Герои Шипки

Единственный способ овладеть неприятельскими позициями, как понимал Гурко, заключался в том, чтобы громить его ложементы артиллерией с соседних кряжей, а пехоте обойти с фланга, перерезав справа всякое сообщение турок с главной базой Орхание. Последняя задача возлагалась на отряд генерала Рауха, который должен был незаметно пробраться горными тропами к селению Лукавице и появиться с другой стороны кряжа, где подъемы на гору не так трудны и даже существует дорога, проложенная турками от Орхание к вершине.

Два полка гвардейской кавалерии у самого Орхание

начнут отвлекать неприятеля, в то время как Раух поведет семеновцев в атаку на гору. Едва он займет ее вершину, как будут вызваны охотники из Измайловского полка, чтобы ночью доползти до вражеских ложементов и штыками очистить от турок склоны горы. Одновременно на нашем левом фланге преображенцы и гренадеры под командованием генерала Дандевиля начнут наступление в сторону Этрополя.

Такова была в общих чертах диспозиция, объявленная генералом Гурко 9 ноября.

Самая трудная задача выпадала на долю Рауха, который выступил из Яблониц в два пополудни 9 ноября, предполагая к полудню другого дня выйти во фланг и в тыл туркам. Ему предстояло, по словам болгар, пройти всего сорок верст горного пути.

10 ноября по Софийскому шоссе на Правец двинулся Московский полк. Завидя его колонны, турки отошли по горам к своей основной позиции. Лейб-московцы остановились и до вечера втаскивали на высоты горные орудия, огонь которых принудил неприятеля очистить все окрестные склоны и спрятаться в редутах и ложементах главного кряжа.

Шло время, а Раух все не появлялся. Ночь с 10 на 11 ноября ушла на то, чтобы поднять на ближайшие к неприятельскому кряжу вершины девятифунтовые пушки, что потребовало огромного труда. Отсутствие дорог, лесистые крутизны и камни делали невозможным использование лошадей, и артиллерия втаскивалась на руках. Солдаты выбивались из сил, однако к рассвету 11 ноября шестнадцать пушек глядели на неприятеля с различных вершин. К десяти утра, когда рассеялся холодный туман, горы огласились звуками орудийных залпов, которые утраивало и учетверяло эхо.

Канонада, не умолкавшая ни на минуту, продолжалась целый день. Батареи посылали залпы из шрапнелей в турецкие ложементы и на вершины неприятельского кряжа.

Гурко в волнении следил за ходом сражения, размышляя: «Где Раух? Что с ним? Скоро ли он появится в тылу у турок?» Он все время направлял бинокль к подковообразной вершине турецкого кряжа и разочарованно опускал его.

В шестом часу вечера, когда первые полосы тумана протянулись между хребтами, на вершине раздалась наконец сильная ружейная стрельба. Гурко жадно приник к биноклю. Вот появились двое стрелков, дали по выстрелу в ложемент турок, расположенный на другом конце подковы, и быстро скрылись. Затем возникли сразу фигур десять и после залпа снова исчезли. Турки в ответ открыли частую стрельбу. Но на вершину ворвалась уже целая толпа и с криком «ура!» бросилась на ложементы. Турки брызнули к соседней конусообразной вершине, усеяв ее сотнями красных точек. Семеновцы, стреляя, бежали за ними. До наступления темноты русские заняли три высоты из девяти на неприятельской горе.

Путь оказался таким трудным, что Рауху пришлось затратить на сорок верст вместо двадцати часов, предусмотренных диспозицией, двое с лишним суток.

Спустившиеся облака и туман вскоре заволокли гору непроглядной волной, укрыв турок, расстреливаемых с соседних вершин нашей артиллерией. Остались видны лишь остроконечные пики, и на них над облаками два часа продолжалась ружейная перестрелка. Часам к восьми стало совсем тихо, взошла луна и осветила целое море облаков. Здесь и там торчали черными остриями наиболее высокие вершины.

На пике, занятом семеновцами, засветились костры.

— Наши-то, — с гордостью переговаривались батарейцы, находившиеся рядом со ставкой, — наши-то ишь ведь куда забрались! Выше облака ходячего!..

Ночью, около двух часов, крики «ура!» подняли на ноги Гурко и его штаб.

