Какая она, победа?

Диму и расстроился донельзя, будто снова пережил и десант и фирновое

плато, таким близким, таким похожим все показалось.

Другая новость была повеселей. Ну наконец-то! Наконец-то положили

первый бетон! Всегда казалось, что вот уж где не будет большой проблемы

— скальное основание под плотину подготовить, стоит только на левый

берег посмотреть! Отшлифованный монолит, все готово! А провозились два

года. Целых два года! Да и этот первый бетон положили, можно сказать,

нахрапом, опережая готовность всего основания, с трудом выкроив для

почина более-менее сносный блок. Лишь бы сдвинуться с места! Подбодрить

себя, стройку этой очередной ступенькой к далекой цели. Был, конечно, и

расчет. Так сказать, маленькая хитрость. Ведь чем скорей заявят они о себе

официальным началом укладки плотины, тем скорее их стройку начнут

принимать всерьез. Вот ведь еще о чем приходится думать — они постоянно

сидят без цемента!

Играл оркестр, пестрели транспаранты, люди бросали «на счастье» часы,

монеты, вмуровали памятную плиту. Любители сувениров подчас сражаются

за автографы и обломки клюшек, за улетевшие в публику шайбы и мячи.

Здесь рвали «на память» ремешки от брошенных под бадью часов, а

накладная на первый куб исчезла бесследно, так что пришлось выписывать

дубликат. И не один. Аппетит приходит во время еды, а Беник Майлян, в

чьем личном архиве всплыла через несколько лет эта реликвия, не был по

натуре своей единственным болельщиком, тем более болельщиком

Токтогульской ГЭС.

Мастером смены в тот памятный для стройки час заступил Леша

200

Каренкин. Это не ошибка, мастером был именно он, бывший бригадир

верхолазов-монтажников, успев до начала «бетона» проработать в новой для

себя должности лишь несколько дней. Опять к самому началу поспел. Как и с

оборкой склонов. Сплошное везенье, дикое счастье или что там еще, вполне

подкрепленное «корочками» — дипломом об окончании строительного

техникума. Да, он окончил строительный техникум. Написал диплом по

девятиэтажному жилому дому, защитил, и вот, пожалуйста, молодой

специалист. Хоть начинай все сначала.

Бушман надоумил за учебу взяться. Прямо-таки заставил Дмитрий

Владимирович, чуть ли не силком приводил. Да и не только Бушман, сама

стройка взяла за шиворот, куда деваться. Оборка склонов шла на убыль,

половина людей в бригаде — классные монтажники, как командовать такими

людьми, если сам как был оборщиком, так оборщиком и остался?

И еще одно обстоятельство помогло — учиться-то нравилось, вот в чем

дело! Группа нравилась. Заниматься всем вместе нравилось, над курсовыми

коллективом за полночь корпеть. «Пацанов» мало было, все больше «ста-

рички», бригадиры, мастера, люди семейные, работяги со стажем, так что и

понимали друг друга и помогали, сдружились все-таки! Преподаватели

нравились. Это были свои же инженеры, со стройки, днем по работе то и

дело виделись, вечером в аудиториях сходились. Трудно было, они

понимали. Не в том дело, что поблажками задабривали, жалели по-свойски,

нет! Они не отгораживались, дистанцию не соблюдали, не говорили, что

обязаны давать и требовать знания, а все прочее их не касается; их и прочее

касалось. Наверное, поэтому и терпеливей были, и по пять раз одно и то же

объяснить за труд не считали, и на часы при всяком случае не смотрели, хотя

им тоже ох как надо было постоянно оглядываться на часы! Потому и

окончил. Но как был в бригаде, так в бригаде и остался, о какой-то

инженерной должности и в мыслях не было. Потом Хуриев — опять-таки

Хуриев — разыскал его, Привез в котлован.

— Ну вот что. . Учился? Деньги на тебя государство тратило? Мастером

201

на бетоне будешь. Согласен?

— На каком бетоне? Бетона-то нет!

