Смейся, паяц!

– Сссейчас пойдём… Помогите дойти до ванной…

Я поднял его и, поддерживая, повёл в ванную. Он открыл кран, подставил под струю воды голову и несколько минут таким образом охлаждал её. Потом встряхнулся, вытер волосы и уже более чётко заявил:

– Я готов.

Только сейчас я обратил внимание, что он уже в пиджаке и при галстуке. Как потом мне стало известно, за полчаса до моего прихода, он, как обещал, приготовился к визиту в Исполком, но именно в этот момент Галина уехала на вокзал, никто его не контролировал и Дольд не мог устоять перед таким соблазном.

– Пшшли! – скомандовал он. – Только держите меня под руку.

Не буду рассказывать, как я его сажал в машину, как мы добрались до приёмной в исполкоме – думаю, этот путь стоил мне пару лет жизни. Но приехали вовремя, наша очередь как раз подошла. Поскольку речь шла обо мне, я остался в приёмной, а Дольда в зал заседаний ввёл Юра Бобошко. Всё, что происходило там, рассказываю со слов Юры.

Несмотря на то, что члены комиссии уже были очень усталыми и спешили завершить заседание, приход популярного писателя вызвал оживление. Дольд стоял, плечом опираясь на Юру, рукой – на спинку стула: сесть он отказался, опасаясь, что потом может не встать. Председательствовала та же руководящая дама, с которой я встречался. Она зачитала просьбу комитета драматургов и сообщила о моих «лишних» полутора метрах.

– Что решаем? – спросила она у членов комиссии. Раздались голоса: «Нарушение нормативов», «Отказать!».

– Тттогда… Каневский… уедет… ввв…Москву… – выдавил из себя Юрий Петрович.

– Ну и пусть уезжает, – заявил кто-то.

И вдруг Дольд так заорал, что даже Юра от неожиданности вздрогнул:

– Кхто это сказал?… Кхто?!

Испуганная комиссия замерла.

– Я. – пискнул кто-то из задних рядов. Дольд выкрикнул в его сторону:

– Непродуманное замечание!.. И не патриотичное!.. Украина потеряет!..

Первой пришла в себя руководящая дама:

– Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду?

И тут Дольд произнёс, как говорят сегодня, судьбоносный монолог, выталкивая слова и делая эмоциональные паузы. «Из этого монолога даже я понял, что Шекспир рядом с тобой – начинающий школяр!» – рассказывал мне Юра. А Дольд завершил своё выступление так:

– Пока мы с вами здесь разговариваем… во Дворце Спорта идёт репетиция спектакля… украинского балета на льду… автором которого является Каневский… А в Москве сейчас гастролируют народные артисты Украины Тимошенко и Березин… обозрением… написанным Каневским… А днём, в киевском Театре юного зрител шёл спектакль… по пьесе Александра Каневского… А сколько ещё его работ впере ди… которые должны быть не где-то, а у нас на Украине… если мы – патриоты!..

– Зал рыдал? – спросил я у Юры.

– Нет. Но впечатление произвело!

Какие-то вопросы ещё задавали, на кого-то Дольд ещё кричал, но, в итоге, за давленная им комиссия, разрешила нам, предоставить нашу квартиру – нам, то есть мне.

Счастливые, мы с Юрой дотащили нашего шефа до дома и там, в честь победы уже без опасений, распили с ним бутылку армянского коньяка, заранее припасен ного мной. Перед тем, как снова завалиться на диван, он произнёс:

– А ведь все члены комиссии видели, что Дольд-Михайлик пьян, но все сделал вид, что не видят. Давайте выпьем за нашу великую страну, где ничего нельзя, да же того, что можно, и можно то, чего категорически нельзя!

Через месяц мы вселились в свою первую собственную квартиру на улице Под высоцкого, у Печерского моста.

ЕХАЛ ШТЕПСЕЛЬ НА ТАКСИ

Вэти годы мы с Робертом много писали для эстрады, заказы шли от филармоний, коллективов, актёров.

