Герои Шипки

«Это уж судьба меня наказала, — подумал Бобин. — И как же я сухари-то забыл! Вот беда какая произошла от этого. Никогда со мной такого непорядка не случалось!»

Козлов был одной из многочисленных жертв холодной зимы, сотнями косившей русских солдат на Балканах.

10

Гурко телеграфировал великому князю — главнокомандующему Николаю Николаевичу:

«Снегу выпало очень много: на горах более аршина, в Орханийской долине пол-аршина. Сегодня третий день стоят морозы. Санитарное состояние с каждым днем ухудшается. В Псковском полку за два дня выбыло 340 человек. Средним числом заболевает около 50. Произвожу по возможности чаще смену. Неприятель стоит и ничего не предпринимает, весьма сильно укрепившись на своей позиции. Подкрепления к туркам прибывают мало-помалу. Теперь у Араб-Конака, кажется, около 40 батальонов, у Лютикова и Златицы около 10 в каждом пункте, всего же около 60 батальонов...

Более всего боюсь туманов и нехватки продовольствия. Дальнейшего запаса нет и не предвидится. Теперь уменьшил выдачу сухарей до 1 фунта; дней через 10 не будет хлеба. Главное, прошу спирту, чаю, сахару. Необходимо открыть в Яблоницах 1 или 2 полевых госпиталя...»

Гурко целые дни ходил угрюмый п еще более молчаливый, чем обычно. Он жестоко страдал, чувствуя, что уже не война с турками, которых он не привык страшиться, но сама природа явила трудности превыше сил человеческих. А тут еще тревожные вести с других участков фронта.

В турецкой армии произошла важная перемена: Мех-мет-Али, оказавшийся вялым и безынициативным военачальником, был отозван и на его место назначен Сулей-ман-паша, проявивший немало, упорства и дерзости в августовских боях у Шипки. Он теперь резко усилил давление на левый фланг русских войск — на Рущукскую группировку наследника цесаревича Александра. Отряд князя Святополка-Мирского, теснимый неприятелем, отступил с позиций у деревни Марени и отбивался под Еленою, окруженный с трех сторон. В то же время Сулейман атаковал позиции цесаревича у Осман-Базара. Необходимы подкрепления, но их не было: Плевна, словно Молох, пожирала все резервы.

«Сулейман пытается прорваться к Тырнову, чтобы выйти в тыл шипкинской позиции, которая после этого сама собой падет...» — размышлял Гурко, вместе с Наг-ловским просматривая телеграммы о положении на других участках.

Он готовился к трудному разговору с подчиненными ему генералами.

Всему есть свой предел — настал предел терпению командиров. Видя мучения солдат, огромные жертвы и переживая лишения наравне с рядовыми, гвардейские генералы тоже роптали. Готовые к открытой войне, к геройской смерти или победе, они не выдержали долгого сидения в холоде, голоде, снегу. Лучше всех держался самый старший — генерал-адъютант Шувалов: жил, как и солдаты, в простой холодной палатке, захваченной у турок. Когда же Гурко, навещая командира 2-й гвардейской дивизии, говорил ему шутя, что велит отдать в парольном приказе распоряжение о постройке Шувалову теплого барака и силой водворит туда хозяина, тот так же шутливо отвечал: «Не иначе, Иосиф Владимирович, вы хотите подорвать этим мой авторитет среди солдат...»

II, спартанец по своей натуре, Гурко уезжал с легким сердцем, спокойный за подчиненного ему командира.

Главная ставка размещалась в Орхание, в полуразрушенном доме, где вместо стекол кое-как была подклеена бумага, а печп заменял огонь, поддерживаемый в мангале. Гурко и его начальник штаба сидели в шинелях, перебрасываясь однозначными фразами: они привыкли понимать друг друга с полуслова.

Но вот комната начала наполняться военным народом. Генералы входили, приветствовали командира и, не раздеваясь, усаживались, тихо перешептываясь друг с другом. До Гурко донеслись слова исхудавшего, изжелта-серого лицом Рауха, обращенные к принцу Ольденбургскому:

— Три дня, ваше высочество, не умывался, не раздевался... А тут еще пальцы на ногах поморозил. Как в теплую комнату войду, словно зубной болью обдает...

Гурко поднялся, и под пристальным взглядом его глубоких серых глаз шепот стих.