—Ты дела принимай. Будет тебе бетон!

Обещание Хуриева сбылось через три дня. Первый в

жизни, за который он отвечал как мастер, и первый, самый первый

бетон, уложенный в основание плотины Токтогульской ГЭС. Так сказать,

двойной праздник. А праздники быстро кончаются. Только начали, как вновь

пришлось останавливаться, приниматься за расчистку. Рядом с первым

блоком в скале основания оказался глубоченный, высверленный рекой

колодец, заполненный валунником и песком. Бульдозер не загонишь,

экскаватором не залезешь. Значит, вручную, кайлом да лопатой, пока не

выскоблили до глянца. А ведь этот колодец был не один...

Да и там, где скала рекой отшлифована, такой монолитной казалась,

тоже свои прелести обнаружились, и, разумеется, в самый последний момент.

Выскребут рабочие плиту, продрают, промоют гидромониторами так, что в

грязной обуви и ступить нельзя, а приемочная комиссия начнет проверять,

подцепит за край какой-нибудь трещины, а плита — р-раз и отвалится. А под

плитой все то же: дресва, песок, галька, неизвестно как попавшие на глубину.

Снова драют, снова моют, докапываются до следующей, на этот раз по всем

признакам безусловно прочной плиты, созывают комиссию. А комиссия

бракует и ее. Люди нервничают, сдача под бетон каждого блока превра-

щается в яростную дискуссию, и работе этой не видно конца.

А тут зима. А к весне, к паводку скальное основание плотины надо было

закрыть бетоном во что бы то ни стало. Строили тепляки. Укутывали скалу

тряпьем. Таскали ведрами горячую воду. И драили, драили, драили,

похлестче, чем моряки свою посудину перед визитом самого высокого,

самого привередливого начальства. .

Словом, настрадались в ту зиму. Суровой она была, холодной и

многоснежной. Пошли лавины, одна из них накрыла Беника Майляна. Он

только в блок зашел, слышит, словно воздух дрогнул. Глаза поднял, ах, черт,

202

красиво! Красиво, когда не на тебя, когда в стороне идет, а тут вот она, и

разминуться нет никакой возможности! Только и успел за экскаватор

заскочить, свитером рот закрыть. Хорошая машина экскаватор! Тяжелая, не

очень-то сдвинешь. Осела белая мгла, перевел Беник дыхание, сунул руку в

куртку — как не закурить после такого, а карманы снегом запрессованы. Да

что карманы, ноздри снегом забиты!

Зима снежная, жди паводка. Его и ждали. Не такого, конечно, как в 1966

году, такой, по всем выкладкам, только раз в столетие возможен, но все же. .

Даже верховую перемычку нарастить решено было, вдруг вода опять в

тоннель не вместится, поднимется настолько, что снова через верх пойдет.

Тогда, два года назад, можно было излишки нарынские старым руслом

пустить — в котловане почти ничего не было. Но за эти два года влезли туда

с головой, всеми службами, а главное, бетон начался! Пусти Нарын — все

прахом, за неделю столько наворочает, в год не разгребешь. Нет, отступать

некуда. Такой труд вложен! Да и будет ли очень большая вода? Ведь, как

известно, тоннель рассчитан на катастрофический паводок, такой, который

случается раз в столетие, а он уже был. Неужели повторится?

Может, поэтому он и нагрянул, что так некстати был, что так его не

хотелось... Закон бутерброда. . Нарын пер в тоннель с такой устрашающей

мощью, будто хотел вывернуть его наизнанку, выдрать из недр горы эти

навязанные людьми бетонные оковы и тогда уж разгуляться по своему

усмотрению. Мимо выходного портала страшновато было проезжать и

проходить, воздух, скалы дрожали, река вырывалась из тоннеля разъяренной

Ниагарой, с громоподобным ревом пушечной канонады. Склоны сочились

водяной изморосью, над ущельем висло облако водяной пыли, и в нем день-

деньской не гасла радуга, которая никого не радовала.