На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

В гости к Успенскому

Наступил конец мая.

Пора было разбиваться на отдельные отряды и приступать к полевым работам.

Отряд топографа Инюшина перебрался на противоположный берег Аркагалы и принялся за сооружение опорных пунктов для инструментальной топосъемки. Во главе разведочного отряда стоял Володя Светлов. Геологопоисковый отряд был в моем непосредственном подчинении. На мне же лежала координация работы всех отрядов, контроль, инструктаж и т. п.

Самым отдаленным был отряд Успенского, с которым мне вряд ли придется встречаться в течение лета. Поэтому перед началом полевых работ я решил навестить старика, ознакомиться с результатом разведки и еще раз детально обсудить план летних поисковых работ.

Я не сомневался в способности Алексея Николаевича добросовестно, на должной высоте провести работу отряда, тем более что мы в прошлом году составили себе достаточно ясное представление о Мяундже и знали слабые стороны своей прошлогодней работы. Откровенно говоря, мне хотелось морально поддержать старика, который впервые был предоставлен самому себе, внушить ему большую уверенность в своих силах, в общем дать ему соответствующую моральную зарядку.

Кроме того, мне хотелось ознакомиться с физическими качествами коллекторов Котмана и Губанова и остановить выбор на одном из них как на своем будущем спутнике в маршрутах. Второй должен был оставаться у Светлова, где работа носила полустационарный характер. С собой я решил взять также Лукича. Пусть он по дороге обучает обоих моих спутников практике глазомерной съемки. Дорога предстоит нелегкая, так как идти нам придется по водораздельным пространствам, густо поросшим лесом. У каждого за плечами рюкзак, и в рюкзаке ни много ни мало килограммов около тридцати наверняка наберется. Это обычный груз маршрутника — пусть привыкают.

Вышли мы в путь 29 мая, в тихое безоблачное бирюзово-золотое утро. Вершины и склоны гор почти очистились от снега, и только кое-где на темном фоне блестели снежные пятна. Мы весело шагали вперед, подогреваемые жарким весенним солнышком, которое с каждым часом припекало все сильнее и сильнее.

Неожиданно поднялся пронзительный северный ветер, небо покрылось темными развалами туч, закружился снег. Поздний вечер застал нас, усталых, иззябших, посиневших от холода, на вершине обширного плоскогорья, где от пронизывающего ветра не было никакой защиты. Пришлось спешно спуститься в первый попавшийся на дороге ключик и там расположиться на ночлег, пройдя около половины пути.

Долина ключика оказалась слишком сырой и малопригодной для ночлега, но в одном месте нам встретилось маленькое возвышение, покрытое россыпью небольших плиток песчаника; мы решили использовать их в качестве «пуха» для наших постелей.

Выбрав площадку посуше, мы устлали ее плитками и развели большой костер. Потом, удалив остатки костра, мы настлали поверх нагретых плиток ворох ветвей, натянули нашу маленькую палатку и с удовольствием забрались в ее горячее чрево. В палатке царил теплый, банный уют, и где-то внизу, под нашими постелями, тонким мелодичным голоском пела озорная струйка воды, разбуженная живительным теплом нашего костра. Слышно было, как снаружи надрывно свистел холодный северный ветер и на крышу палатки с шуршанием сыпалась какая-то мокрая мразь — не то снег, не то крупа. Блаженно развалившись на горячих камнях, мы крепко уснули.

Проснулись мы часа в три утра от жесточайшего холода. Вокруг царила колючая морозная тишина. Вода в котелке покрылась толстой коркой льда. О дальнейшем сне не могло быть речи. Пришлось быстро разводить костер и, наскоро позавтракав, отправляться в дальнейший путь.

Поздно вечером, усталые и голодные, мы добрались до стана Алексея Николаевича. Наше неожиданное появление произвело немалый переполох. Тем более радостной была встреча.

Алексей Николаевич оказался на высоте положения. Бачок с «проклятой жидкостью» после того, как стаял снег, был отнесен им куда-то в потайное место и тщательно запрятан среди коряг и кустов. Старик честно держал свое обещание.

