Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Смѣлый, полный радости, ѣхалъ я къ другой половинѣ собственнаго сзчцества и не подозрѣвалъ, что обнимая своего рѣдкаго и дорогого друга, прощаясь съ нимъ на шесть недѣль, я покидалъ его навѣки. Даже теперь, послѣ столькихъ лѣтъ, я не могу думать и говорить объ этомъ безъ слезъ. Но не буду больше упоминать о нихъ; я постарался свободно излить ихъ въ другомъ мѣстѣ.

Вотъ я и опять въ пути. Я вновь отправился по пре-

лестной поэтической дорогѣ, идущей изъ Пистойи въ Модену, весьма быстро доѣхалъ до Мантуи, Трента, Инсбрз'ка, а оттуда направился въ Кольмаръ, городъ верхняго Эльзаса, на лѣвомъ берегз' Рейна. Близъ этого города я встрѣтилъ, наконецъ, тз^г, кого искалъ всюду, и чье отсутствіе остро оіцущалъ болѣе шестнадцати мѣсяцевъ. Я совершилъ все это пзтешествіе въ двѣнадцать дней, и съ какой бы быстротой ни ѣхалъ, мнѣ все казалось, что я не двигаюсь съ мѣста. Поэтическій жаръ вновь охватилъ меня съ необычайной силой, и не проходило дня, чтобы та, что имѣла надо мной больше власти, чѣмъ я самъ, не заставляла меня сочинить три сонета и даже больше. Я былъ самъ не свой при мысли, что въ продолженіе всего этого пути каждый мой шагъ встрѣчалъ слѣдъ ея ноги. Я всѣхъ разспрашивалъ и повсюду З'знавалъ, что она проѣхала здѣсь около двухъ мѣсяцевъ тому назадъ. Часто сердце мое наполнялось радостью, и тогда я изливался въ веселыхъ стихахъ. Между прочимъ, написалъ посланіе Гори, гдѣ давалъ ему необходимыя наставленія относительно моихъ любимыхъ лошадей; эта страсть занимала во мнѣ третье мѣсто; я постыдился сказать второе, такъ какъ мз^зы должны по справедливости первенствовать надъ Пегасомъ.

Это нѣсколько длинное посланіе, которое я впослѣдствіи помѣстилъ среди своихъ стиховъ, было моимъ первымъ и почти единственнымъ опытомъ въ стилѣ Берни, всю прелесть и изящное остроз'міе котораго я чзшствз^гю несмотря на то, что не особенно склоненъ къ этомз' по натзфѣ. Но не всегда достаточно бываетъ чувствовать, чтобы сумѣть выразить. Я сдѣлалъ, какъ могъ.

Шестнадцатаго авгз^гста я встрѣтился съ возлюбленной, и провелъ съ ней два мѣсяца, которые промелькнули какъ молнія.

Не прошло и двз’хъ недѣль, какъ ея присутствіе вер-Н3010 меня къ жизни и я, вновь обрѣтшій всего себя сердцемъ, з’момъ и дз'шою, я, въ продолженіе двз^хъ лѣтъ и не собиравшійся вообще писать трагедій, я, поставившій

„Саула" на котз'рвы и твердо рѣшившій не снимать ихъ; я, самъ не знаю какъ, чуть ли не по чьему-то принужденію, задумалъ три новыхъ трагедіи: „Агисъ", „Софонизбу" и „Мирру". Темы первыхъ двз^тхъ и раньше приходили мнѣ въ голову, но я каждый разъ з'странялъ мысль о нихъ, но на этотъ разъ онѣ такъ сильно отпечатались въ моемъ воображеніи, что нз’жно было набросать ихъ на бумагѣ съ з’бѣжденіемъ и надеждой, что я не пойду' дальше этого. О „Миррѣ" я не думалъ никогда. Этотъ сюжетъ, не менѣе чѣмъ библейскій, и всякій другой, основанный на кровосмѣшеніи, казался мнѣ неподходящимъ для сцены, но напавъ слз'чайно въ „Метаморфозахъ" Овидія на краснорѣчивую и истинно богоподобнз'ю рѣчь, съ которой Мирра обращается къ своей кормилицѣ, я залился слезами, и мысль написать на эту тему трагедію молніей промелькнула въ моемъ з’мѣ. Мнѣ казалось, что могла полз'читься очень трогательная и оригинальная трагедія, если бы только авторз' з'далось такъ расположить дѣйствіе, чтобы зрители сами постепенно вошли во всѣ страшныя бури, которыя подымаются въ воспламененномъ и вмѣстѣ невинномъ сердцѣ Мирры, гораздо болѣе несчастной, чѣмъ виновной, и чтобы ири этомъ она не высказалась бы даже наполовинз', намеками, не смѣя не только говорить другимъ, но и самой себѣ признаться въ столь престз'пной страсти. Однимъ словомъ, въ моей трагедіи, въ томъ видѣ, какъ я ее набросалъ сначала, Мирра должна была дѣлать то же самое, о чемъ она говоритъ з' Овидія; но она должна была дѣлать это молча. Я съ самаго начала почз'вствовалъ, какъ неимовѣрно трудно мнѣ 63'детъ наполнить пять дѣйстій одними душевными колебаніями Мирры. Эта трз’дность тогда меня все болѣе и болѣе воспламеняла, и когда послѣ я занялся разработкой, переложеніемъ въ стихи и напечатаніемъ моей трагедіи, она была моимъ постояннымъ поощреніемъ въ преодолѣніи препятствій; но теперь, когда произведеніе окончено, я боюсь этой трудности и узнаю ее на всемъ его протяженіи, предоставляя дрз'гимъ су-

дить, сумѣлъ ли я побороть ее цѣликомъ, или частью, или совсѣмъ не сумѣлъ.

