Сборник статей, воспоминаний, писем

   -- Качалову спасибо! -- кричит молодежь, волнуются старики. 18 раз дают занавес. 385-й раз идет спектакль. С усталой, но пленительной улыбкой Качалова не хочет расставаться бушующая молодежь. И только ли молодежь? Люди всех возрастов" {"Декада московских зрелищ", 1940, No 5.}.

   С апреля начались репетиции "Трех сестер" с Вершининым -- Качаловым и Болдуманом. П. Д. Корин заканчивал портрет Качалова -- он писал его во время работы: В. И. готовил отрывки из поэмы Маяковского "Про это". Перед гастролями в Ленинграде (с 26 мая по 1 июля) Качалов приветствовал любимый город: "Ленинграду есть чем нас порадовать. Город, носящий имя Ленина, город, являющийся превосходным созданием русского народа, был и остается крупнейшим центром сценической культуры" {"Декада московских зрелищ", 1940, No 12.}.

   Еще в Москве В. И. жаловался на эмфизему, на хрипы в груди. В Ленинграде он слег и 8 июня был помещен в больницу имени Свердлова. Воспаление легких протекало легче обычного. Он зачитывался "Войной и миром", повестями Тургенева ("Полесье", "Яков Пасынков" -- просто очень хорошо").

   Из Москвы Качалов скоро попал в Барвиху. "Устроился я в общем хорошо, хотя и живу вдвоем, -- писал он. -- Сожитель мой -- очень приятный, трогательный старик, бывший кондуктор на Забайкальской железной дороге, а в молодости был солдатом -- полковым музыкантом, играл на кларнете. Слушаю его рассказы с удовольствием. И рассказывает, и поет, -- напевает марши, польки и военные сигналы. Вчера пел романс: "Ни для миня прейдеть висна" -- при свидании изображу. У нас большая, прохладная комната, и мне не хочется переходить отсюда в отдельную палату".

   В эти недели художник Сарьян написал портрет Качалова.

   Человек сдержанный и странно-застенчивый, В. И. не умел по-настоящему видеть и ценить себя. Однажды с грустью сказал: "Да разве со мной можно разговориться?" А сам рвался к людям, питал к ним огромный интерес. Зато он весь раскрывался на природе, весь отдыхал на ней. В поле, в лесу, на проселочной дороге он вдруг чувствовал освобождение от всего, что сам взвалил на свои плечи, -- дышал -- не мог надышаться. Выйдя на простор, вдруг останавливался, молча и долго стоял, наслаждаясь и точно прислушиваясь. У В. И. был дар удивительно легкого, насыщенного близостью, теплотой и пониманием молчания. Отдельные любимые тропинки, овраги, отдельные деревья крепко входили в его память. Так иногда через неделю, среди совсем другой природы, он, вспоминая какую-то подробность разговора, вдруг неожиданно мог сказать: "Это была не ива, -- это ракита". И в этом была сложная сеть мыслей, полураскрывающих его настроение. В одном из писем в первые месяцы войны у него неожиданно вырвались строки: "Как глупо и обидно и досадно, что я так мало радовался на прошлую жизнь, так мало ею наслаждался".

   С начала сезона В. И. играл "Воскресение", "Враги", "Вишневый сад", "У врат царства". В сентябре он вошел в состав жюри конкурса на лучшую пьесу. Скульптор А. Н. Златовратский закончил бюст Качалова.

   7 октября исполнилось 40 лет работы Качалова в МХАТ. "Когда на сцене театра или на подмостках концертного зала появляется Василий Иванович Качалов, -- писал корреспондент "Правды", -- словно электрическая искра пронизывает тысячную толпу зрителей. Актер живет тысячей жизней, всегда господствуя над ними... Это не только интуиция художника, но и результат глубокого изучения, умения слушать живой пульс своего времени, умения жить со своим народом, быть сыном своего народа, быть подлинным советским артистом". Третья полоса многотиражки МХАТ "Горьковец" открывалась заголовком: "В. И. Качалов -- гордость Художественного театра".

