Вокруг Чехова

В Мелихове. В тачке – А. П. Чехов и М. П. Чехов. Везет тачку В. А. Гиляровский.

Стоят: слева – А. А. Долженко, справа – И. П. Чехов.

Фотография И. И. Левитана, апрель 1892. {249}

выдовский монастырь. Привезенную муку, ввиду голодного времени, Антон Павлович

поручил мне продать мелиховским крестьянам по полтора пуда за пуд, но так, чтобы об

этом у нас в усадьбе не узнал никто, что я и исполнил в точности. Но об этом все-таки

узнали: вероятно, кто-нибудь из крестьян перевесил дома свою покупку, потому что я сам

слышал, как в разговоре между собой мужики называли меня «простоватым».

Бром и Хина были таксы, черненький и рыженькая, причем у Хины были такие

коротенькие, все в сборах ножки, что брюхо у нее чуть не волочилось по земле. Каждый

вечер Хина подходила к Антону Павловичу, клала ему на колени передние лапки и

жалостливо и преданно смотрела ему в глаза. Он изменял выражение лица и разбитым,

старческим голосом говорил:

– Хина Марковна!.. Страдалица!.. Вам ба лечь в больницу!.. Вам ба там ба полегчало

ба-б.

Целые полчаса он проводил с этой собакой в разговорах, от которых все домашние

помирали со смеху.

Затем наступала очередь Брома. Он так же ставил передние лапки Антону Павловичу

на коленку, и опять начиналась потеха.

– Бром Исаевич! – обращался к нему Чехов голосом, полным тревоги. – Как же это

можно? У отца архимандрита разболелся живот, и он пошел за кустик, а мальчишки вдруг

подкрались и пустили в него из шпринцовки струю воды!.. Как же вы это допустили?

И Бром начинал злобно ворчать.

К первой же осени вся усадьба стала неузнаваема. Были перестроены и выстроены

вновь новые службы, сняты лишние заборы, посажены прекрасные розы и разбит цветник,

и в поле, перед воротами, Антон Павлович затеял рытье нового большого пруда. С каким

{250} интересом мы следили

Александр Павлович и Иван Павлович Чеховы в Мелихове.

Фотография середины 1890-х годов.

за ходом работ! С каким увлечением Антон Павлович сажал вокруг пруда деревья и пускал

в него тех самых карасиков, окуньков и линей, которых привозил с собой в баночке из

Москвы и которым давал обещание впоследствии «даровать конституцию». Этот пруд

походил потом больше на ихтиологическую станцию или на громадный аквариум, чем на

пруд: каких только пород рыб в нем не было! Был в Мелихове, в самой усадьбе, как раз

против окон, еще и другой пруд, гораздо меньших размеров; каждую весну он наполнялся

водой от таявшего снега и не отличался особой чис-{251}тотой. В первое же лето

приехали к нам в Мелихово П. А. Сергеенко и И. Н. Потапенко. Увидев этот прудок, уже

начавший покрываться зеленью, Сергеенко разделся, бултыхнулся в него и стал в нем

плавать110.

– Потапенко! – кричал он из воды. – Чего ж ты не купаешься? Раздевайся скорее!

– Ну зачем я буду купаться в этой грязной луже?

– А ты попробуй!

– Да и пробовать не хочу. Одна сплошная грязь!

– Но ведь в химии грязи не существует. Взгляни оком профессора!

– И глядеть не желаю.

– Ну, сделай Антону удовольствие, выкупайся в этой его луже! Сделай ему

одолжение. Ведь это ж невежливо с твоей стороны. Приехать к новому землевладельцу в

гости и не выкупаться в его помойной яме.

Еще раньше был выкопан в Мелихове колодец, и Антону Павловичу непременно

хотелось, чтобы он был на малороссийский лад, с журавлем, но место не позволило, и

пришлось сделать его с большим колесом, как у железнодорожных избушек,

попадающихся на пути, когда едешь в поезде. Колодец этот вышел на славу, вода в нем

оказалась превосходной. Антон Павлович самодовольно улыбался и говорил:

– Ну, теперь водяной вопрос для Мелихова решен. Теперь бы еще выстроить новую

усадьбу у пруда или перенести эту в другой участок. Вот было бы хорошо! Воображаю,

как будет на земле великолепно через двести – триста лет.