Эти три новыя трагедіи вновь зажгли въ моемъ сердцѣ любовь къ славѣ, которую я впредь желалъ лишь для того, чтобы подѣлиться ею съ той, что была мнѣ дороже самой славы. Такъ прошелъ мѣсяцъ полный счастья; одно угнетало меня—что самое большее черезъ мѣсяцъ намъ снова придется разстаться. Но какъ будто страшной мысли о неизбѣжной разлукѣ не было достаточно, чтобы отравить мои скоротечныя радости: враждебная судьба захотѣла прибавить и отъ себя не малую дозу горечи, заставляя меня дорого заплатить за краткую передышку. Письма изъ Сіены въ теченіе недѣли сообщили мнѣ и о смерти молодого брата Гори и о серьезной болѣзни самого Гори. Дальнѣйшія принесли извѣстіе и о его смерти, послѣ шестидневной болѣзни. Если бы я не находился при этомъ внезапномъ ударѣ близъ возлюбленной, послѣдствія его были бы гораздо з’жаснѣе. Но когда есть съ кѣмъ плакать, слезы менѣе горьки.

Моя Дама тоже знала и очень любила этого дорогого-Франческо Гори. Въ прошломъ году, проводивъ меня, какъ я уже говорилъ, до Генуи, и вернувшись въ Тосканз^г, онъ отправился въ Римъ почти только для того, чтобы познакомиться съ нею, а во время своего пребыванія, продолжавшагося нѣсколько мѣсяцевъ, постоянно видѣлся съ ней и ежедневно сопровождалъ ее при осмотрѣ памятниковъ искусства, которые онъ самъ страстно любилъ и о которыхъ сз^гдилъ какъ просвѣщенный любитель. Поэтому, оплакивая его вмѣстѣ со мной, она оплакивала его не только изъ-за меня, но и изъ-за себя, по недавнемз' опыту зная, чего онъ стоилъ. Я не въ силахъ выразить, какъ это несчастье омрачило остатокъ времени, и безъ того короткаго, которое мы провели вмѣстѣ; и по мѣрѣ того, какъ приближался срокъ, эта разлука казалась намъ еще горестнѣе и ужаснѣе. Настз^гпилъ печальный день, нз^гжно было повиноваться судьбѣ, и я по-грз'зился во мракъ, разставаясь со своей Дамой, не зная,

на этотъ разъ, на сколько времени, потерявъ и друга, какъ я теперь зналъ ужъ навѣрное—навсегда. Когда я ѣхалъ сюда, то каждый шагъ по дорогѣ къ возлюбленной разсѣивалъ мое горе и мрачныя мысли, на обратномъ же пути было какъ разъ наоборотъ. Отдавшись горю, я сочинялъ мало стихотвореній, и ѣхалъ въ слезахъ до самой Сіены, куда прибылъ въ началѣ ноября. Нѣкоторые его друзья, любившіе меня за то, что я его любилъ, (такъ же и я къ нимъ относился), безмѣрно зчзеличили мое отчаяніе въ первые дни, слишкомъ хорошо удовлетворяя моему желанію знать малѣйшія 'подробности этого печальнаго случая, а я съ трепетомъ, и боясь ихъ слушать, все же настойчиво разспрашивалъ. Я, конечно, тотчасъ переѣхалъ изъ этого пристанища печали, котораго никогда больше не видалъ. Когда въ прошломъ году я возвратился изъ Милана, то съ большой радостью принялъ отъ друга предложеніе поселиться въ небольшомъ помѣщеніи въ его домѣ, уединенномъ и веселомъ, и мы жили съ нимъ какъ братья.

Но безъ Гори пребываніе въ Сіенѣ стало мнѣ съ самаго начала невыносимымъ. Я надѣялся перемѣной мѣста и обстановки облегчить свое горе, не измѣняя памяти друга. Поэтому въ теченіе ноября я переселился въ Пизу, рѣшивъ провести тамъ зиму, и ожидая, что лучшій жребій вернетъ меня самому себѣ; ибо лишенный всего, что питаетъ душу, я, дѣйствительно, не могъ относиться къ себѣ, какъ къ живому.

ГЛАВА XV.

ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ ПИЗЪ.—Я ПИШУ ПАНЕГИРИКЪ ТРАЯНУ И ДРУГІЯ ПРОИЗВЕДЕНІЯ.

Между тѣмъ, моя Дама, въ свою очередь, вернз’-лась въ Италію черезъ Савойскія Альпы. Она пріѣхала изъ Турина въ Гензчо, а отсюда въ Болонью, гдѣ пред-

ЖИЗНЬ ВИТТОРІО АЛЬФІЕРИ.