Это не нравилось украинским идеологам, и филармонии получали указания от министерства культуры и от партийных органов, приглашать «национальных» авторов. А иногда (такое было несколько раз), «спускались» негласные директивы: произведения Р.Виккерса и А.Каневского – изъять из репертуара. Но бороться с нами уже было трудно (Как высказался один из деятелей министерства культуры Украины: «Мы пропустили момент их прихлопнуть») – заказы шли из Москвы, Ленинграда, Риги, Таллина, Волгограда… Да и украинские артисты, правдами и неправдами, протаскивали наши монологи и миниатюры. Эстрада всегда нуждалась в успехе, потому что существовала на самоокупаемости, без дотаций и руководству концертных организаций было безразлично, кто написал – важно, чтобы репертуар нравился зрителям и они голосовали рублём.

Поэтому и руководители концертных организаций, и исполнители, под любым соусом отбивались от присылаемых министерством культуры «рекомендованных» материалов «рекомендованных» авторов, понятия не имеющих о специфике эстрады. Рассказывали такой случай: дирекция «Укрконцерта» решила привлечь к сотрудничеству Остапа Вишню, знаменитого украинского писателя-юмориста, живого классика. Он попросил, чтобы ему, для примера, прочитали несколько самых удачных интермедий. Когда читка завершилась, Вишня резюмировал:

– Краще я буду граты на барабани!

Талантливый мастер, он сразу понял, что эстрадный юмор отличается от журнального – свои законы, свои правила и секреты. Но, увы, не все были Остапами Вишнями!

Наша полуразрешённая деятельность на Украине только тогда стала официально признанной, когда началось сотрудничество с Тарапунькой и Штепселем (народными артистами Украины Юрием Тимошенко и Ефимом Березиным). Они готовили для Декады Украины в Москве театрализованное представление «Везли эстраду на Декаду». Все интермедии для них написали известные московские писатели Бахнов и Костюковский, а нам заказали «героический» монолог о войне для артиста Константина Яницкого, который участвовал в этом представлении (о нём я ещё расскажу поподробней).

Тарапунька и Штепсель выступали по всей стране с оглушительным успехом, их популярность с каждым днём стремительно возрастала. Конечно, это предложение было для нас лестным и могло стать этапным. В то время война ещё была в памяти у народа, выходили повести о войне, публиковались в журналах и звучали по радио рассказы и мемуары участников войны. Мы понимали, что должны написать что-то оригинальное и, в то же время, типично эстрадное. И Роберт, и я всё время думали об этом. И вот однажды, под утро (Мне всегда самые интересные идеи приходили по ночам, я даже шутил, что мне необходимо на ночь рядом укладывать стенографистку), в полудрёме, мне «увиделся» этот монолог, но его драматургия была настолько «нереальной», что я сразу не мог оценить: здорово это или полный бред. Наутро, когда пришёл Роберт, я пересказал ему историю, которую, якобы, прочитал вчера: живут сегодня новый Пушкин, новый Эйнштейн, новый Чайковский, творят, удивляют, восхищают, радуют. А потом оказывается, что все они погибли на войне, не успев стать Пушкиным, Эйнштейном, Чайковским – это автор сочинил их жизни сегодня…

Роберт вскочил со стула:

– Где ты это прочитал?

– Интересно?

– Потрясающий ход! Кто автор? Кто это придумал?

– Я. Во сне. Будем писать?

– Конечно!

И мы, воодушевлённо, за два дня написали монолог, а точнее, короткую монопьесу «Они не придут!» и «привязали» её к выступлению на Декаде: артист Яницкий, приехав в Москву, звонит своим фронтовым друзьям, с которыми не виделся после окончания войны, приглашает всех на концерт, представляет, как они встретятся, какая будет радость, веселье, воспоминания… И вдруг, обрывает недосказанную мажорную фразу и сообщает, что они не придут, что они все погибли на дорогах войны.

Когда я прочитал этот монолог в кабинете у директора, где проходил худсовет, настала мёртвая тишина, на глазах у многих блестели слёзы. Тишина продолжалась, наверное, с полминуты, первым прервал её Юрий Тимошенко:

– Хлопцы, это здорово! – И тогда все зааплодировали, что не принято на худсоветах.

Этот монолог, в исполнении Константина Яницкого, имел такой успех, что на Декадных концертах в Москве его из первого отделения переставили на начало второго, а потом – почти на финал… Сразу после Декады Тимошенко и Березин заказали нам интермедию ко Дню Женщин, мы её написали (Она называлась «Две жены»), они её приняли на ура и сразу же предложили писать сценарий следующего спектакля. Совместная работа переросла в дружбу, которая продолжалась много лет.