Свет с Востока
Свет с Востока читать книгу онлайн
Часть первая, «У моря арабистики», передает мысли и чаяния лениниградской интеллигенции в 30-е годы. Это рассказ о становлении ученого, о блестящих российских востоковедах дореволюционной формации, которых автор еще успел застать.Часть вторая, «Путешествие на восток», рассказывает о 18 годах заключения, которые автор провел на Беломорканале и в Сибири, проходя по одному делу с видным историком и географом Л.Н.Гумилевым. Это повесть о том, как российская интеллигенция выживала в условиях тюрем и лагерей.Часть третья, «В поисках истины», посвящена периоду после 1956 г. вплоть до наших дней. С одной стороны, это рассказ о том, как Россия переходила от террора к застою, от падения Советского Союза к современной российской действительности, о том, как эти события отражались на развитии российской науки. С другой стороны, это повествование о научном творчестве, о том как работает ученый — на примере исследований автора, предпринятых в последние десятилетия: дешифровке уникальных рукописей арабского лоцмана Васко да Гамы и переосмыслении роли арабов в средневековой истории, исследовании восточных корней русского языка и новом осмыслении истории России и ее исторического пути, осуществлении первого в мире поэтического перевода Корана, объяснении исторических корней и перспектив современного конфликта между Западом и Востоком. Наряду с воспоминаниями и рассуждениями на научные темы автор приводит свои поэтические переводы как с восточных, так и с западных языков, а также собственные стихи.Это книга о жизни ученого, о том как сознание преобладает над бытием
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Несколько примеров.
Ахмад ибн Маджид, описывая 28 «лунных станций», упоминает под пятым номером созвездие Ал-хакъа — «Завиток». Что это такое по нашим представлениям? Предшествующая литература отвечает: лямбда — фи 1 — фи 2 Ориона. Но наш автор, приводя подробный рассказ об Орионе, где четко проступают черты античного мифа о беотийском охотнике, застреленном ревнивой богиней Артемидой за любовь к нему богини утренней зари «розовоперстой» Эос, указывает, что «Завиток» — это так называемый пояс Ориона, образуемый, как мы знаем, звездами дельта — эпсилон — дзета. Входящая в каталог самых ярких звезд своего созвездия, имеющая вторую величину группа дельта — эпсилон — дзета, конечно, скорее могла привлечь внимание арабских астрономов и моряков, нежели малозаметные лямбда с ее четвертой величиной я фи 1 — фи 2 — с шестой. В своих произведениях — начиная от ранней поэмы «Содержащая краткое про основы науки морей», законченной в 1462 году, и кончая самым поздним свершением — тремя лоциями, сохраненными ленинградской рукописью, — Ахмад ибн Маджид обнаруживает неоспоримую эрудицию в вопросах морской астрономии. Все это обязывает нас принять его
По следам Синдбада Морехода
231
версию и внести поправку в прежнюю идентификацию. Но в другом случае, когда автор «Книги польз» говорит, что «в пору сложения» этого труда, то есть в 1490 году, одна половина Испании принадлежала христианам, а другая — мусульманам, нам сразу бросается в глаза исторический анахронизм: еще в 1236 и 1248 годах под натиском реконкисты пали центры испанского халифата Кордова и Севилья, а в 1492 году взятие христианами Гранады окончательно сокрушило арабскую власть в Испании. Ахмад ибн Маджид снискал заслуженную славу тонкого и взыскательного знатока западной части Индийского океана, и к его сообщениям об этом бассейне, в значительной мере основанным на личном опыте, следует относиться с полным доверием. Но Индонезию и Каспийское море он знал из вторых рук, и поэтому его описания, касающиеся этих районов, нужно принимать с большой осторожностью.
Все это составляет уже предмет комментариев, сравнительно поздней стадии работы над рукописью: комментарии вытекают из перевода, как перевод из текста. Но текст, идущий под перевод, должен быть критическим, то есть прежде всего учитывающим данные всех рукописей изучаемого произведения: в отличие от печатных экземпляров современной книги копии средневекового трактата писались разными людьми в разное время, поэтому возможны деформации авторского подлинника, сознательные или невольные, — вставки, пропуски, изменения в словах и фразах; одни из них выносятся на поля или в междустрочья, другие прячутся внутри будто бы точно переписанного текста. Вскрытие разниц важно для понимания смысла и истории произведения, а отсюда — для характеристики эпохи и среды, в которых оно возникло. Этому помогают и исходящие от переписчика или владельца рукописи спорадические глоссы1.
