Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

стей во Флоренціи, чтобы помочь этой несчастной жертвѣ избавиться отъ варварскаго и недостойнаго гнета. Хотя я и сознаю, что старался тутъ болѣе для другихъ, нежели для себя; хотя и сознаю, что совѣтовалъ возлюбленной крайнія мѣры лишь когда ея злоключенія достигли крайнихъ предѣловъ (ибо таково мое правило какъ въ чужихъ дѣлахъ, такъ и въ своихъ); хотя я сознаю, наконецъ, что иначе невозможно было постз^гпить,— все же я никогда не З'нижѵсь до отвѣта на глупыя и злостныя обвиненія, которыми меня чернятъ съ тѣхъ поръ. Достаточно, если я скажу, что спасъ мою Даму отъ тиранніи неразз'мнаго и вѣчно пьянаго властелина, ничѣмъ при этомъ не задѣвъ ея чести и не оскорбивъ общественнаго мнѣнія. Всякій, кто только близко наблюдалъ или даже просто слышалъ отъ другихъ подробности ужаснаго плѣна, въ которомъ она часъ отъ часу угасала, пойметъ, какія надо было преодолѣть трзщности, чтобы довести все до конца и добиться того, чего мнѣ удалось достигнуть.

Сначала она поступила въ монастырь во Флоренціи, куда отправилась въ сопровожденіи мзока подъ предлогомъ осмотра мѣстности. Тамъ емз^г пришлось, несмотря на все его неудовольствіе, оставить ее, потому что таково было распоряженіе правительства. Она пробыла тамъ нѣсколько дней, послѣ чего ея пуринъ, жившій въ Римѣ, пригласилъ ее къ себѣ. Тамъ она вновь зщалилась въ монастырь. Причины ея разрыва съ мз'жемъ были такъ очевидны и такъ многочисленны, что всѣ единогласно одобрили ее.

Ояа заѣхала въ Римъ въ концѣ декабря, и я остался во Флоренціи одинъ, какъ слѣпецъ, покинутый въ пз^--стынѣ, съ сознаніемъ неполноты жизни, неспособный къ занятіямъ, къ мышленію, равнодушный къ нѣкогда столь пылко любимой славѣ и къ самомз^т себѣ. Отсюда ясно, что если въ этомъ дѣлѣ я работалъ для ея наибольшаго блага, для себя я не сдѣлалъ ничего, ибо не могло быть для меня большаго несчастія, чѣмъ не видѣть ее. Я не могъ, не оскорбляя приличій, немедленно послѣдовать за

нею въ Римъ; еще менѣе могъ я оставаться во Флоренціи, однако, я пробылъ тамъ до конца января 1781 года; но недѣли были для меня годами, и я не могъ больше ни работать, ни читать. Наконецъ, я рѣшилъ отправиться въ Неаполь; и всякій догадается, что выбралъ я Неаполь потому, что дорога Т}^тда шла черезъ Римъ.

Прошло уже больше года, какъ разсѣялся туманъ второго приступа скз'пости, о которомъ я говорилъ. Я помѣстилъ въ два пріема болѣе ібо.ооо франковъ во французскую пожизненную рентз^т, что дѣлало меня независимымъ отъ Пьемонта. Я вернулся къ разз'мному расходованію денегъ, вновь купилъ лошадей, но только четырехъ, что было совершенно достаточно для поэта. Дорогой аббатъ Калз^зо з'же съ полгода какъ вернзшся въ Туринъ; вотъ почему, за неимѣніемъ дрз^тга, которому могъ бы довѣрить свою печаль, находясь въ разлукѣ со своей Дамой, чзчзствуя, что слабѣю, я отправился въ первыхъ числахъ февраля верхомъ въ Сіенз', чтобы обнять мимоѣздомъ дрзта моего Гори и облегчить съ нимъ душу. Затѣмъ я продолжалъ пз^тть къ Риму, одно приближеніе къ которому заставляло уже биться мое сердце; такъ разно смотрятъ на міръ влюбленный и тотъ, кто не любитъ. Эта пустынная, нездоровая область, три года назадъ казавшаяся мнѣ тѣмъ, что она и есть на самомъ дѣлѣ, представлялась теперь моимъ взорамъ самой восхитительной мѣстностью въ мірѣ.

Я пріѣхалъ, я увидѣлъ ее (о, Боже, при одномъ воспоминаніи объ этомъ сердце мое готово разорваться); она была узницей за рѣшеткой, несомнѣнно, меньше притѣсняемой, чѣмъ во Флоренціи, но хоть и по другимъ причинамъ, такой же несчастной. Развѣ не были мы и теперь разлучены, и кто зналъ, когда это для насъ кончится. Но въ слезахъ моихъ для меня было утѣшеніемъ думать, что, по крайней мѣрѣ, здоровье ея мало по малу возстановляется; дзгмать, что она можетъ дышать болѣе свободнымъ воздухомъ, спать спокойнымъ сномъ, не трепетать безпрерывно передъ ненавистной тѣнью пьянаго мужа, что она можетъ, наконецъ, жить. Эта мысль дѣлала для меня

менѣе жестокими и менѣе долгими ужасные дни разлуки, съ которою, однако, нужно было примириться.