   В середине октября состоялось два творческих вечера Василия Ивановича -- в МХАТ и в ЦДРИ. 17 октября в зале имени Чайковского -- вечер памяти А. Блока (60 лет со дня рождения). Качалов читал "Двенадцать", отрывки из "Возмездия", стихи из цикла "Родина". Много выступал в воинских частях. Но вскоре опять заболел. 8 декабря, когда МХАТ принимал Красное знамя от Наркомата Морского Флота (В. И. получил почетную грамоту), Качалов в Кремлевской больнице тоскливо думал о неустойчивости своего здоровья: "Конечно, скука есть скука. А совсем не какая-нибудь "в сердце -- растрава" или "сердца вдовство" и прочее такое... {В. И. цитирует стихотворение Вердена "Хандра" в переводе Б. Пастернака.} Сейчас слушал передачу концерта из зала Чайковского. Среди жуткой халтуры... прямо заслушался и заволновался Гиацинтовой в "Белых ночах",-- такая свежесть и мастерство". Новый год встречал в Барвихе.

   Василию Ивановичу в Барвиху писали два молодых театроведа Л. Лобко и В. Хотимская: "Письмо Ваше для нас -- призыв к борьбе за себя, за сохранение душевной цельности, за цельность в своем труде". Какой-то радиослушатель из Сумской области благодарил за "гениальное исполнение роли Гаева": "Для меня каждое Ваше слово, каждый вздох, смех, слезы -- вершина искусства. До сих пор не верю, что можно так произнести слова Гаева: "Вот возьми... Тут анчоусы, керченские сельди..." Вы для меня недосягаемо высокий художник, как Толстой и Шекспир в литературе, Бетховен -- в музыке, Репин -- в живописи".

   В середине января 1941 года Качалов выступил во "Врагах" и очень тепло был встречен зрительным залом. Решил готовить роль Николая I в пьесе М. А. Булгакова "Последние дни" ("Пушкин"). К этому времени у него уже были приготовлены монологи из "Скупого рыцаря", "Моцарта и Сальери", фрагменты из лермонтовского "Демона", которые он должен был читать с А. О. Степановой. В работе были отрывки из поэмы Маяковского "В. И. Ленин", воспоминания Горького о Ленине и Толстом, монтаж из "Леса". Еще в 1939 году он читал в переводе Б. Пастернака сонеты Шекспира (66-й и 73-й), "Зиму" (песня из комедии "Бесплодные усилия любви"), "Послание к Августе" Байрона, "Хандру" Верлена. Эти вещи он очень редко читал с концертной эстрады, иногда читал "Зиму" или "Хандру" "на бис", и это становилось его интимной беседой со зрителем.

   28 января В. И. участвовал в большом тематическом концерте в ЦДРИ: "Партия большевиков в произведениях искусства". Он читал Маяковского -- "Разговор с товарищем Лениным" и "Во весь голос".

   "Я очень люблю наблюдать за Василием Ивановичем во время репетиций, получаю от этого огромное удовольствие, -- признавался M. M. Тарханов. -- Вот в театре появилась знакомая высокая фигура Качалова. Мне всегда нравится, как он с тетрадкой в руке долго ходит по фойе, где идет репетиция, и как-то не решается показать то, что, очевидно, в его роли уже тщательно сделано. Он все еще выжидает. Долго думает, как бы ждет только творческого момента, когда он раскроет образ во всю силу своего дарования. Все актеры Художественного театра знают, как тщательно работает Василий Иванович над образом. Вот характерная беседа актеров:

   -- Ну, как идет репетиция пьесы?

   -- Да вот этот актер уже репетирует, а В. И. еще курит.

   Это значит, что он продолжает обдумывать свою роль" {"Декада московских зрелищ", 1941, No 5.}.

   В марте в "Театральной декаде" вместе с интервью появилось описание кабинета Качалова: "Скромная медная дощечка: "В. И. Качалов". Дверь открывает приветливая Васильевна. В передней суетятся две коричневые таксы. Они заливисто лают на вошедшего, но больше "из служебного долга". Синий кабинет Качалова. Тихо в этом кабинете. Василий Иванович поднимается с кресла навстречу. Смущенная улыбка, ласковый взгляд из-под пенсне.