Война и люди

Мы напряженно учились. Самые тяжелые бои ждали нас впереди.

В конце апреля — начале мая здесь начались упорные бои. Противник стремился во что бы то ни стало ве’рнуть Коломыю, удержать шоссейные и железные дороги, идущие из Закарпатья через Яблоницкий перевал на Делятин, Станислав, Львов.

Особенно трудно пришлось 317-й дивизии. Она обороняла правый фланг корпуса в районе Коломыи. Первого мая в шесть часов утра по позициям этого соединения враг нанес сильный огневой и авиационный удар. Затем последовала контратака.

Два пехотных полка гитлеровцев, поддержанные танками, попытались сбить наши батальоны с занимаемых позиций, перерезать шоссейную дорогу. Более четырех часов продолжался бой. Дело доходило до рукопашных схваток.

После короткой передышки последовал новый удар. Только поздно ночью затихли выстрелы.

А в три часа утра второго мая мы вновь услышали сильную артиллерийскую канонаду на правом фланге. Связь с 317-й дивизией прервалась. Когда ее восстановили, я сразу позвонил начальнику политотдела дивизии полковнику Мусатову.

— Что там у вас, Алексей Тимофеевич? — спрашиваю.

— Противник атакует при поддержке двадцати танков. Основной удар наносится по шестьсот шестому полку. Выстоим. Вчера укрепились...

К семи часам утра затихло, а потом бой вспыхнул с новой силой. Враг давил, не считаясь с потерями. Наши измотанные и обескровленные в прошлых боях полки едва держались на своих позициях. Начподив полковник Мусатов в шутку говорил:

— Вот сволочи! Не дали по-человечески праздник отметить. Первого мая семь контратак пришлось отражать, а второго — девять.

Противник обладал значительным численным превосходством. Он занимал выгодные позиции на господствующих высотах и почти безнаказанно поливал нас артиллерийским и минометным огнем. Над Коломыей днем и ночью надсадно гудели фашистские самолеты. Из-за частых бомбежек и артналетов штаб корпуса покинул город и занял место на обратных скатах высот, зарывшись в землю.

В начале мая наш корпус вошел в состав 18-й армии. Командовал ею генерал-лейтенант Е. П. Журавлев, членом Военного совета был генерал-майор Семен Ефимович Колонии, начальником политотдела армии полковник Леонид Ильич Брежнев.

В ее рядах 17-й гвардейский корпус воевал с мая по сентябрь 1944 и с января по май 1945 г.

Как только наш корпус вошел в подчинение 18-й армии, нас, корпусных и дивизионных политработников, сразу же вызвали в поарм для знакомства. Никаких особых речей не произносилось. С нами запросто беседовали член Военного совета генерал-майор С. Е. Колонии и начальник политотдела армии полковник Л. И. Брежнев. Они рассказали о задачах армии, о специфике партийно-политической работы в условиях горной войны. Подробно расспрашивали о людях корпуса, их боевых делах, обратили внимание на необходимость проявлять заботу о воинах.

Много было хороших людей в штабе и политотделе армии: Павел Илларионович Кулик, Сергей Васильевич Караваев, Иван Павлович Кравчук. Ближе всех по службе я был связан с Сергеем Степановичем Пахомовым и Алексеем Николаевичем Копенкиным. Эта наша фронтовая дружба еще более окрепла после войны и не прерывается вот уже больше четверти века.

Как я уже упомянул, из-за частых бомбежек и артналетов штаб корпуса вынужден был покинуть Коломыю и обосноваться на обратных скатах одной из высот южнее города. Но и здесь нам не давали покоя гитлеровцы. Сюда к нам вскоре приехал полковник Л. И. Брежнев с работниками поарма. Внимательно выслушал доклад командира корпуса о состоянии наших войск, о противнике. Когда Гастилович показал на карте расположение частей врага, Леонид Ильич заметил:

— Вымпелов и флажков много. А каково соотношение сил в людях и технике?

Начальник штаба подал справку. Начпоарм внимательно просмотрел данные о противнике. Они были далеко не в нашу пользу: по живой силе соотношение равнялось 1 к 2,5, по артиллерии силы примерно одинаковы, зато танков у нас не было совсем, а у противника имелись и танки. Кроме того, в корпусе на вес золота был каждый снаряд...