Разведочные работы были благополучно закончены, и только один крайний шурф оказался затопленным и недобитым. Промывочные работы тоже полностью завершены. Успенский с гордостью вытащил из вьючного ящика солидную кипу пакетиков-капсул с отобранным и взвешенным золотом, которое было не чета нашему знатненскому. Помимо непревзойденного «Васьки-гусара» в пакетиках было не менее двух десятков самородков весом от трех до восьми граммов. Но главное было не в самородках.

Самородок — вещь случайная, и на нем прииска не построишь. Главное было в том, что в пакетах тусклым матовым светом поблескивали толстенькие шероховатые таблички, крупинки, зернышки и чешуйки благородного металла в вызывавших уважение количествах.

Алексей Николаевич произвел глазомерную съемку пройденных разведочных линий. Я послал Лукича с Губановым и Котманом проконтролировать Успенского, поскольку он в съемке был не особенно силен, но сделал это втайне от старика, чтобы не обижать его. Расхождения были, но не особенно значительные. Я сделал предварительный подсчет запасов. По данным двух разведочных линий, намечалась хорошая промышленная россыпь с приличными запасами, а ведь это было только начало. Линии были расположены в километре одна от другой, а ключ имел протяженность свыше 6 километров.

Мы еще раз тщательно обсудили план дальнейших поисковых работ, договорились о дальнейшей возможной встрече, теперь уже примерно в середине августа, и, простившись с Алексеем Николаевичем, отправились в обратный путь.

3 июня мы уже были на Знатном, пройдя за четыре дня свыше 120 километров по тяжелому гористому бестропью. Лукич еще в прошлом году получил соответствующую закалку и как должное воспринял неизбежные тяготы обычного геологического маршрута. Губанова основательно гоняли на маршах во время пребывания в Красной Армии, и он сравнительно легко перенес дорогу, а вот рослый, немного рыхловатый Котман настолько вымотался, что еле-еле добрался до дому. Чувствуется, что маршрутное житье-бытье не для него, и поэтому я окончательно остановил свой выбор на Губанове, а Котмана передал в распоряжение Светлова, к их обоюдному удовольствию.

Круговой маршрут

Маршрут к Успенскому показал, что можно приступать к систематическим полевым работам. Ближайшие окрестности были уже исследованы. Теперь предстояло провести рекогносцировочный осмотр отдаленных частей района.

Поскольку сейчас самый разгар распутицы и каждый маленький ручеек мнит себя могучей водной артерией, маршрут должен проходить по вершинам сопок. Был намечен план десятидневного похода, во время которого мы собирались обойти всю систему Аркагалы.

В маршрут отправляемся втроем: я, Лукич и Губанов. Лукич сейчас не может заниматься своей непосредственной работой — опробованием, так как земля еще мерзлая и везде избыток воды, но ознакомление с районом ему очень пригодится: карт ведь у нас нет. Губанову придется все это лето работать вместе со мной, и он, кажется, не особенно этим огорчен. Что касается Котмана, то он буквально, просиял, узнав, что остается у Светлова. Их маршруты не будут превышать двух-трех километров. Основная работа Котмана будет заключаться в описании разведочных выработок. Это его вполне устраивает.

И вот 5 июня, нагруженные до отказа, мы отправились в долгий путь. Слегка сгибаясь под тяжестью рюкзаков, медленно шагала наша группа по вершинам сопок, окаймляющих левый приток Аркагалы — речку Контрандью, что означает, как разъяснил мне в свое время Михаил Петрович, «врезанная». Речка полностью оправдывает свое название. В нижнем течении она глубоко врезается в коренные породы — черные тонкоплитчатые сланцы, а в верховьях в стремительном порыве вгрызается в широкое плоское дно долины Худжаха.

Перед нами открылась замечательная картина так называемого речного пиратства, когда система одной реки перехватывает притоки другой. Здесь этот процесс выражен исключительно наглядно. Широченная долина Худжаха без всякого перевала круто обрывается в долину Контрандьи, а его притоки, вернее, бывшие притоки неподалеку от своих прежних устьев вдруг делают крутой заворот в сторону Контрандьи, перехваченные верховьями последней.