Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Во Флоренціи я вторично переложилъ въ стихи „Филиппа" съ начала до конца, не заглядывая въ прежніе стихи, и руководствуясь лишь прозаическимъ текстомъ. Но подвигался я такъ медленно, что нерѣдко мнѣ казалось, что я иду не впередъ, а назадъ.

Въ одно августовское утро, въ кругу писателей, кто-то случайно напомнилъ мнѣ историческій анекдотъ о донъ-І'арсіа, убитомъ рукой его отца, Козимо і-го. Я былъ потрясенъ, и такъ какъ этотъ фактъ не былъ опубликованъ въ печати, я досталъ манускриптъ разсказа, хранившійся въ общественныхъ архивахъ Флоренціи. И съ того дня я задумалъ трагедію. Я долго корпѣлъ надъ злоползучными риѳмами; во Флоренціи у меня не было цензора друга, который могъ бы замѣнить мнѣ Тана и Пачіауди; однако, у меня хватило разсзщительно-сти, чтобы никому не давать копіи этихъ стиховъ, и достаточно скрытности, чтобы декламировать ихъ лишь изрѣдка. Я не впалъ въ отчаяніе отъ малоз’спѣшности своего писанія; напротивъ, пришелъ къ заключенію, что-надо не переставая читать и выучивать наизз^гсть образцы поэзіи, чтобы освоиться съ поэтическими формами.

Въ теченіе лѣта я утопалъ въ стихахъ Петрарки,. Данте, Тассо, я прибавилъ къ нимъ цѣлыхъ три пѣсни Аріосто, з’бѣжденный глзубоко, что неизбѣжно настанетъ день, когда всѣ эти формы, фразы, выраженія встанутъ въ моемъ мозгу, слившись воедино съ моими собственными мыслями и чз^твствами.

Глава III.

Я УПОРНО ПРЕДАЮСЬ САМЫМЪ НЕБЛАГОДАРНЫМЪ ЗАНЯТІЯМЪ.

Въ октябрѣ я вернзоіся въ Тзщинъ, но не потомз^г, что считалъ себя достаточно т о с к а н и з и р о в а н н ы м ъ, а лишь по той причинѣ, что не принялъ заранѣе всѣхъ необходимыхъ мѣръ, чтобы остаться подольше внѣ дома. Много другихъ легкомысленныхъ мотивовъ заставляло меня возвратиться. Въ Туринѣ оставались мои лошади, о чемъ я не могъ забыть. Страсть къ лошадямъ съ давнихъ поръ боролась въ моемъ сердцѣ съ неменьшей страстью къ музамъ, и лишь спз^тстя годъ она затратила свою остроту. Съ другой стороны, мои занятія и слава не завладѣли мной настолько, чтобы не жалила меня по време-

намъ жажда развлеченій. Много имѣлось причинъ для переѣзда въ Туринъ, гдѣ у меня былъ хорошій домъ, разнообразныя связи, сколько угодно лошадей, и друзей и забавъ больше, чѣмъ нужно. Несмотря на это, зима не внесла замедленія въ ходъ моихъ занятій. Наоборотъ, я расширилъ границы своихъ обязанностей и дѣлъ. Одолѣвъ всего Горація, я читалъ, размышляя надъ каждой строчкой, много другихъ писателей, и въ числѣ ихъ Саллюстія.

Изящество и точность этого историка мнѣ настолько, пришлись по сердцу, что я серьезно взялся за переводъ, его произведеній, и въ теченіе зимы привелъ его къ концу. Я безконечно много возился съ этой работой, передѣлывалъ, исправлялъ—пожалуй безъ особой пользы для самого произведенія, но съ несомнѣнной выгодой для себяі она помогла мнѣ лучше усвоить латынь и сдѣлала болѣе искуснымъ въ обращеніи съ итальянскимъ языкомъ.

Въ это время вернулся изъ Португаліи несравненный аббатъ Томмазо ди Калузо, и, заставъ меня, противъ ожиданія, погруженнымъ въ серьезныя занятія литератз⁷-рой и упорствзчощимъ въ покушеніи сдѣлаться трагическимъ поэтомъ, онъ сталъ помогать мнѣ, давалъ совѣты, пользуясь всѣми своими познаніями, съ несказаннымъ доброжелательствомъ и любезностью. Также постз’пилъ и графъ Санъ Рафаэле, весьма образованный человѣкъ, съ которымъ я познакомился въ этомъ году, и нѣсколько другихъ лицъ, старшихъ меня по возрастз% познаніямъ и опыту въ искусствѣ, з'частливо отнеслись ко мнѣ и ста? рались всячески поддержать мою энергію, что при кипу-? чести моей натуры было, впрочемъ, излишнимъ. Но я храню и буду хранить всю жизнь глубокую благодарность ко всѣмъ этимъ достойнымъ людямъ за терпѣніе, съ какимъ они сносили несносную бз’йность моего нрава, которая смирялась, между прочимъ, съ каждымъ днемъ, по мѣрѣ того, какъ расширялся крзчъ моихъ познаній.

Къ концу 1776 і'ода я пережилъ одно сладостное з'тѣ-шеніе, котораго давно и томительно жаждалъ.