Я оставался въ Римѣ очень короткое время; и здѣсь любовь заставила меня пуститься на цѣлый рядъ низостей и хитростей, на которыя я, конечно, не рѣшился бы для того, чтобы получить царства всего міра; низостей которыхъ позже я ожесточенно сталъ избѣгать (у порога храма славы, еще не смѣя надѣяться, что входъ для меня не загражденъ, я не сталъ кадить и льстить тѣмъ, кто были или считали себя привратниками храма). Я унизился до того, что дѣлалъ визиты ея шуринз% заискивалъ передъ нимъ, такъ какъ отъ него одного зависѣла отнынѣ ея полная свобода, сладостный призракъ которой манилъ нашу любовь. Я не стану много распространяться объ этихъ двухъ братьяхъ, которые въ то время были хорошо извѣстны всѣму свѣту; время поі'ребло и того и другого въ общемъ забвеніи и не мнѣ воскрешать ихъ; я не могъ бы сказать о нихъ ничего хорошаго, а говорить дурное не хочу. Но изъ того, что я могъ сломить передъ ними свою гордость, пусть сдѣлаютъ выводъ о безмѣрности моей любви.

Итакъ, я отправился въ Неаполь; я далъ обѣщаніе,. и моя щепетильность сдѣлала изъ него долгъ. Эта новая; разлука для меня была еще печальнѣе, чѣмъ первая, во Флоренціи. Первая разлука, на сорокъ дней, дала лишь образецъ той жестокой скорби, которая ждала меня во второй, болѣе долгой и болѣе неопредѣленной разлукѣ.

Въ Неаполѣ—и потому, что видъ этихъ чарующихъ мѣстъ не представлялъ для меня ничего новаго, и потом}^г, что сердце мое было такъ глубоко ранено, я не нашелъ облегченія, котораго ждалъ.

Книги потеряли для меня всякое значеніе; стихи и трагедіи едва двигались. Посылать письма и получать ихъ—въ этомъ была вся моя жизнь и мысль моя могла вращаться лишь вокругъ отсутствз^ющей подруги. Каждый день я одиноко катался верхомъ по прекраснымъ берегамъ Позилиино и Байи, или по направленію къ Капз^ѣ

и Казертѣ, или еще гдѣ-нибудь, очень часто со слезами на глазахъ и въ такой разбитости, что душа моя, полная любви и скорби, даже не испытывала желанья излиться въ стихахъ. Такъ провелъ я послѣдніе дни февраля и первую половину мая.

Но все же, въ нѣкоторые часы, менѣе тягостные, я бралъ себя въ рзчш и пробовалъ работать.

Я кончилъ перелагать въ стихи „Октавію", передѣлалъ половину стиховъ „Полиника", и мнѣ казалось, что я успѣлъ придать имъ большую твердость.

За годъ передъ этимъ я кончилъ вторую пѣснь моей маленькой поэмы; я хотѣлъ взяться за третью, но едва могъ одолѣть первый стансъ, слишкомъ веселъ былъ сюжетъ для горестнаго состоянія моей души. Такимъ образомъ, въ эти четыре мѣсяца, кромѣ писанія писемъ, полученныхъ отъ нея, другихъ занятій у меня не было.

Дѣла моей Дамы тѣмъ не менѣе начали понемногу выясняться: въ концѣ марта она получила отъ папы позволеніе выйти изъ монастыря и жить безъ огласки отдѣльно отъ мужа въ аппартаментѣ, который пуринъ ея (по прежнему жившій внѣ Рима) предоставилъ ей въ своемъ римскомъ дворцѣ. Я хотѣлъ вернуться въ Римъ, и въ то же время слишкомъ хорошо понималъ, что приличія запрещаютъ мнѣ это.

Борьба любви и долга въ нѣжномъ и честномъ сердцѣ—самая з'жасная страсть, которз^гю только можетъ вынести человѣкъ. Такъ прошелъ апрѣль, и я принялъ рѣшеніе провлачить такимъ же образомъ весь май, но около 12-го числа этого мѣсяца я, самъ не знаю какъ, очутился въ Римѣ. Какъ только я пріѣхалъ, сейчасъ же, вдохновляемый и научаемый любовью и необходимостью, я предпринялъ и привелъ къ концз^ цѣлый рядъ проис ковъ и низкопоклонныхъ хитростей, чтобы получить право жить въ томъ же городѣ, гдѣ жила возлюбленная, и видѣть ее. Такъ, послѣ столькихъ усилій, трзщовъ, яростныхъ порывовъ къ свободѣ, я внезапно обратился въ человѣка, дѣлающаго визиты, кланяющагося до земли,

занявшагося въ Римѣ ремесломъ льстеца, подобно кандидату, подбирающемуся къ прелатурѣ. Я пошелъ на все, кланялся передъ всѣми, и остался въ Римѣ, благодаря снисходительности всѣхъ этихъ важничающихъ особъ и поддержкѣ попишекъ, съ правомъ или безъ права вмѣшавшихся въ дѣла моей Дамы. Къ счастью, она зависѣла отъ своего шурина и отъ всей этой шайки лишь со стороны своего положенія въ обществѣ, а не по состоянію своему, довольно крупномз^?, которое было помѣщено вполнѣ надежно и внѣ предѣловъ досягаемости съ ихъ стороны.