На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

— Не знаю, как это получается у меня, я стараюсь сделать, как бы оно лучше было, а выходит все как-то наоборот, — часто сетует Иван Иванович после очередного ляпсуса.

При всех своих недостатках Иван Иванович отличается одним серьезным достоинством — исключительной честностью. Я представляю, как «улучшилось» бы наше питание, если бы сделать завхозом хотя бы Жмурко — молодого разбитного хлопца, который в прошлом году заведовал хозяйством у Гаврилова и у которого продукты фейерверком разлетались во все стороны. Иван Иванович к партионному добру относится с должной рачительностью и строго следит за тем, чтобы мы не выходили из границ нормы.

К 20 мая все разведочные выработки были закончены. Тяжеленьки были эти последние дни, когда нас немилосердно «душила» вода. Только самоотверженная работа всего состава партии дала возможность довести дело до конца. Особенно хорошо работала одна группа — Глуханюк, Жмурко и Пилипенко, — которая с яростным азартом боролась за сохранность каждой выработки.

За ударную сверхплановую работу я объявил приказом по партий благодарность рабочим и на свой страх и риск (как отнесется к этому бухгалтерия?) выделил для наиболее старательных рабочих премиальный фонд за счет партии, в который вошли дефицитные вещи — сыр, сгущенное молоко, шоколад и папиросы. Наиболее отличившаяся группа получила по два кило сыру, по десять пачек папирос, по три банки сгущенного молока и по полкило шоколада на человека. Приказ с объявлением благодарности и особенно материальное приложение к нему были восприняты с большим удовлетворением, тем более что оказались совершенно неожиданными.

Канавными работами мы проследили пласты угля более чем на километр. Промывка же шурфов показала, что в долине Знатного есть только слабое непромышленное золото.

Закончив разведку, мы все силы переключили на строительство бараков. Особое внимание мы уделили сооружению склада. Летом все наши отряды будут работать в разных местах вдали от Знатного и охранять склад будет некому. Мы долго ломали голову, как сделать его недоступным для нежданных гостей, ежели таковые появятся. Конечно, если сюда нагрянет целая компания, то не помогут никакие ухищрения, но если случайно забредут один-два беглеца, то можно сделать так, что им очень долго придется повозиться со складом, прежде чем они проникнут в него.

После длительного и тщательного коллективного обсуждения остановились на следующем варианте: сруб делается глухой, без окон и без дверей. Сбоку выпиливается косым срезом, расширяясь внутрь, часть стенки барака, которая соединяется поперечинами и может откидываться внутрь как единое целое, образуя потайную дверь. Изнутри она подпирается толстой жердиной, от которой идет вверх веревка. Конец веревки прячется в потайном месте в углу барака, у выпиленного около крыши отверстия, которое маскируется деревянной пробкой. Открыть дверь можно только при помощи этой веревки, приподнимающей запорную жердь. Для маскировки в разных местах всех четырех стенок склада делаются фальшивые врезы, так что определить, где находится настоящая прорезь, довольно мудрено. Во всяком случае, для того чтобы проникнуть в склад «нахрапом», надо основательно потрудиться, так как крышу мы делаем двойную — с потолком из бревен и скатом из жердей. Все это плотно пригнано «в шип», покрыто корой и засыпано толстым слоем земли и галечника. Система весьма сложная и довольно фундаментальная.

Подумать только, до чего мы дожили: в глухой безлюдной тайге принимать такие меры предосторожности! А принимать их приходится. Прошлый год многому научил нас.

Двум нашим работникам в прошлом году пришлось вплотную встретиться с беглецами. Оба до сих пор не могут без содрогания вспомнить об этом.

