектив никаких. А это скучно.
Вам же денег надо гораздо больше, ибо Вы «кормилец».
Ах, как хотелось бы научиться двигать ушами!
Võsu. 12.VI.69 г.Дорогая Лидочка!
Да, мне предстоят нелегкие бои за III и IV томы. Буду биться до последнего. Своей рукой не сниму ничего, а чужая, кажется, не вольна в этих ситуациях распоряжаться. Пока что берут убеждением.
О. Ф. Берггольц, у которой в «Избранном» цензура потребовала снять 6, кажется, стихотворений, добилась встречи с Толстиковым, и он, если мне правильно рассказали, убедил ее в приемлемости действий цензора. Будто бы он при этом сказал:
— Зачем Вам нужно об этом вспоминать? Мой отец тоже был репрессирован, и он никогда об этом не вспоминает.
Сейчас я как раз занят правкой III-го тома.
18/VI 69, Москва.Дорогой Алексей Иванович.
Ольге Федоровне дивлюсь. Насилие есть насилие — и бывает, что все мы сдаемся, потому что выхода нет — но дать себя в этом пункте убедить! Вот на это воображения у меня не хватает.
_____________________
Книга Ахматовой в Лениздате ни с места. Я очень горюю. Свое пишу, но очень медленно, потому что нужно много справок в Библиотеке, а все заняты, а я в Библиотеку не ходок (лестница).
Võsu. 17.VIII.69.Дорогая Лидочка!
Ваше письмо, вернее, Ваши скорбные листы (как называли в старину то, что теперь именуется историей болезни) я получил уже давно.
Кузнецова я читал только «Бабий Яр». Талантливо, ярко, хотя и претенциозно кое-где. С автором я знаком не был. А этот Анатоль мне активно не нравится. Что-то стыдное, позорное — во всем, начиная с епиходовско-смердяковского псевдонима [421].
Пиво-Воды. 30/VIII 69.Дорогой Алексей Иванович.
Я работаю — над «Записками» дальше. Однако мои денежные запасы идут к концу, и надо подумать, как подвести материальную базу под дальнейший бесплатный труд. Переиздать бы что-нибудь! «Былое и Думы»? Сборник статей? Вот перееду в город и начну пытаться.
Но надежд больших не имею.
Мне даже «5 писем Маршака» нигде не удается напечатать. Когда я предложила эту работу журналу «Детская Литература» — мне ответили не читая: «У нас все номера заполнены на 5 номеров вперед».
Лежит эта работа в сборнике «Памяти Маршака», но он ни с места уже 3 года, да и Карпова с Лесючевским меня ни за что не пустят.
_____________________
Все это вздор, а пока я спокойно работаю на крыльце своего домика, в глубокой и сырой тени, под высоченными соснами. Сердце неважно, зрение плохо, остальное в порядке.
_____________________
В Доме Творчества Ивичи. Иногда, в теплые вечера, мы сидим втроем на лавочке и смотрим на Луну. Не воем, а молча смотрим, хотя иногда состояние такое, что впору бы завыть.
Ленинград, 5.X.69 г.Дорогая Лидочка!
Давно Вам не писал, простите.
Главное, что не работается, не творится. Даже письма не пишутся.
Лидочка, что Вы там написали Е. О. Путиловой о ее книжке? [422] Книгу я при всем желании похвалить не мог, написана она халтурно (о возможностях автора я не говорю), с массой ошибок. Столь же халтурно Путилова сделала комментарии к собранию сочинений. Я об этом ей сказал. А теперь она мне звонит и говорит, что получила «восторженные письма» от Вас, от В. В. Смирновой, еще от кого-то. Неужели Вам и в самом деле понравилась книжка?
6/XI 69.Дорогой Алексей Иванович, пишу просто так, чтобы еще раз сказать Вам, как я Вам благодарна, как отраден был для меня Ваш приезд, и Ваш голос у гроба, и Ваша рука на кладбище [423].
Я надеюсь, Вы не заболели.
Я тоже пока на ногах.
Но вообще-то — «ни в сказке сказать, ни пером описать»… Я и не пытаюсь.
Ленинград. 8 ноября 1969 г.Дорогая Лидочка!
В эти дни я много раз слышал: ушла в прошлое целая эпоха, оборвался целый период истории русской литературы… Для меня это тоже так, и больше чем ТАК. Все мы давно знали, что конец приближается, что он может наступить в любой день и час, и я знал это. И все-таки я не думал, что так больно мне будет, что так много огней погаснет и так много пустоты образуется вокруг.
Лидочка, если найдете минуту, — напишите мне. Что решила Люша со своей работой? И как вы все решили поступить с дачей? Вопрос, казалось бы, второстепенный, а почему-то (не «почему-то», конечно) меня он тоже — если не волнует, то задевает.
Есть немало дач и домов, которые не только «орудия жилья», по выражению Гете. Ясная Поляна, Михайловское, Ялта и Мелихово.
Не все дачи и не все дома. Вы знаете мое отношение к Самуилу Яковлевичу. Но вот судьба болшевской дачи Маршаков меня не волновала и не волнует.
Вчера я прочел в «Литроссии» о выходе 6-го тома, «завершающего собрание сочинений выдающегося советского писателя К. Чуковского». Меня это удивило. К. И. писал мне — и не один раз, — что в собрании будет 7 томов! [424]
5/XII 69, Москва.Дорогой Алексей Иванович.
Я живу в работе и болезни; это бы ничего — но, кроме того, в сутолоке, что гораздо хуже.
Описывать сутолоку — трудно и не к чему. Телефон как с цепи сорвался. Люша в отпуске, не ходит на службу, чтобы заниматься делами К. И.; а я ведь была избалована целодневной тишиной, одиночеством; теперь, к минуте моего вставания, дом уже полон народу и работы. (Считывают; переснимают; пишут библиографические карточки; кругом растут папки и ящички; скоро в столовой появятся полки и пр.) Люша — чудесный организатор, работает целодневно, все делает умно и самоотверженно, однако у меня бывает такое чувство, что я живу не дома — т. е. в привычной и любимой пустыне, — а в учреждении или на каком-то благоустроенном вокзале, где я всем несколько мешаю и где я никак не могу научиться писать, обедать и выходить на прогулку по-прежнему.
Иногда езжу в Переделкино, бываю на могиле. Там поставили крест. Весною поставят две плиты.
Перечитываю письма К. И., начав с конца.
Пытаюсь продолжать работу над ахматовскими записками. Но войти в прежний ритм не удается.
Хотела бы написать воспоминания о молодом К. И. — каким я его помню, когда была девочкой.
А времени нет — сосредоточенного, принадлежащего мне. Цельного.
Кругом множество сплетен, слухов, толков. Будто меня исключают из Союза Писателей. Будто исключают не меня, а моих близких друзей. Каждый день глотаю какую-нибудь жабу. Приготовила, по просьбе «Юности», публикацию одного радиовыступления К. И. [425]; работа была тонкая, сложная. Вчера известие: снимают мою подпись: «Подготовила к печати Л. Ч.». Подготовила вторую для газеты — его последняя статья — редактор не мычит, не телится — наверное, тоже из-за моей врезки [426]. (Выкинули бы меня — я бы ни слова не сказала. Напечатали бы статью!)