«Большинство из них не может простить мне быстрого возвышения. Не может забыть, что еще полгода назад я был только начальником дивизии. А теперь из недавних товарищей стал командиром, который никому ничего не спускает. Жалуются в ставку, что я резок и крут...» — подумал он и после долгой паузы в мертвой тишине глухо и медленно заговорил:

— До сведения моего дошло, господа, что некоторые из вас позволяют себе осуждать меня и мои распоряжения, не стесняясь присутствием подчиненных и даже при нижних чинах... Я собрал вас для того, чтобы напомнить вам, что поставлен начальником над вами волею государя императора п только ему, отечеству и истории обязан отчетом в моих действиях. От вас я требую беспрекословного повиновения и сумею заставить всех и каждого в точности исполнять, а не критиковать мои распоряжения. Прошу вас всех это накрепко запомнить. А теперь официальный разговор кончен, и я предоставляю каждому из вас свободно высказать, кто и чем недоволен. Если я в чем-нибудь ошибся, готов поправиться...

В пустом проеме двери появился состоявший при штабе хорунжий князь Церетелев, делая знаки начальнику штаба; Нагловский на цыпочках вышел. Гурко снова оглядел генералов. Дандевиль, у которого румянец приобрел нездоровую, лихорадочную окраску, отвел глаза. Раух ответил хмурым взглядом запавших глаз. Только

Краснов улыбнулся, блеснув молодыми зубами в густой сивой бороде.

Обращаясь к Шувалову как к старшему в чине, Гурко спросил:

— Ваше сиятельство, что вы имеете сказать?

Начальник 2-й гвардейской дивизии, большелобый,

седобородый, с редкими, серыми от седины волосами, тотчас поднялся и просто ответил:

— Ничего! Я никаких неудовольствий не имею.

— А вы? — сказал Гурко генералу Рауху.

— Ничего, ваше превосходительство, — пробормотал тот. — Я только говорил, что трудно...

— Трудно? — перебил его Гурко. — Что ж, если большим людям трудно, я уберу их в резерв, а вперед пойду с маленькими! Запомните это, и хорошенько! — Он с неудовольствием заметил стоящего в дверях Наг-ловского. — Что, Дмитрий Станиславович?

— Ваше превосходительство! — торжественно обратился тот к Гурко. — Из ставки получена телеграмма: Плевна пала!

И

13 декабря в девять пополуночи генерал-адъютант Гурко вышел из своего маленького домика в Орхание и, перекрестившись, сел на коня.

Ординарцы и конвой, выстроившиеся полукругом у домика командующего, двинулись за ним. Утро было туманное, шоссе обледенело за ночь. Всадники то и дело обгоняли спешившихся, тянувших своих коней в поводу кавалеристов и стоящие без движения фургоны, которые не могли сдвинуть выбившиеся из сил лошади.

Гурко ехал впереди, молчаливый и задумчивый. Он еще и еще раз мысленно возвращался к подробностям предстоящего перехода через Балканы, взвешивал в уме каждую подробность, каждую деталь готовящихся военных операций.

С падением 28 ноября Плевны высвобождались скованные ею русские силы. На усиление отряда Гурко была назначена 3-я гвардейская дивизия Каталея и весь 9-й армейский корпус генерал-лейтенанта Кридинера. Но только к 12 декабря смогли подтянуться к Орхание эти давно ожидаемые подкрепления с артиллерией и обозами.

225

15 Герои Шипки

Во время долгого стояния в горах Гурко и Наглов-ский с помощью неутомимого- хорунжего Церетелева собрали сведения обо всех путях через Балканы. Было решено обойти неприятельские укрепления, спуститься в долину и выйти в тыл линии Шандорник — Араб-Конак, отрезая засевших там турок от Софии и Филиппополя. Однако отыскать сколько-нибудь сносную дорогу через горы оказалось до крайности трудно: все проходимые пути находились в руках у неприятеля, а свободными оставались немногие горные тропинки, недоступные для артиллерии и столь крепко защищенные самою природой, что даже турки не сочли нужным охранять их. Между тем решение задачи как раз и заключалось в том, чтобы пробраться через хребет целой армией, пехотой и артиллерией, появиться в долине Софии неожиданными гостями и ударить туркам в тыл.