Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

зрителя въ томленіи неизвѣстности до самаго конца. Однако, я долженъ тутъ же признаться, что при чтеніи для меня самого становилось очевиднымъ присутствіе длиннотъ и холодныхъ декламаторскихъ пассажей, которые навѣвали скуку и на меня, когда я читалъ ихъ другимъ; и я замѣчалъ молчаливую, но искреннюю критику тѣхъ мѣстъ въ благодатныхъ зѣвкахъ, невольномъ кашлѣ, въ безпокойныхъ движеніяхъ, которые проносились среди слз'іпателей и помимо ихъ воли произносили сз’дъ надъ произведеніемъ и предз^гпреждали автора. Не стану даже отрицать, что послѣ такихъ чтеній мнѣ надо было выслз'шать не мало прекрасныхъ совѣтовъ отъ литераторовъ, отъ просто свѣтскихъ людей и особенно отъ дамъ, когда дѣло касалось страстей сердца. Литераторы говорили о стилѣ и правилахъ драматическаго искусства; свѣтскіе люди—о занимательности сюжета, о характерахъ и дѣйствіяхъ героевъ; тупицы же сослзокили мнѣ службу по своему — своимъ едва скрываемымъ потягиваніемъ и храпомъ. Все вмѣстѣ, по моему мнѣнію, оказало мнѣ немалую пользу. Выслушивая всѣхъ, запоминая все, не пренебрегая ничѣмъ, не презирая никого изъ моихъ критиковъ, хотя я уважалъ очень немногихъ изъ нихъ, я извлекъ затѣмъ изъ всего этого то, что было наиболѣе подходяще для меня и моего искусства. Къ этимъ признаніямъ присоединю напослѣдокъ еще одно: я прекрасно сознавалъ, что читая ползшублично свои трагедіи людямъ, которые далеко не всегда бывали къ нимъ доброжелательны, я легко могъ стать предметомъ насмѣшки. Но я не раскаиваюсь въ томъ, что постзчіалъ такимъ образомъ, если это послз^гжило на пользу мнѣ и моему дѣлз Если же я ошибся, то эта нелѣпость стушз^тется передъ гораздо большей: передъ тѣмъ, что я имѣлъ глз'пость напечатать свои трагедіи и ставить ихъ на сценѣ.

Глава X.

ПОСТАНОВКА „АНТИГОНЫ" ВЪ РИМЪ.—Я ПЕЧАТАЮ ПЕРВЫЯ ЧРУГЫРЕ ТРАГЕДІИ.—МУЧИТЕЛЬНѢЙШАЯ РАЗЛУКА. - ПУТЕШЕСТВІЕ ВЪ ЛОМБАРДІЮ.

Такимъ-то образомъ я находился тогда въ состояніи полуотдыха, создавая себѣ понемногз^ славу трагическаго писателя, хотя еще не зналъ, напечатаю ли теперь же свои трагедіи, или подожду. Но случай предоставилъ мнѣ возможность средняго пути; именно, дать одн}' изъ своихъ трагедій для постановки избранному кружку свѣтскихъ любителей. Драматическій кружокъ, о которомъ я говорю, уже выступалъ нѣкоторое время въ частномъ театрѣ, устроенномъ во дворцѣ тогдашняго испанскаго посланника, герцога Гримальди. До сихъ поръ ставились трагедіи и комедіи, дурно переведенныя съ французскаго. Я присутствовалъ, между прочимъ, на представленіи пьесы Томаса Корнеля „Ье Сошіе сі'Еззех", не знаю кѣмъ переведенной на итальянскій языкъ, въ которой герцогиня Цагароло довольно дурно исполняла роль Елисаветы. Такъ какъ, несмотря на это, герцогиня была чрезвычайно хороша собой, умѣла великолѣпно держаться на сценѣ и, кромѣ того, очень сознательно относилась къ своей роли, мнѣ показалось, что при нѣкоторомъ стараніи изъ нея можно сдѣлать отличную актрисз'. Это вызвало во мнѣ желаніе испытать съ помощью этихъ актеровъ одну изъ моихъ слишкомъ многочисленныхъ трагедій. Мнѣ хотѣлось на опытѣ убѣдиться, могла ли имѣть успѣхъ та манера, которой я далъ преимз^гщество передъ всѣми другими: простота и обнаженность дѣйствія, самое ограниченное число дѣйствзчощихъ лицъ, прерывистый стихъ; я намѣренно избралъ съ этой цѣлью свою „Антигонз'", наименѣе страстную изъ всѣхъ моихъ трагедій, рѣшивъ про себя, что если она бз’детъ имѣть успѣхъ, то тѣмъ большій достанется на долю дрзчгихъ, гораздо болѣе увлекательныхъ и разнообразныхъ въ переходахъ страстей.

