Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

слобода)..Там жили и работали сотни тысяч обычных советских граждан. В

основном - немцы. Они давно потеряли связь со своей исторической

родиной - Германией... Их предки приехали в степные, безлюдные

просторы еще во времена Екатерины Великой. Всегда были честными и

трудолюбивыми российскими подданными... После Октябрьской

революции Советская власть организовала на их территории Трудовую

коммуну.. В 1924 -м году коммуну преобразовали в автономную

республику немцев Поволжья...Ее граждане честно выполняли свой долг,

162

принимая “активное участие в строительстве социалистического

общества”

...Но грянула война....В конце августа 41-го года Президиум

Верховного Совета СССР принял постановление, “упразднившее”

автономию. Ее граждан - немцев объявили потенциальными и реальными

предателями и шпионами и подвергли репрессиям: почти всех отправили

(“переселили”, -утверждал официальный источник) в Сибирь, Казахстан и

Среднюю Азию. Тогда же были арестованы и отправлены в “места не

столь отдаленные” немцы, давно жившие и работавшие в Уральске (

Ашенбреннеры, Беккеры, Галлеры, Блумберги, Шики, Штаммы и др.) .

Местные жители ничего не знали о случившемся с их поволжскими

соседями: радио не сообщало, газеты - не писали. И потому для них стало

полной неожиданностью появление в конце сентября на одной из

окраинных улиц колонны устало, медленно шагавших (точнее: бредущих)

людей под охраной вооруженных милиционеров: “Кто такие?.. Откуда?..

Пленные что ли?.. Но почему так мало мужиков?.. Зачем женщины и

дети?..” Тайну “загадочного” шествия довольно быстро разгадали

энергичные, любопытствующие старушки, хотя власти, организовавшие

“переход немцев через город”, старались не привлекать внимания жителей

к этому “странному событию”. Для немцев был выбран “специальный”,

”безопасный” маршрут, проходивший по восточной окраине Уральска:

конвоиры высадили сотни “пассажиров” из товарных вагонов не на

вокзале, а в дальнем тупике. Оттуда колонна сначала двигалась по улице,

носящей имя немецкого революционера Карла Либкнехта, затем повернула

к бывшей “макаровой” мельнице и двинулась к мосту через Урал...

Разбитые колесами телег и машин дороги были покрыты мелкой

серой пылью... Такими же серыми, бесцветными казались и лица устало

идущих людей: их невозможно было разглядеть... Тусклые, лишенные

жизни глаза безразлично смотрели на горожан, не замечая их.

Немцы, видимо, смирились со своей судьбой... Шли молча. .Лишь

иногда слышался детский плач да тихий женский голос, успокаивающий

ребенка...

Местная милицейская команда сопровождала колонну “переселенцев”

до Подстепного...Дальше, по просторам Казахстана, немцы должны были

“путешествовать” в сопровождении специальных вооруженных групп.

Часть бывших ( почему бывших?) советских граждан (мужчин) власти

отправили в Караганду (добывать уголь), других оставили в районных

центрах, где можно постоянно наблюдать за их “враждебной”

деятельностью. .Некоторые попали в забытые Богом, но только не властью

небольшие отдаленные поселки. .

Горожане, особенно женщины, испытывали сложные чувства при

виде этих изможденных, беспомощных людей: “...Они - немцы, наши

163

враги!. Может, их родственники сейчас воюют против наших мужей и

сынов, убивают сотни и тысячи невинных людей и разоряют наши

города?..” Но в душах местных жителей возникали не только ненависть и

злость, но и жалость и сострадание: они не могли равнодушно смотреть на

слезы беспомощных детей и страдающие лица их матерей.. В уралках

пробуждалось чувство горестного волнения и непонятного сопереживания:

“Что же теперь будет с этими детьми?... Ведь впереди - дождливая осень, а

потом - холодная зима...” Местные жители, хорошо знавшие свою область,

понимали, что может случиться с немцами через два - три месяца...

Отец, вопреки своей воле, принял участие в немецком “походе”.

Военкомат в очередной раз “мобилизовал” его для выполнения “особого

задания”: старый казак должен был погрузить в телегу и “доставить” в

Подстепное небогатый скарб будущих казахстанских “новоселов”. Человек

деловой, рассудительный, но не бессердечный, отец не мог равнодушно

смотреть на беспомощных, плачущих детей. Посадил в телегу, рядом с

собой, несколько ребятишек,. не обращая внимания на громкие

осуждающие крики охранников: ”Что ты, казак, делаешь?.. Как ты

можешь?.. Немцам помогаешь?.. Пусть сами идут...” Старые городские

милиционеры, однако, знали самолюбивый “норов” пожилого уральца: он

не привык слушать ни назойливых “советчиков”, ни требовательных

“командиров”. И не решились “исправлять его поведение” В ответ на

вопли “казенных людей” отец негромко сказал:” Ну что вы орете?.. Вам -

то какое дело?.. Детей везу, а не дрова...” И спокойно доехал со своими

испугвнными, молчаливыми “пассажирами” до Подстепного...

Возвратился отец из “командировки” за Урал поздней ночью. Его

встретила мама.. На вопрос: ”Как съездил?..” только устало махнул

рукой...Но и без слов было понятно, что поездка не доставила ему ни

радости, ни спокойствия. Мама встревожилась: ” Хоть поел?.. Или опять

целый день не емши?..” Ничего не объясняя, отец коротко сказал:

“Отдал... Голодным ребятишкам отдал...”

14

Поздней осенью в Уральск стали прибывать первые группы людей из

наших западных республик - из Белоруссии, Молдавии и Украины, а также

из России. На их лицах - печать страданий, в глазах - страх и отчаяние от

пережитого. У некоторых в руках - небольшие чемоданы и мешки. Рядом

с немолодыми женщинами - бледные, усталые дети - малыши и

подростки...

164

Приехавших людей сначала называли “беженцами”, позже -

“эвакуированными” (это новое слово скоро прочно войдет в речь моих

земляков). Их количество в городе постоянно увеличивалось. Новые

уральцы нуждались в жилье. Городские власти утвердили т. н. “жилую

санитарную норму”, проверили дома и квартиры (не только

“коммунальные”, но и частные) - в поисках “лишней площади”. К нам

никого не направили: инспектор ГорЖу знал, что “свободную

территорию” в нашем доме (площадь - около 35 кв. метров, 7 жильцов)

вряд ли удастся найти...

“Хоромы” уральцев, в большинстве своем, - это низкие, тесные,

убогие домишки на два - три окна, глядящих на улицу. Горожане не всегда

охотно “сдавали” комнаты “посторонним людям”: некоторые не хотели

видеть “чужих” в родных стенах. Для них серьезное значение имели

бытовые и религиозные (староверческие) традиции, которые еще

сохранялись в местных семьях. Возможно, известные старцы и старицы

опасались утратить свое влияние на горожан, когда те окажутся рядом с

“новыми людьми”? Или потомки “природных” казаков не до конца

осознавали масштабы народной трагедии, важность и необходимость

помощи “приезжим”?.. Да и те первое время держались несколько

обособленно (“особняком”, как говорили уральцы), неохотно говорили

местным жителям о пережитом. Даже создавалось впечатление, что

“приезжие” не хотят серьезно знакомиться с ними, так как чувствуют себя

“гражданами другого мира”, случайно оказавшимися в чужом,

незнакомом месте. Лишь через два - три месяца произойдет явно заметное

сближение “эвакуированных” и горожан, чему в немалой степени помогли

дети - школьники с их общими заботами и интересами (уроки, игры, книги

и пр.). Для работавших на предприятиях и в конторах местных жителей