И он серьезно стал помышлять о постройке усадьбы. Творческая деятельность была

его стихией. Он сажал маленькие деревца, разводил из семян ели и сосны, заботился о

них, как о новорожденных детях, и в своих мечтах о будущем был похож на того

полковни-{252}ка Вершинина, которого

«А. П. Чехов перед своим портретом в Третьяковской галерее».

Шарж А. А. Хотяинцевой. Акварель, 1898.

Дом-музей А. П. Чехова в Москве.

сам же вывел в своих «Трех сестрах».

Зима 1893 года была в Мелихове суровая, многоснежная. Снег выпал под самые

окна, отстоявшие от земли аршина на два, так что прибегавшие в сад зайцы становились

на задние лапки перед самыми стеклами окон кабинета Антона Павловича. Расчищенные в

саду дорожки походили на траншеи. Мы зажили монастырской жизнью отшельников.

Мария Павловна уезжала в Москву на службу, так как была в это время учительницей

гимназии, в доме оставались только брат Антон, отец, {253} мать и я, и часы тянулись

необыкновенно долго. Ложились еще раньше, чем летом, и случалось так, что Антон

Павлович просыпался в первом часу ночи, садился заниматься и затем укладывался под

утро спать снова. Он в эту зиму много писал.

Но как только приезжали гости и возвращалась из Москвы сестра Маша, жизнь

круто изменялась. Пели, играли на рояле, смеялись. Остроумию и веселости не было

конца. Евгения Яковлевна напрягала все усилия, чтобы стол по-прежнему ломился от яств;

отец с таинственным видом выносил специально им самим заготовленные настоечки на

березовых почках и на смородинном листу и наливочки, и тогда казалось, что Мелихово

имеет что-то особенное, свое, чего не имели бы никакая другая усадьба и никакая другая

семья. Антон Павлович всегда был особенно доволен, когда приезжали к нему

«прекрасная Лика» и писатель Потапенко. Мы поджидали их с нетерпением, то и дело

поглядывая на часы и отсчитывая минуты. Когда слышались, наконец, бубенчики и скрип

снега под полозьями саней, подъезжавших к крыльцу, то мы все бросались в прихожую и,

не давая раздеваться гостям, заключали их в объятия. Тогда уже дым поднимался

коромыслом, ложились спать далеко за полночь, и в такие дни Антон Павлович писал

только урывками, только потому, что это было его потребностью. И всякий раз, урвав

минутку, он писал строчек пять-шесть и снова поднимался и шел к гостям.

– Написал на шестьдесят копеек, – говорил он улыбаясь.

Случалось, что в это же самое время, по другую сторону его письменного стола,

усаживался писать срочную работу и Потапенко. Пока Чехов сидел за пятью-шестью

строками, Потапенко отмахивал уже целые поллиста, а то и больше. {254}

И я однажды слышал такой их разговор:

Чехов. Скажи, пожалуйста, Игнатий Николаевич, как это ты ухитряешься так скоро

писать? Вот я написал всего только десять строк, а ты накатал уже целые поллиста.

Потапенко (не отрывая глаз от бумаги). Есть бабы, которые не могут разрешиться от

бремени в течение целых двух суток, а есть и такие, которые рожают в один час.

Вообще Потапенко писал много и быстро. Его произведения появлялись почти во

всех тогдашних толстых и тонких журналах, но у него было столько обязательств, столько

ему приходилось посылать алиментов туда и сюда, что никаких заработков ему не хватало.

Он вечно нуждался и всегда был принужден брать авансы под произведения,

находившиеся еще на корню и даже еще копошившиеся, а может быть, даже и не

копошившиеся у него в голове. По части умения «вымаклачить» от какой-нибудь редакции