Свою роль в затруднениях при разборе текста играет и большая значимость точек при некоторых арабских буквах: достаточно, например, писцу поставить по рассеянности точку над «х» в словах муха-лиф— «союзник» или халиля— «жена», и «союзник» превратится в «противника», а «жена» — в «любовницу». Наконец, отсутствие в письме кратких гласных тоже создает возможность для разночтений — вот почему в отличие от обычной литературы Коран снабжен гласными в каждом слоге. Сумма этих обстоятельств делает работу
232
Книга третья: В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
арабиста-текстолога очень сложной и ответственной. Но именно здесь начинается критика текста, постепенно раскрывающая перед исследователем вход в трудный и прекрасный мир древнего памятника.
Готовя издание трех лоций Ахмада ибн Маджида, я не имел перед собой параллельных текстов: наша ленинградская рукопись, сохранившая последний труд арабского мореплавателя, является единственным экземпляром в мире. Поэтому устанавливать правильное чтение в каждом случае приходилось или на основании скудной литературы по смежным текстам, или на базе собственных, еще не всегда зрелых, догадок. Работа, предпринятая мной, была в науке первой попыткой издания арабского мореходного текста, осуществленной в неестественно трудных условиях. В силу этих причин сегодня моя ранняя книга, сохраняя свое значение в целом, нуждается в ряде улучшений.
В отличие от «Лоций» «Книга польз» дошла до нас в двух рукописях — Национальной библиотеки в Париже и Арабской Академии наук в Дамаске, и копии обеих я смог получить. Последовало сличение слово за словом 177 страниц арабского текста в двух списках. Оно не обнаружило существенных разниц — парижская рукопись 1576 года, переписанная через сто лет после начала авторской работы над «Книгой польз», ни в чем не была опровергнута дамасским экземпляром, появившимся всего шестнадцатью годами позже нее. Более того, систематический характер совпадений заставил меня предположить, что второй список просто скопирован с первого — именно с него, а не с авторского подлинника и не с какой-либо другой рукописи. Почему? Парижский текст, появившийся в том же веке, в котором окончил свои дни знаменитый лоцман, в годы, когда память о создателе «Книги польз» была еще свежа, еще не успел подвергнуться переделкам и считался достаточно надежным. Предположение перешло в уверенность, когда тщательное сопоставление выявило интересную деталь: дамасская рукопись воспроизводила ряд характерных ошибок парижской! Далее в копии удалось обнаружить пропуск, который точно совпадал с одной из строк исходной рукописи; конечно, он произошел оттого, что эта строка и смежная с нею начинались одинаковым словом... Анализ некоторых лигатур тоже дал важный материал. Дальнейших сомнений быть не могло.
Теперь, когда передо мной лежал текст, подготовленный по правилам филологической акрибии1, можно было приступать к окончательному переводу.
По следам Синдбада Морехода
233
В те полтора месяца на рубеже 1948-1949 годов, когда начиналась моя работа над «Книгой польз», я еще был не вправе переводить это произведение; у меня имелась копия лишь одной его рукописи, тогда как издание должно основываться по возможности на всех дошедших до нас экземплярах. Но не терпелось начать перевод, да и получить из заграничной библиотеки нужную вторую копию мне было в то время по ряду обстоятельств трудно, и я решил довольствоваться одним вариантом текста, надеясь, что другой не внесет существенных изменений, а если они и будут, то лучше отразить их в переводе впоследствии, нежели откладывать работу.
Так возник первоначальный перевод. Просматривая его в 1956 году, я испытал горькое чувство разочарования: он был выполнен в дурной ремесленной манере, ставшей у нас профессиональной. Она состоит, во-первых, в том, что многие слова арабского текста под предлогом их .мнимой «специфичности» не раскрываются, а механически переписываются в перевод русскими буквами, вследствие чего для нашего читателя они мертвы; во-вторых, столь же механически переносится в русский текст чуждая ему структура арабской фразы со всеми ее характерными особенностями. В результате, как у цветка, неумело пересаженного в другую почву, у подлинника при его перенесении в чужую среду тускнеет яркость и гибнет жизнь. Между тем искусство переводчика состоит в стремлении и способности сберечь подлинник средствами другого языка. «Нам нужна не яркость, а точность», — говорят ремесленники. Но в этих претенциозных словах бьет в глаза не то низкая культура, не то заурядная лень: точности по существу они предпочитают точность формальную! Так, конечно, гораздо легче, а читатель — бог с ним, пусть пеняет на себя за то, что не дошел до сих вершин.
Лет через десять, работая в архиве Института востоковедения, я наткнулся на один документ, давший опору моим давним мыслям. Это было письмо в Издательство Академии наук, подписанное известным литературоведом. В нем содержался разбор стихотворного перевода средневековой эпической поэмы, который сдал в печать академик-индолог.