Разъ з’тромъ я отправился къ Тана, которому обычно со страхомъ и трепетомъ носилъ только что написанные стихи, и далъ ем}⁷ сонетъ, въ которомъ онъ почти не нашелъ недостатковъ и очень хвалилъ его, какъ первые стихи, достойные названія стиховъ. Послѣ столькихъ неудачъ и заниженій цѣлыхъ годовъ, когда каждое мое произведеніе вызывало въ немъ безпощадную критикз--истиннаго и великодушнаго друга, объяснявшаго причины своего сужденія, съ которымъ я всегда соглашался,— предоставляю судить, какимъ сладкимъ нектаромъ была для меня его нежданная, искренняя похвала. Темой этого сонета были похищеніе Ганимеда, подражаніе неподражаемому сонету Кассіани на похищеніе Призериины. Я напечаталъ его первымъ въ моемъ собраніи стихотвореній. Вдохновленный успѣхомъ, я написалъ еще два сонета, сюжетъ которыхъ заимствованъ изъ басни; оба они подражательнаго характера, какъ и первый, непосредственно за которымъ я помѣстихъ ихъ. На всѣхъ нихъ лежитъ отпечатокъ первоисточниковъ, но, если не за-блз'ждаюсь, они обладаютъ достоинствами изящества и ясности, чего раньше у меня не встрѣчалось. Изъ-за этого я рѣшилъ сохранить ихъ и напечаталъ много позже почти безъ измѣненій. Вслѣдъ за этими тремя сонетами точно новый родникъ забилъ во мнѣ: въ теченіе этой зимы появились въ немаломъ количествѣ другіе, въ большей части сонеты любви, но продиктованные не любовью. Съ единственной цѣлью упражненія въ языкѣ я принялся описывать въ нихъ одну за другой внѣшнія прелести одной очень любезной и очень очаровательной дамы. Въ сердцѣ моемъ не было ни искры по отношенію къ ней и, можетъ быть, это можно видѣть и по сонетамъ, болѣе описательнымъ, чѣмъ нѣжнымъ. Но такъ какъ стихи въ нихъ были не такъ ужъ плохи, мнѣ захотѣлось сохранить ихъ всѣ и дать имъ мѣсто среди моихъ произведеній. Тотъ, кто понимаетъ что-нибудь въ поэзіи, можетъ прослѣдить по нимъ со дня на день з’спѣхъ мой въ трзщномъ искз^гс-ствѣ хорошаго слога, безъ котораго нѣтъ сонета, какъ бы ни былъ онъ прекрасно задз'.чанъ и выполненъ.

^І777-

Успѣхи мои въ искусствѣ стихосложенія и переводъ Саллюстія, приведенный къ большой краткости при доста -точной ясности (однако, проза моя была еще лишена той разнообразной, специфической гармоніи, которая свойственна хорошей прозѣ)—эти зюпѣхи преисполнили мое сердце горячими надеждами. Но такъ какъ все, что я дѣлалъ или пытался дѣлать, имѣло для меня въ то время первой и единственной цѣлью формированіе собственнаго стиля для трагедіи, то я не разъ отрывался отъ этихъ второстепенныхъ занятій ради глазнаго. Въ апрѣлѣ 1777 года я переложилъ въ стихи „Антигонз^¹, которую задумалъ и написалъ, какъ ужъ упоминалъ о томъ, годъ назадъ въ Пизѣ. Я окончилъ эту работу приблизительно въ три недѣли и, замѣтивъ относительную легкость, съ какой она мнѣ давалась, подумалъ, что мнѣ задалось создать лѣчто совершенное. Но когда я прочелъ мое произведеніе въ литературномъ обществѣ, гдѣ мы собирались почти каждый вечеръ, я прозрѣлъ и, не взирая на похвалы аудиторіи, понялъ, къ великому моему прискорбію, какъ въ дѣйствительности далекъ былъ еще отъ того языка, идеалъ котораго столь глз^боко запечатлѣлся въ моемъ З^тмѣ, но овладѣть которымъ я еще не могъ.

Похвалы образованныхъ дрз^тзей убѣдили меня, что тамъ, гдѣ дѣло касалось страстей и интриги, я, можетъ быть, овладѣлъ трагедіей; но з'хо мое и разумъ подсказывали, что въ смыслѣ стиля она совершенно не удалась. И никто другой, кромѣ меня, не могъ такъ судить о ней послѣ перваго чтенія; ибо тревожное, взволнованное любопытство, которое бзщитъ впервые читаемая трагедія, ведетъ къ тому, что слушатель, какъ бы ни былъ тонокъ его вкз’съ, не можетъ, не хочетъ и не долженъ серьезно прислушиваться къ словамъ Все, что не окончательно схвачено, проходитъ незамѣтнымъ и не кажется отталкивающимъ. Но я, знакомый до этого съ трагедіей,— которз^гю теперь читалъ, слишкомъ хорошо разбирался

каждый разъ въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ искаженная или ослабѣвшая мысль и чувство для своего воплощенія находили лишь фразы, лишенныя правдивости, жизни, краткости, силы и величія.