Много страха натерпелся в прошлом году наш промывальщик Левакин. Это один из наиболее добросовестных рабочих, мастер своего дела. Лоток так и играет у него в руках. Высокий, с открытым симпатичным лицом и выразительными карими глазами, в которых застыла затаенная печаль, он с нетерпением ожидает конца срока своего заключения, который, по его расчетам, должен наступить в этом году. Он был осужден на семь лет за «покушение» на брата председателя сельсовета. Дело обстояло следующим образом. Левакин стал замечать, что у него со двора воруют дрова. Дрова же у него были добротные, заготовленные с любовью и вкусом. Чтобы установить личность вора, он прибегнул к старинному, безошибочно действующему способу. Просверлив одно из поленьев, он насыпал в него охотничьего пороху, забил снизу деревянной пробкой и положил сверху в поленницу. Через два дня в доме брата председателя сельсовета раздался взрыв, от которого рассыпалась печка и пострадала кухонная утварь. Хотя человеческих жертв не было, Левакину пришлось отправиться сначала на Соловки, а затем на Колыму.

В прошлом году он работал промывальщиком в партии геолога К. А. Шахворостовой, также в бассейне Бёрёлёха, но на другом участке. Однажды перед вечером, после возвращения из маршрута, Шахворостова поручила Левакину осмотреть старый заброшенный барак, находившийся в нескольких километрах от базы партии. В случае пригодности Шахворостова собиралась использовать его в качестве временного жилья.

Мурлыкая что-то себе под нос, Левакин свернул с маленькой таежной тропки и направился к серому, изъеденному временем обомшелому бараку, который одиноко стоял в стороне на зеленой лужайке. Открыв низенькую скрипучую дверь, он, нагнувшись, вошел в полутемный барак и остолбенел, услышав внезапное «руки вверх!». Ему в грудь уперлось дуло ружья. Какой-то грязный рыжеволосый дядя, заросший густой щетиной, насмешливо смотрел на побледневшего Левакина. Незнакомец хладнокровно предложил Левакину стать лицом к стене, тщательно обыскал его, закурил взятую из левакинского портсигара папиросу и, с наслаждением затянувшись, начал его допрашивать. Дрожащим голосом, ожидая ежеминутно выстрела, Левакин рассказал, кто он такой и почему оказался в бараке, но предусмотрительно слукавил, удвоив число людей в партии и по меньшей мере учетверив количество оружия. После расспросов незнакомец посоветовал Левакину сообщить, что барак для жилья непригоден, а самому держать язык за зубами. Затем он с миром отпустил его.

Не веря своему счастью, Левакин, пошатываясь, вышел наружу. Только отойдя на некоторое расстояние от барака, он несколько пришел в себя и со всех ног ринулся прочь. Вероятно, ни братьям Знаменским, ни Полю Лядумегу не удалось бы догнать Левакина — так бодро чесал он по направлению к лагерю. Прибытие его, конечно, не порадовало окружающих. Всю ночь они бодрствовали, ожидая нападения.

Наступило безрадостное утро. О маршруте не приходилось и думать. Тем несказаннее была радость, когда перед вечером, предварительно перепугав всех до полусмерти, к лагерю подъехал отряд стрелков. Утром Левакин провел их к бараку, и беглец, пытавшийся бежать через окно, был убит первым же выстрелом. Почему он остался в бараке? Ожидал ли он своих товарищей? Или был слишком уверен, что Левакин не проговорится? Все это осталось тайной.

У Левакина до сих пор не прошел нервный шок после переживаний прошлого года. Однако большинство рабочих относились к возможному появлению неожиданных гостей очень спокойно: «Ну что они нам сделают? Не будут же всех убивать? Вот только продукты, сволочи, унесут и нас на голодный паек посадят».

Только Котман, наш второй коллектор, молодой, здоровый верзила с красивым, немного порочным лицом, с надменным выражением, презрительно заявлял: «Нашли кого бояться! Попадись мне беглец, я бы с ним «поговорил» как следует, не то что ваш Левакин».

До Колымы Котман работал в почтово-телеграфной конторе где-то около Ленинграда и «по рассеянности» спутал собственный бумажник с денежным ящиком руководимой им конторы. Это было обнаружено, и Котман очутился на Колыме. Срок у него небольшой — всего три года, и его, как человека образованного, направили на курсы коллекторов-съемщиков. Там он проявил себя как один из наиболее способных учеников и вместе с Губановым досрочно, до окончания курсов, был направлен в нашу отдаленную партию. Тайги он до сего времени не видал, имеет о ней самое смутное представление, и, пользуясь его неопытностью, наши рабочие всячески подшучивают над ним.