— И все же мы не думаем сидеть в норах,— заметил командир корпуса.— Будем атаковать, улучшать позиции, готовиться к наступлению.

— Спасибо за подробную информацию, товарищи. А теперь я хочу побывать в частях, посмотреть позиции противника, — сказал Л, И. Брежнев. — Надо же и «другую сторону» выслушать, а потом уж что-то советовать.

«Другая сторона»—противник — все время давала о себе знать артиллерийскими налетами, бомбежками, контратаками.

С начпоармом я провел целый день в батальонах на переднем крае. Леонид Ильич разговаривал с командирами, политработниками, солдатами, интересовался, как организовано питание, как дела с боеприпасами. В тот день, находясь на КГ1 317-й стрелковой дивизии, наблюдали за ходом тяжелого боя. С большим трудом удалось соединению отстоять занимаемые позиции.

Вечером, когда мы вернулись с передовой в штаб корпуса, полковник Брежнев сказал:

— Безусловно, круто немец завернул. Но я не думаю, чтобы он предпринял что-либо серьезное. Вы правы, надо сбивать противника с ближайших высот, господствующих над местностью, улучшать позиции. Сейчас положение триста семнадцатой дивизии, например, таково, что она несет большие потери, чем в наступлении. А все высоты! Взять их надо.

Мы с Гастиловичем не преминули воспользоваться моментом и попросили Леонида Ильича доложить командарму о наших планах, о тяжелом положении в корпусе с артиллерией, боеприпасами, о том, что давно не получали пополнения.

— Доложу,— пообещал начпоарм,— Постараемся помочь.

Полковник Брежнев поддержал наши планы об активных действиях, вопреки мнению некоторых оперативных работников штаба армии, полагавших, что корпус должен зарываться в землю и не тратить силы на частные операции.

Проводив Леонида Ильича, мы долго беседовали с начподивом 317-й стрелковой дивизии полковником А. Т. Мусатовым и замначпоарма подполковником С. С. Пахомовым (он остался с группой работников поарма в нашем корпусе).

— Вот, пожалуйста,— начал разговор Мусатов,— вдоволь наговорились с бойцами и командирами, докопались до всех мелочей солдатской жизни, по-товарищески разобрали все наши недостатки в горной войне. Спокойно, без шума и трескотни.

— А у нас в поарме всегда так,— заметил подполковник Пахомов.— Прежде чем начинать что-либо делать или принимать какое-то решение, мы советуемся с народом, выслушиваем сначала тех, кто на передовой кует победу.

Обещание свое начпоарм выполнил. Вскоре к нам прибыл полк «катюш». Эрэсовцы быстро подготовили данные для удара по противнику. Почти сутки выжидали удобного момента и нанесли по гитлеровцам ошеломляющий огневой налет. Противник понес огромные потери.

Получил корпус и боеприпасы. Стало прибывать пополнение. Не скрою, настроение у нас поднялось. Увереннее стал чувствовать себя командир. Теперь нужно было выбивать гитлеровцев с господствующих высот. И тут, может быть впервые, мы убедились на практике, что не умеем еще как следует воевать в горно-лесистой местности.

Это показала нам небольшая, в сущности, операция по захвату высоты 709,6. Высота эта господствовала над местностью, и, захватив ее, мы получили бы возможность держать под обстрелом дорогу, по которой гитлеровцы подбрасывали резервы. Ночной атакой батальон одного из полков 317-й дивизии занял высоту. Едва рассвело, немцы пошли в контратаку. Когда первая контратака захлебнулась, они предприняли вторую, третью... Безрезультатно!

Тогда фашисты по лощине просочились в тыл и отрезали батальон от главных сил. Они сосредоточили вокруг высоты до полка пехоты с танками и артиллерией. Но батальон держался. Комсорг 571-го полка 317 сд Герой Советского Союза лейтенант Александр Яковлевич Перегудов с группой смельчаков ночью пробрался через гитлеровский заслон и к утру вернулся на высоту с боеприпасами. Их хватило еще на двое суток. С окруженным батальоном нарушилась связь. О положении дел на высоте судили по выстрелам. Стреляют — значит, держатся. К исходу третьих суток ударная группа из трех рот и взвода противотанковых ружей прорвалась на высоту. К этому времени в батальоне осталась в живых лишь треть личного состава. Геройски погибли заместитель командира батальона старший лейтенант Ганзюк и Герой Советского Союза лейтенант Перегудов.