Аристократическіе актеры съ удовольствіемъ приняли

предложеніе попробовать поставить мою „Антигону". Однако, среди членовъ этой любительской труппы въ то время лишь одно лицо было способно провести отвѣтственную роль въ трагедіи,—именно герцогъ Чери, братъ упомянутой герцогини Цагароло,—то я счелъ необходимымъ взять на себя роль Креона. Гемона я предоставилъ играть Чери; его женѣ была дана роль Аргіи; важнѣйшая роль Антигоны принадлежала по праву величественной герцогинѣ Цагароло. Съ такимъ распредѣленіемъ ролей и была сыграна моя трагедія. Не стану разсказывать здѣсь о самомъ представленіи, такъ какъ ужъ слишкомъ часто говорилъ объ этомъ въ другихъ своихъ сочиненіяхъ.

Нѣсколько возгордившись успѣхомъ этой первой пробы, я рѣшился, наконецъ, въ началѣ слѣдующаго 1783 года, впервые предать свои трагедіи страшному испытанію печатанія. Самый процессъ изданія показался мнѣ мало пріятнымъ, но я вполнѣ оцѣнилъ всѣ прелести этого дѣла, когда на опытѣ узналъ, что такое литератз'рная вражда и дрязі'и, козни книгопродавцевъ, приговоры журналистовъ, болтовня газетъ, однимъ словомъ, всѣ тѣ тяжелыя испытанія, которыхъ не можетъ избѣжать печатающійся авторъ, Все это до сихъ поръ оставалось мнѣ неизвѣстнымъ въ такой степени, что я даже не зналъ о существованіи литературныхъ журналовъ, печатающихъ критическія статьи. Вотъ какъ я былъ неотесанъ, неопытенъ и совершенно наивенъ въ ремеслѣ писателя.

Рѣшивъ печататься, и видя, что въ Римѣ не оберусь хлопотъ отъ придирчивой цензуры, я написалъ въ Сіену своему другу съ просьбой взять на себя заботы объ этомъ дѣлѣ. Онъ взялся съ величайшимъ рвеніемъ, вмѣстѣ съ нѣсколькими своими друзьями и знакомыми, обѣщавъ мнѣ, что за всЬми присмотритъ лично и будетъ прилежно и неустанно торопить типографа. Для перваго раза я отважился рискнуть только четырьмя первыми изъ моихъ трагедій, и послалъ ихъ моему другу въ рукописи, безупречной со стороны почерка и орѳографіи, но, зъы, еще очень несовершенной со стороны легкости, изящества

и ясности стиля. Въ споей невинности я полагалъ, что когда авторъ сдалъ свою рукопись типографу, его дѣло сдѣлано. Позже я на горькомъ опытѣ узналъ, что тогда то вновь и начинается для него серьезный трз^-дъ.