Две сотни охотников Измайловского полка в волнах ночного тумана поползли вверх по неприступным кручам к окопам, в которых засели турки. Ползли они в такой тишине, что неприятельский часовой за десять шагов не слышал их приближения. Но тут прихваченная с собой на счастье собака стянула с морды платок и залаяла на часового. Тот вскрикнул и бросился к своим, всполошив весь лагерь. Турки как ошалелые кинулись бежать в разные стороны, натыкаясь на русские штыки.

С батареи, где расположилась ставка Гурко, были слышны доносившиеся крики: «алла! алла!», и снова

«ура!», и чьи-то стоны. Проснувшиеся артиллеристы вторили «ура!» измайловцам.

— Забирают турка... Шабаш ему пришел... — сказал в темноте кто-то из батарейцев.

За оба дня битвы, решившей исход дела у Правеца, русские потеряли всего 70 человек. На другой день, 12 ноября, генерал-майор Дандевиль прислал Гурко донесение: турки бежали из Этрополя и город занят лейб-гвардии Преображенским полком.

5

На Этрополь вела хорошая прямая дорога ущельем Малого Искера. Тут, на горах, острыми гребнями сбегающих к Искеру, турки возвели редуты и ложементы, держа ущелье под перекрестным ружейным и артиллерийским огнем. Сам Этрополь был защищен батареями, стоящими на высокой горе Святой Троицы позади города.

При невозможности атаки с фронта генерал Дандевиль предпринял двоякое обходное движение: три батальона

преображенцев карабкались по окрестным горам, заходя вправо от ущелья; Великолуцкий полк с гренадерами двинулся тропой влево, на деревню Лупен и далее, в тыл Этрополю; а один Преображенский батальон вступил в само ущелье Малого Искера, обстреливая снизу из девятифунтовых орудий неприятельские редуты.

Правый отряд едва полз по лесным и скалистым тропинкам, таща за собой горные орудия. Весь день 10 ноября ушел на то, чтобы выйти в тыл редуту, обстреливавшему Малый Искер и расположенному на вершине крутой и обрывистой горы, поднимавшейся так высоко, что больно было откидывать голову. Ее конусообразный пик заканчивался сине-белым заснеженным острием.

— Ну точь-в-точь голова сахара, — изумился молодой преображенец.

— Сахар-то сахар, да не будет ли слишком горек... — пробормотал седоусый солдат, вглядываясь из-под ладошки на вершину.

— Гляди, дяденька! Над горой два орла летают! — воскликнул юноша.

— Точно! — отозвался старый солдат. — Значит, это не сахарная голова, а орлиное гнездо!

Слушавший их штабс-капитан Рейтерн, лошадь которого осторожно ступала среди камней, решил вмешаться в разговор:

— Орлы — это добрый знак! К победе! Вышвырнем турка!

Когда к вечеру отряд наконец обошел гору, были вызваны охотники, чтобы под покровом темноты и облаков

209

14 Герои Шипки

завладеть орлиным гнездом. Вести солдат вызвались штабс-капитан Рейтерн и поручик князь Кропоткин.

На вершине конуса, где стоял редут, дул такой резкий ледяной ветер, что турки ночью оставляли здесь одного человека, а сами спали на склоне горы, обращенной к Малому Искеру. С противоположной стороны они не ждали нападения. Между тем именно оттуда поползли охотники-преображенцы.

Цепляясь за камни и кусты, сто двадцать солдат карабкались к редуту и только сажен за пятьдесят были замечены часовым, поднявшим громкий крик.

Разбуженные турецкие солдаты бросились бегом от своих костров к редуту, но преображенцы тоже не дремали. Напрягая все силы, лезли они вверх, чтобы поспеть раньше неприятеля. Десятка полтора преображенцев во главе с Рейтерном и Кропоткиным успели ворваться в редут раньше турок и открыть по ним огонь. Турки повернули назад, соскакивая с крутых камней, срываясь в темноте с обрывов и испуская крики:

— Алла! Алла!..

Преображенцы вбегали в редут и от усталости валились на землю.

— Горнист! Сигнал! — задыхаясь, приказал Рейтерн.

Но горнист тщетно подносил к губам желтый медный