Въ теченіе, по крайней мѣрѣ, двз'хъ мѣсяцевъ, какъ длилось печатаніе этихъ четырехъ трагедій, я находился въ Римѣ какъ бы на горячихъ угольяхъ и постоянно испытывалъ нетерпѣливый трепетъ и какзчо-то зчметвен-ную лихорадку; неоднократно я готовъ былъ поддаться искушіенію отступить и взять назадъ изъ типографіи свою рукопись. Наконецъ, я полугнилъ въ Римѣ одну за дрз'гой всѣ четыре трагедіи, изданныя очень хорошо, безъ всякихъ опечатокъ, благодаря стараніямъ моего друга, но напечатанныя очень грязно, какъ всякій можетъ у^тбѣ-диться,—это вина типографа, и варварски версифициро-ванныя, какъ я з’спѣлъ съ тѣхъ поръ убѣдиться,—вина автора. Ребяческая забава, состоявшая въ томъ, что я ходилъ изъ дому въ домъ по Риму и всюду оставлялъ хорошо переплетенные томики своей книги, съ цѣлью добиться одобренія, это ребячество отняло у меня не мало дней и сдѣлало смѣшнымъ даже въ моихъ собственныхъ глазахъ. Между прочимъ, я преподнесъ свою книгу тогдашнему' папѣ Пію VI, которому’ былъ з⁷же представленъ за годъ передъ тѣмъ, поселившись въ Римѣ. Я долженъ сдѣлать здѣсь признаніе въ томъ, какъ я опозорился при этой аудіенціи. Я не питалъ слишкомъ большого ува-женія къ санз^т папы; еще менѣе было его у меня къ Враски *), какъ писателю, ибо лучше молчать о его заслугахъ въ этой области. И, тѣмъ не менѣе, я явился къ папѣ и торжественно преподнесъ ему свою книгу; онъ благосклонно принялъ ее, раскрылъ и отложилъ на столикъ, высказавъ мнѣ много похвалъ; при этомъ не позволилъ облобызать ему ногу, но самъ поднялъ меня,—я былъ предъ нимъ на колѣняхъ,—и въ этой смиренной позѣ съ отцовской снисходительной лаской потрепалъ меня по

Фамилія Пія VI.

щекѣ; болѣе того -тотъ самый Альфіери, который з'же вынашивалъ въ душѣ свой горделивый сонетъ о Римѣ, отвѣчалъ тогда со слащавой лестью царедворца на комплименты, какими милостиво осыпалъ его римскій первосвященникъ по поводу представленія „Антигоны", о которой онъ, по его увѣреніямъ, слышалъ лучшіе отзывы; и выбравъ моментъ, когда папа спрашивалъ меня, намѣренъ ли я еще писать трагедіи, и хвалилъ это благородное и прекрасное искзюство, я отвѣчалъ емз^, что у меня ихъ написано уже много, и въ числѣ ихъ „Саулъ", сюжетъ котораго, почерпнз'тый изъ священнаго писанія, даетъ мнѣ смѣлость просить з^т Его Святѣйшества позволенія посвятить ему это произведеніе. Папа съ извиненіемъ отклонилъ мою просьбу, сказавъ, что не можетъ принять посвященіе никакого драматическаго сочиненія, какого бы оно ни было рода, и я ни слова не возразилъ ему. Сознаюсь, что я испыталъ тогда два закола самолюбія, которые были очень различны, но оба одинаково заслужены. Первый—обида отказа, на который я самъ напросился; второй—горькое сознаніе, что я вынз^гжденъ З'важать себя меньше, чѣмъ папу, если я имѣлъ низость, слабость или двоедз'шіе (къ такому поступкз⁷ побудила меня, разумѣется, одна изъ этихъ причинъ, если только не всѣ вмѣстѣ) выразить свое почтеніе, посвящая ему трагедію—человѣку, котораго я считалъ много ниже себя въ отношеніи дѣйствительныхъ заслугъ. Однако, хочу, если не для оправданія, то, по крайней мѣрѣ, для объясненія этого кажущагося или дѣйствительнаго противорѣчія между моими постз^гпками и моими убѣжденіями изложить здѣсь съ полной искренностью единственное и истинное основаніе, которое заставило меня проститзшровать котурну передъ тіарой. Вотъ это основаніе. Священники съ нѣкотораго времени стали распространять слухъ, исходящій изъ дома шз’рина моей возлюбленной, что онъ и всѣ его приближенные очень косо смотрятъ на мои слишкомъ частые визиты къ его золовкѣ; и такъ какъ ихъ враждебность съ каждымъ днемъ увеличивалась, я заду-